Дверь открылась. Тигран вдруг почувствовал, что у него бешено заколотилось сердце, словно он подросток, который – в первый раз… Он, конечно, слишком возбужден. Дверь открылась. Тигран увидел дрожащие очертания тьмы – Светик? – и с ней вошел странный запах, непонятный, несвойственный для сауны. И лишь мгновением позже, когда на Тиграна быстро надвинулся какой-то рожденный тьмой силуэт, он понял, что это был за запах. Запах улицы, запах одежды, запах травы, прилипшей к обуви, потому что тот, кто сейчас вошел в парную, явно добирался сюда не через главный вход, а по траве. Зачем? На этот вопрос Тигран ответить так и не успел. Потому что к нему приблизилась темная фигура, еле различимая в слабом свечении нагревательных тэнов, а его дрожащее от возбуждения тело все еще предвосхищало встречу со Светланой. Тигран успел почувствовать, как сильная рука откинула назад его голову, и услышать какой-то странный звук, прошелестевший в воздухе, звук, напомнивший ему бархатное шуршание крыльев ночной бабочки. Тигран даже не испугался, он все еще ждал женщину с белой кожей и пухлыми невинными губками, которую так любило его тело. И когда сталь лезвия бритвы обожгла его, просто обожгла, даже не причиняя боли, и он почувствовал, как горячий липкий соленый поток вырывается наружу, Тигран все же успел подумать о чем-то странном. О том, что не имело теперь к нему никакого отношения. Он подумал о том, как было бы хорошо, если бы эта женщина с белой кожей успела войти сюда, дотронуться до него, коснуться его своими пухлыми сладкими губами.
И она действительно успела. Очень скоро дали свет. Она вошла в парную и увидела Тиграна с перерезанным от уха до уха горлом. Она закричала, и Тигран успел услышать этот крик.
А потом свет для Тиграна потух окончательно.
Так же как для Санчеса лучшим способом сосредоточиться было приготовление плова, для Миши Монгольца этим способом являлось строительство карточных домиков. Подобную привычку он заполучил много лет назад, когда очень любил переброситься фишками. Собственно говоря, свои первые криминальные контакты и первые деньги Миша Багдасарян заработал еще в юном возрасте, обделывая на московском ипподроме всяких дурней в буру и очко. Тогда он и понял, что имеется немало способов прожить эту жизнь гораздо интереснее, чем это делали его родители. Шустрого паренька приглядел настоящий карточный король, некто Мустафа, делавший по штуке рублей за вечер. Если учесть, что в те годы мать получала сто десять рублей в месяц, а отец – сто пятьдесят вместе с премиальными, то эти деньги показались маленькому Мише Багдасаряну просто сказочным сокровищем. Мустафа научил Мишу, как передергивать карты, как «всегда иметь в колоде туза», Мустафа научил его много чему.
А началось все очень просто. Дерзкий паренек Миша Багдасарян сел с Мустафой играть. И… выиграл. Он выиграл еще и еще раз. Он на полном серьезе собирался сорвать банк. Мустафа был обескуражен. Мустафа нервничал. Разбил стакан с водкой. Миша сдавал, и Мустафа потребовал отыграться. Срываться было равносильно самоубийству. Закон есть закон. Тем более закон в картах. Миша предоставил Мустафе возможность отыграться. Впрочем, тогда он еще не знал его имени. К тому времени как Миша Багдасарян почувствовал непроходящий ком в горле, превращающий его еще совсем недавно такие резкие слова в еле слышный детский лепет, он должен был полугодовую зарплату своих матери и отца, вместе взятых.
– Развели тебя, дружок, – шепнули ему. – Ты хоть знаешь, с кем играть-то сел?
– Нет, – чуть слышно ответил Миша.
– Это ж сам Мустафа. Теперь не знаю, что с тобой будет.
И Миша Багдасарян заплакал.
Он знал, как наказывают за карточные долги.
Но ему повезло. Мустафа пощадил его. Миша стал рабом Мустафы. До тех пор, пока не отобьет долг. Условия более чем милосердные: работой Миши было завлечь в игру как можно больше лохов, особенно тех, кто мнил себя великими карточными шулерами. Иногда Миша с Мустафой играли на одну руку, и заботой Миши было грамотно раскрыться, когда противник уже праздновал победу.
