3
Игорь Овсянников, попаданец, твою мать!
За опаловым маревом оказалась пустая комната. Я остановился и осмотрелся. Стены сложены из каменных блоков, в них прорезаны узкие окна, похожие на бойницы. Под ногами – пол из некрашеных, темных плах, над головой – вделанные в кладку стен балки, поверх которых – такие же плахи. К стене слева пристроена деревянная лестница, ведущая на следующий этаж. Судя по всему, последний: из проема в потолке падал свет.
Мебели в комнате не имелось, как и людей. Я собрался было их позвать, как вдруг насторожился. Запахи… У меня, некурящего, обоняние острое. Вонь немытых тел меня не встревожила – врачу и такое приходится обонять, но вот сырой, железистый запах свежей крови прямо вопил об опасности.
Я помедлил. Открытая дверь в стене напротив манила, но шестым чувством я ощутил: туда лучше не соваться. Стараясь неслышно ступать, я подобрался к лестнице и взобрался наверх. Предположение о последнем этаже подтвердилось. Открытая площадка, огражденная невысокой стеной с зубцами. Я ступил на перекрытие, огляделся и замер. Под стеной ничком застыло мертвое тело. Я понял это с первого взгляда. Характерная поза, положение конечностей…
Я подбежал и перевернул труп. Женщина… Умерла недавно – тело не успело остыть. У давних трупов кожа на ощупь очень холодная. Убитой перерезали горло – глубоко, до самого позвонка. Кровь успела вытечь, образовав под телом обширную лужу. Отсюда, видимо, она просочилась в щели меж плахами – оттого и появился железистый запах этажом ниже. На женщине были грубые сандалии, подкованные железными гвоздями, и красная туника – испачканная в крови, измятая и изорванная. Коротко стриженные волосы растрепаны. Похоже, что с тела что-то снимали, при этом небрежно его ворочая. «Наверняка, доспех», – подумалось мне.
Я не знал, почему в голову пришла именно эта мысль. Никакого оружия возле убитой не наблюдалось. Но грубые черты лица, мускулистые руки и ноги – воин, а не утонченная барышня. У барышень не бывает обветренной кожи на лице и грубых мозолей на ладонях. И, самое главное, под туникой убитой обнаружился хвост – длинный и покрытый короткой шерсткой. Абзац!
Я встал и выглянул между зубцов. Внизу лежала крепость – небольшая, но хорошо укрепленная, выстроенная в форме буквы «п». По углам перекладины «буквы» высились квадратные башни, выступающие за стены, сама крепость примыкала к скале – к ней прилепилась третья башня, на площадке которой я и стоял. Во внутреннем дворике наблюдались какие-то строения. Единственные ворота крепости распахнуты. За ними, в отдалении виднелись люди. Они что-то грузили на спины коней, при этом суетились и размахивали руками. Я присмотрелся. Одеты иначе, чем мертвая женщина, но тоже с хвостами.
«Твою мать! – подумал я. – Куда это нас занесло? Надо немедленно возвращаться. Там же парни ждут! Вдруг сунутся!»
Я подбежал к проему и скатился по лестнице на нижний этаж. Замер: в лицо мне смотрели наконечники копий. Копья находились в руках людей. Плоские, широкие лица, покрытые редкой шерсткой, широкие носы, выдающиеся вперед челюсти. Одеты в кожаные рубахи, на головах – остроконечные шлемы. Хвосты между ног… Люди?
В стороне задавленно вскрикнули. Я скосил взгляд. Окруженные такими же существами, у входа в грот жались Олег с братьями. Блин, не послушались! Что делать? Позвать охранников? Так они, выпроводив нас, наверняка ушли.
Одно из существ прорычало и потрясло копьем. Я машинально поднял руки. Существо оскалилось, показав острые, желтые зубы и что-то сказало. Другие засмеялись. Я разобрал слово «муш».
– Ничей я не муж! – возразил сердито. – Я здесь случайно – мимо проходил. С вашего позволения, уйду, – я ткнул пальцем в сторону прохода. – И ребят заберу.
Существо нахмурилось и что-то сказало. Сбоку мелькнуло. В следующий миг удар по затылку бросил меня в темноту…
«Меня оглушили и связали, – подвел я итог. – Надели на голову мешок, а теперь куда-то везут. Зачем? Потребовать выкуп? Нахрен мы кому-то сдались! Копейки не дадут. Обратят в рабов? Возможно. И это еще не худший вариант. Вариант с пересадкой органов здесь не катит: раз с копьями, то технологии не те. А вот в жертву какому-нибудь божку принести могут. С них станется…»
Удивительно, но я отчетливо понимал: это не сон и, тем более, не ролевая игра. В инсценировках не перерезают людям глотки. Там не глушат участников ударами по голове и не бросают их кулями поперек спин лошадей. За подобные штуки можно огрести, причем неслабо. А откуда, скажите, взялась крепость? Какой бы малой ни выглядела гряда за особняком в Турции, ее ширина – сотни метров. По гроту мы прошагали не более двадцати. Да и сама крепость… Похоже на древний романский стиль, но оборонительные сооружения того времени не сохранились – по крайней мере, в таком виде. Я это отлично знал – интересовался когда-то. Построили реплику? Стоит немереных денег. Сумасшедшие миллиардеры, конечно, найдутся, но о такой стройке знал бы весь мир. Да и зачем миллиардеру мужики из России? К чему переодевать их в античную одежду? Чтобы огреть по башке? Не вяжется. А внешность похитителей? Людей, конечно, можно загримировать, но это стоит больших денег и отнимает кучу времени. Тут нечто другое. Нас забросили в какой-то иной мир. Обманув и пообещав невиданную зарплату, но опять-таки – не затем, чтоб сунуть в мешок. У нас с парнями имелось другое предназначение. Какое?
Подумав, я решил не терзать себя попусту. Рано или поздно выяснится. Привезут, а там видно будет. Я попытался, напрягая мышцы, ослабить путы – не вышло. Руки и ноги стянули качественно. Похоже – ремнями. Такие не то что порвать, разрезать не просто: приходилось пробовать.
Из-за того, что висел я поперек седла, шумело в ушах. Кровь приливала к голове. «День в таком положении, и разрыв аорты гарантирован, – тоскливо подумалось мне. – И внутренние органы станут всмятку. Эти хвостатые точно уроды. Где их, таких, откопали? Садисты отмороженные…»
Я попытался думать о чем-то другом, но мысли крутились вокруг нынешнего положения. Я попытался ругаться и даже плеваться – не помогло. Похитители, если и слышали меня, то не обращали внимания. Ко времени, когда меня сняли с коня, я готов был загрызть любого.
Мешок с головы сдернули. Я облегченно вздохнул, заметив рядом братьев и Олега. Нас не разлучили – добрый знак. Второй последовал тут же. Нас развязали и поднесли воды. Пока мы пили, я оценивал ситуацию. Мохнатых-хвостатых вокруг виднелось с десяток – уже легче. Правда, и с таким числом справиться трудно. Мы безоружны, а похитители обвешаны железяками. Владеть ими они точно умеют. Оглушили меня мастерски: сознание потерял, а сотрясения мозга не заработал. И ребята, похоже, в норме. Попытаться?
…По окончании четвертого курса я снялся в кино. Киногруппа приехала в наш город, и моя внешность приглянулась продюсеру. Во мне он разглядел казака – простодушного, но отважного. Слов у меня было всего ничего, зато требовалось много скакать и махать шашкой. Учил меня этому дядя Миша, каскадер с многолетним стажем, человек немолодой и желчный.
– Какой из него станичник? – рассердился он, увидев меня. – С такой мордашкой девок в офисах охмурять. А мы ему – шашку! Коню уши поотрубает…
Спорить я не стал, зато прилежно исполнял указания дяди Миши. К его удивлению, студент-медик весьма прилично сидел в седле, а вскоре лихо рубил на скаку надетые на колья тыквы.
– Вправду, что ль, из казаков? – подозрительно спросил дядя Миша. – С чего такой ловкий?
– Мастер спорта по спортивной гимнастике, – признался я. – А на лошади с детства ездить умею: в деревне рос.
– Глянь, какой перец! – покачал головой дядя Миша. – Раз так, буду учить по-настоящему. Только не для этих козлов. Они мудаки и снимают полную хрень. Я тебе покажу, как надо…
К концу лета я мог вращать шашкой, почти не касаясь ладонью рукояти, на скаку подцеплял клинком брошенный на землю платочек и разрубал его в воздухе. Дядя Миша меня хвалил и звал к себе в труппу. Но тетка настояла, чтобы я окончил вуз…
Ко времени, когда я утолил жажду, диспозиция уяснилась. В банде, захватившей нас, главной оказалась тетка в доспехах. (Я разглядел, что похитители – женщины. Правильнее сказать: самки). Желтые глаза тетки смотрели надменно. Выглядела она крепкой, но не атлетом. Вырубить не представляло труда. Для начала – ногой в голень, затем выхватить саблю – у желтоглазой она за поясом. Но как поведут себя другие бандитки? Хорошо бы растерялись. Тогда подключится Олег – он парень тертый и драться наверняка умеет. Глазами вон зыркает – очнулся. Двойняшек в расчет не берем – не бойцы. У нас будет шанс…
Осмотревшись, я пришел к выводу, что шансов нет. Самки-воины держались настороже. Особую тревогу вызывала баба с рябой рожей – настоящий борец сумо в женском обличье. Эта смотрела коршуном. Такую тушу кулаком не пробьешь…
Желтоглазая, указав на меня, что-то прорычала. Подскочившие самки сорвали с меня тунику, схватили за руки и вывели в центр круга. Я даже испугать не успел, только сморщился. От похитительниц несло запахом немытых тел. Судя по рожам, умывались они еще в детстве. Несмотря на протесты, меня усадили на войлок, при этом «сумоистка» заехала мне кулаком в живот. Удар едва не вышиб из меня дух. Я оказался прав: с рябой шутить не следовало.