Отбился Миша очень быстро. И Мустафе он понравился. И тогда великий карточный магистр, король Мустафа, выбрал себе наследного принца. Это было странное время. Они делали огромные деньги, выигрывали и проигрывали, гоняли отбивать бабки в Ялту, в Сочи; долги в тридцать – пятьдесят тысяч рублей, которые привели бы любого советского человека в состояние комы, были в общем-то привычным делом. Но эти деньги некуда было тратить в СССР. Дачи, машины, золотишко, ну что еще? Все на подставных лиц – нетрудовые доходы… Вот и гоняли друг другу карточные долги по пятьдесят тысяч рублей. Деньги в руках Миши Багдасаряна окончательно превратились в бумагу. Правда, он увлекался золотом и антиквариатом, и к тому времени, как открыли шлюзы, Миша, по его собственному выражению, имел «довольно прочный запас подкожного жира». Но он действительно принадлежал к интеллектуальному народу, причем независимо от крови, которая текла в его жилах. К тому моменту когда открыли шлюзы, Миша Багдасарян, с его криминальными связями, с его умением держать удар и знанием суровой изнанки жизни, очень быстро сообразил, что фишки и участь пусть и очень удачливого карточного шулера – не его масштаб. Он без сожаления простился с Мустафой; причем, когда тот на правах авторитета пригрозил ему, Миша Багдасарян обошел вокруг стареющего короля и обрушил на его голову бутылку. Он избил Мустафу до полусмерти. Он наступил Мустафе ногой на горло, как только тот, весь окровавленный, пришел в себя, и заявил, что если этого мало, то в следующий раз он уже не уберет ногу с горла и не позволит ему вздохнуть. Он нажал ногой напоследок – ком крови вышел изо рта Мустафы.
На следующий день татарин Мустафа стал похож на истинного монголо-татарина: его глаза превратились в узкие щелочки, и еще не скоро они приобрели первоначальные очертания. А Миша Багдасарян получил кличку Монголец. Он не говорил Тиграну о происхождении этой клички, потому что не хотел рассказывать о том, как расправился со своим Учителем. Напрасно. Великие воины древности, защищавшие государство Урарту, тоже проходили обряды посвящения. Становились взрослыми, когда ученик побеждал Учителя. В таких схватках обычно выживал сильнейший. Такие дела. Так устроена жизнь. И жалость здесь ни при чем.
Но карты – пора ученичества – оказались для Миши Монгольца прекрасной школой. И через много-много лет прилично раздобревший Михаил Багдасарян будет вспоминать это время как лучшую пору в своей жизни. Пору, от которой ему досталось в наследство умение вести дела, быть беспощадным, но, когда требовалось, справедливым, тонко вести интригу, опережая противника, рисковать своей шкурой и строить карточные домики.
Миша Багдасарян сидел у себя в офисе и разглядывал хрупкое ажурное сооружение, возвышающееся перед ним. Июнь в этом году выдался необычайно жарким, но благодаря кондиционерам жара совершенно не чувствовалась. Однако сейчас по климатическим условиям Мише Монгольцу все же пришлось отказаться от цвета «консервативного благородства». На нем были довольно скромная, хоть и пестрая летняя рубаха и мягкие брюки с глубокими карманами. Грудь у Миши была еще более волосатой, чем у младшего брата, только его волосы уже были тронуты сединой. В этой завитушной седине утопал золотой крест немыслимых размеров, с гимнастом, словно Миша только что выбрался из анекдота про братву. Глядя на Мишу, на его чуть ласковое выражение глаз, неимоверное количество нашейно-наручного золота и весьма простую одежду, можно было предположить, что он либо мелкий мафиозо, либо случайно разбогатевший бизнесмен, оказавшийся на подхвате у нужных людей. Не торговец мандаринами, конечно, но вовсе не один из самых богатых и влиятельных людей в городе, у которого даже помощники бухгалтера разъезжают на «мерседесах». Все, кто находился сейчас с Монгольцем в офисе, так же боготворили его, как и Тигран. Вот они-то явно оказались на подхвате у нужного человека.
Сегодня, и это было непривычным, Миша объявил выходной для всех дел, кроме одного – нужно было улаживать отношения с Лютым. Монголец сидел и прикидывал, что из всего из этого может получиться. Он с тоской посмотрел в окно и увидел, как в расплавленном солнечном свете кружится тополиный пух. Миша подумал: как было бы чудесно плюнуть сейчас на все и рвануть на пляж. Броситься в прохладную воду с какими-нибудь смешными малолетками, обожающими благородную седину, особенно когда сквозь нее поблескивает золото. Плюнуть на все и устроить себе настоящий выходной.
С Лютым надо разбираться. Подобные дела не пускают на самотек и не бросают на полдороге. Лютый, несмотря на грозное имя, все-таки никогда не совершал необдуманных поступков, не предпринимал действий, пока у него на руках не появлялись доказательства. А таких доказательств у него не было. Но вот о чем следовало позаботиться и подумать раньше – всегда могла найтись добрая душа, которая постарается, чтобы подобные доказательства появились. Или появилось нечто, очень похожее на доказательство. Все же они с Лютым договорились, и Монголец очень рассчитывал на это.