Желтоглазая, оттолкнув «сумоистку», рявкнула на нее, затем сказала нечто примиряющее. Я не поверил, но, подчиняясь жесту, сел. Желтоглазая толкнула меня в плечо, заставив упасть на спину, затем присела и стащила с меня набедренную повязку. Глаза у нее стали маслеными. Встав, бандитка сняла пояс с оружием, сбросила сапоги, затем стянула кожаные штаны.
На меня пахнуло таким «амбрэ», что едва не выблевал. Хорошо, что желудок был пуст. Впечатление усиливали кривые ноги, покрытые густой растительностью, и длинный, до земли, пушистый хвост. Невольно представилось, как в этой шерсти кишат блохи. Крикнув от омерзения, я попытался вскочить, но «сумоистка» припечатала меня к земле.
Желтоглазая снова рявкнула, и рябая отпустила меня. В руках желтоглазой оказался кинжал, и она помахала им у меня перед носом. Слов, сказанных гнусной самкой, я не понял, но догадаться не составляло труда. Убьет, но для начала изнасилует. Вот для чего нас похитили! Мерзость!
Я оглянулся на сгрудившихся вокруг самок. Вырваться не удастся – их слишком много, и все не спускают с нас глаз. Парни не помогут – стоят в сторонке, выглядят жалко. Я глянул вперед и едва не вскрикнул. В просветах между ногами столпившихся бандиток виднелась шеренга воинов в доспехах. До них было шагов пятьдесят. Воины, натянув тетивы луков, целились в спины наших обидчиц.
Я скосил взгляд. Кинжал, воткнутый желтоглазой в землю, был неподалеку – дотянуться можно. Пора! Желтоглазая склонилась над моей промежностью. Быстрым движением я двинул ее коленом в подбородок. Затем, извернувшись, левой рукой схватил кинжал.
«Сумоистка» спикировала на меня, как ястреб на добычу. От тяжести, рухнувшей на грудь, у меня перехватило дыхание. Я собрался и, сжимая кинжал обратным хватом, ткнул им «сумоистку» в шею. Раз, другой… Клинок вошел в тело, словно в масло. Кровь, хлынув из раны, залила мне плечо и руку. «Сумоистка» захрипела и обмякла. Для верности я ударил ее в бок, целясь в печень, затем, поднатужившись, скатил ставшее непомерно тяжелым тело.
Вскочив, я огляделся. Бандитки валялись на земле со стрелами в спинах. Некоторые корчились и хрипели, плюясь кровью. Уцелевшие бежали к лошадям. К ручью, размахивая клинками и что-то вопя, неслась лава всадников.
Я бросил взгляд на ребят. Они, застыв, оторопело глядели на происходящее. «Собьют и стопчут!» – мелькнула мысль.
– Падайте! – закричал я. – Живо!
Первым сообразил Олег. Толкнув двойняшек в спины, он плюхнулся на живот рядом с ними. Я склонился над подававшей признаки жизни желтоглазой и поступил, как и положено врачу, гуманно: чиркнул остро отточенным лезвием по грязной шее – там, где проходит сонная артерия. Кровь ударила ключом. Я подобрал саблю и побежал к своим, где встал, загородив их. Кем бы ни были летевшие к ним всадники, но парней надо защитить. Я старший из четверых и единственный, кто владеет холодным оружием…
К моему удивлению, нас не тронули. Одни всадники, подлетев, спрыгнули на траву и добили мохнорылых. Другие бросились в погоню за беглецами. Настигнув, зарубили. После чего, ведя на поводу трофейных коней, вернулись к становищу. Только после этого на нас обратили внимание. Конные и пешие окружили нас, с любопытством разглядывая. Я едва не утратил дар речи. Это снова были женщины!
Выглядели они иначе. Одинаковые чешуйчатые доспехи, круглые шлемы, оставлявшие открытыми загорелые лица. Одеты спасительницы в короткие туники, холщовые, не закрывающие икр штаны и сапоги из мягкой кожи. Лица самые обычные, человеческие. Слегка запыленные, но не грязные. Я опустил взгляд и вздрогнул: у этих тоже имелись хвосты!
– Какой красавчик! – внезапно воскликнула одна из женщин. – Прямо статуя! И фаллос имеется. Большой! Вот бы потрогать!