Миша распечатал колоду карт. В соседней комнате находились Роберт Манукян и Лева Кацман, два дружка, или, как их любя называл Миша, два «ишака карабахских». Лева Кацман был гениальным бухгалтером. Он знал о Монгольце то, чего о нем не знал даже сам Михаил Багдасарян. Он знал точно, сколько Монголец стоит, и ему для этого не требовалось несколько часов, чтобы поднять все дела, – компьютер находился в голове у Кацмана. Более того, бухгалтер знал, где находятся деньги Монгольца, где они работают, а где лежат мертвым грузом, откуда деньги пора немедленно забрать. Хотя и верна старая поговорка, что там, где находится один армянин, двум евреям делать нечего, Миша всерьез подозревал, что стоит Кацману захотеть, и Миша Монголец полегчает на пару миллионов баксов и даже не заметит этого.
Кацман работал с Монгольцем очень давно. Восемь лет. Бухгалтер, который был до Кацмана, попытался Мишу кинуть. В тот момент когда Миша узнал об этом, он как раз достраивал свой карточный домик. Бухгалтер решил сыграть с Мишей в какую-то странную игру; возможно, он насмотрелся идиотских фильмов, возможно, перегрелся на солнце, возможно, с ним приключилась еще какая-то беда. Он заявил, что спрятал часть Мишиных денег. Он сказал, что спрятал их не только от Миши, но и от налогов, и от компаньонов; что это очень крупная сумма и только он знает, как ее найти. Он сказал, что по-другому Монголец эти деньги потерял бы, а раз так, то он хочет получить часть их. У Монгольца был тогда офис в центре Москвы, конечно, не такой роскошный, как сейчас, но тоже вполне приличный – бар с рестораном. Там неплохо готовили, и совсем недорого для расцветающих в ту пору кооперативных заведений. Конечно, основные дела делались вовсе не на кухне и не за кассой ресторана, но это было не важно. Монголец любил появиться в зале и лично поприветствовать гостей. Ему улыбались – приличный и степенный человек, открывший ресторан с армянской кухней в самом центре Москвы. И надо сказать, Миша Монголец соответствовал образу – ни в ресторане, ни в офисе, за кухней, от него никто дурного слова не слышал.
В тот момент, когда бухгалтер решил поведать Монгольцу свою душещипательную историю, Миша, пребывая в чудесном расположении духа, достраивал свой карточный домик. Его старый друг и земляк Роберт Манукян как раз привел молодого паренька, Леву Кацмана, – им пришла пора расширять свою бухгалтерию. Выпускник Плехановского, стаж, правда, всего два года, но мышей вроде ловит. Возьмем с испытанием? На текучку? Возьмем, Роберт, возьмем. В этот момент старый бухгалтер и прибыл со своими откровениями. Он все объяснил Мише популярно. Где, что и когда. И главное, какая сумма будет потеряна, если, не дай Бог, с ним что случится. Повисла обескураживающая тишина – братва онемела от такой наглости. Роберт Манукян даже рот раскрыл, причем в прямом, самом прямом смысле. Но сумма была уж очень велика. И все же человек сам пришел.
Миша продолжал достраивать свой домик. В принципе, он никогда не нервничал, когда его сооружение разваливалось, – на то это и карточный домик. В принципе, Миша Монголец вообще редко когда нервничал.
– Ну что, компаньон? – проговорил старый бухгалтер. – Что решил? Договорились?
Миша поднял голову – бухгалтер насмешливо улыбался.
– Мне еще раз назвать сумму? – И он начал писать в воздухе цифру с огромным количеством нулей. – Эти деньги еще пять минут назад были не твои, теперь могут стать твоими.
В принципе он вел себя верно. Когда играешь ва-банк, то вести себя нужно только так. Он совершил лишь одну маленькую ошибку.
Миша ничего не ответил. Он опустил голову и поставил еще одну вертикальную карту – карточный домик готов.
– Все возможно, – тихо проговорил Миша.
– Это понимать как согласие, так, компаньон? – весело сказал бухгалтер, а потом просто взял игриво и толкнул одну карту – все сооружение рухнуло. – Вот и хорошо! – закончил бухгалтер.
Миша какое-то время молча смотрел на груду карт перед собой, затем так же, не говоря ни слова, открыл верхний ящик своего стола, где на заявлении в милицию о находке оружия покоился пистолет «ТТ». Заявление было подписано сегодняшним числом, а на стволе пушки вовсе не было никаких глушителей. Миша извлек оружие и, не меняясь в лице – все такой же приветливо-ласковый взгляд – и так и не произнеся ни звука, просто выстрелил бухгалтеру в голову. Страшный грохот сотряс стены маленького кабинета, в десятке метров от которого люди сейчас обедали; неподдельное изумление отпечаталось на лице бухгалтера, перед тем как он рухнул на пол. Мгновенное замешательство тут же сменилось истеричной активностью.
– Быстро уводить Монгольца! – закричал Роберт Манукян.
– Что делать?! Что делать с этим? Сейчас менты здесь будут! А, ара?
– Не знаю! Уводим Монгольца. Придумайте что-нибудь! Через черный ход.
– Монголец, быстро!
– Этого в багажник, скорее! Я его папу…
Роберт Манукян сработал великолепно. Обедал тогда один помощник депутата. Тело вывезли в багажнике его машины. Случайный и непроизвольный выстрел, мол… Так случилось. Денег дали немерено. Пуля вылетела в окно, кошмар! Да вот заявление лежит, нашли пушку… Менты переглядываются, улыбаются, мол, все ребята умные, все понимают. И еще раз денег дали, и еще раз немерено.
Вечером все собрались у Монгольца на даче. Оказалось, что этот мальчик, бухгалтер Лева Кацман, ехал с Монгольцем в одной машине, молчал, ничего не говорил. И на даче сидел молча, но глаза его не выражали страха. Выпили за упокой души бухгалтера.
– Похоронили его как приличного человека? – спросил Монголец.
– Все в порядке, не беспокойтесь, – с уважением проговорил один из людей Манукяна.
– Нельзя человеку срать на голову, – сказал Монголец, – даже если он мертвый.
– Успокойся, Миша, – Роберт ему весело подмигнул. – По-моему, это был самый дорогой выстрел в истории.
Монголец усмехнулся и вдруг заметил молчаливо сидевшего Леву Кацмана.
– Слышь, пацан, – проговорил Монголец, – мне нужен бухгалтер. У меня сейчас вакансия.
– Я успел это понять, – сказал Кацман.
Монгольцу ответ понравился.
– Роберт, а твой пацан ничего!
И все дружно засмеялись. Кроме Кацмана.
– Ну что?
– Готов попробовать, если вам пригожусь.
Теперь Монголец поглядел на него с любопытством:
– И тебя не испугало, как у меня освобождаются вакансии?
Кацман покачал головой:
– Он уволился по собственному желанию.
Пауза была очень короткой, но за это время темные глаза Монгольца оценивающе изучали Кацмана. Потом раздался новый взрыв смеха. Уже одобрительного. Кто-то ударил Кацмана по плечу.
– Манукян, Роберт, – улыбаясь, сказал Монголец, – по-моему, мы можем сказать твоему пацану «добро пожаловать».
Монголец не ошибся в выборе.
Он редко ошибался с выбором.
Но сейчас ему предстояло решить, как быть с Лютым, поэтому он снова выстраивал карточный домик.
Кстати, это умение ему тоже досталось в наследство от Мустафы. Иногда Монголец думал, что он стал тем, кем стал, только благодаря своему Учителю. Несмотря на печальную развязку с мордобоем, Монголец все-таки некоторым странным образом уважал Мустафу. Позже он придумал, что тот последний день с Мустафой также был запрограммирован. Просто Учитель дал ему еще один, последний свой урок.
Может быть, так оно и было.
А может быть, хорошо, если умеешь всему находить правильные объяснения. Надо было брать две карты и наклонять их друг к другу, чтобы получилась буква «Л». Рядышком Монголец ставил еще одну букву «Л». А сверху, между двумя остриями, клал горизонтальную карту. Вот из таких ажурных кирпичиков Монголец и строил свои потрясающе красивые карточные замки. Когда строительная судьба была к нему милостива, дома вырастали большими, в несколько уровней, и, если смотреть на них долго, могла закружиться голова, словно смотришь внутрь играющего гранями роскошного хрустального бокала. Или на какой-то огромный диковинный алмаз, хрупкий и могущественный, как и сам строитель. Иногда было достаточно легкого дуновения ветерка, и все сооружение рушилось, но Монголец никогда не нервничал и начинал свою работу снова. Иногда достаточно было хлопнуть дверью или, присаживаясь напротив Монгольца, случайно толкнуть коленом стол. Бывало, что здание, вздрогнув, все же возвращалось в равновесие и устаивало. А иногда рушилось вообще без всякой видимой причины. Как-то Роберт Манукян, усмехнувшись, спросил:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=63803956&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