Остальные засмеялись. «Я понимаю ее! – удивился я. – Почему? Что это за язык? Латынь? Они говорят на латыни?»
– Скажи, пусть не спешит одеваться! – подключилась другая. – Где мы такое увидим?
Женщины захохотали.
– Я не статуя! – буркнул я.
Смех мгновенно утих. Из толпы выехала всадница на рыжем коне. Левый глаз ее закрывал пласт кожи с бровью наискосок, видимо сползший вследствие ранения. Из-за этого лицо всадницы имело зловещий вид.
– Ты говоришь по-нашему? – спросила она.
Я кивнул.
– Как твое имя?
– Игорь.
– Игрр… – произнесла она раскатисто. – Я Виталия Руф, старший декурион турмы «диких кошек». Скажи своим товарищам, чтобы не боялись. Мы друзья. Почему на тебе кровь?
– Это – ее! – я указал клинком на труп «сумоистки».
– Хочешь сказать, что убил сарму?
Губы одноглазой тронула улыбка.
– И эту тоже! – ткнул я на труп желтоглазой.
– Он говорит правду! – подтвердила одна из спешившихся женщин. – Когда подскакали, эти сармы были мертвы. В их трупах нет стрел. Обе зарезаны.
– Умойся! – бросила мне одноглазая…
– Что за хрень? – спросил меня Олег, когда мы привели себя в порядок. – Налетели какие-то хвостатые бабы, схватили, связали, сунули в мешок… Теперь прискакали другие, тоже хвостатые, и тех порезали. Ты можешь сказать, куда мы попали?
– Еще не знаю куда, – вздохнул я, – но попали конкретно…
Виталия Руф, старший декурион турмы «диких кошек»
Ала прискакала к бургу, когда пыль от ушедшей орды осела. Трибун, разобравшись, оставила на месте пехоту – смену гарнизона, и бросила нас в погоню. Кони, не отягощенные добычей, скакали легко, и к полудню мы достигли места, где от сарм отделился малый отряд. Трибун остановила алу, выслушала доклад разведчиков и подозвала меня.
– Вот что, декурион, – сказала хмуро. – Бери турму и скачи вслед ублюдкам. Вырежи их! А мы пойдем за ордой.
– Думаете, они увезли пришлых? – спросила я.
– Нет! – покачала головой трибун. – Такую добычу и под охраной десятка? Но если вдруг… – Трибун помедлила. – Делай, что хочешь, но пришлые должны уцелеть.
– А после? – уточнила я. – Возвращаться в бург?
Трибун покачала головой.
– Только если пришлых не будет. В противном случае успокой их, ободри и вези к Степному ключу. Оттуда, заночевав, – в Рому. Нас не жди. Я не успокоюсь, пока не вырежу этих вонючек до последней!
Лицо трибуна перекосилось. «За захваченный бург в Роме спросят! – поняла я. – Обвинят в промедлении… Но если удастся спасти пленников, спрос не будет суровым».
Спрашивала я на всякий случай: среди сарм, отколовшихся от орды, пришлых не будет. Уточнить, однако, стоило. Годы службы научили меня дотошности. Каково же было мое удивление, когда высланная разведка донесла: сармы везут пришлых.
Турма мигом повеселела. Если удастся освободить пленников, награды не пожалеют. Мы шли за сармами скрытно, стараясь не обнаруживать себя, и это удалось: погоню не заметили. Когда вонючки стали на дневку, я поняла: пора! Сармы сбились в круг и потащили в него пришлого. Они увлеклись, смять их не представляло труда. Но я решила не рисковать. В последний миг пришлых могли прирезать. Нам это нужно? А для чего каждая третья «кошка» в турме – лучница? Я выслала стрелков вперед, остальным велела спрятаться в балку и ждать.
Лучницы не подвели: первым же залпом уложили семерых. Я крикнула: «Бар-ра!» Турма завыла, заулюлюкала и, вылетев из балки, понеслась в атаку. Все кончилось в один миг. Сарм вырубили, пленников не зацепили. Когда я подскакала к становищу, трое мужчин лежали ничком (по позам было видно, что целы), а четвертый стоял, заслоняя товарищей. Совершенно голый, перепачканный кровью, с оружием в руках, он выглядел непривычно и дико. Я решила, что пришлого ранили, но к счастью, ошиблась.
Разумеется, девочки уставились на мужчину. Где они могли такое видеть? К тому же пришлый – я отметила это сразу – оказался отменно сложен. Невысокий, но со скульптурно развитым телом, он походил на статуи с форумов Рома. Разве что лицо не такое. Голубые глаза под высоким лбом, русые волосы, а вот нос маленький, да и губы пухлые. Румянец на щеках… У мужчины! Совсем еще мальчик, но такой хорошенький! «Девчонки взбесятся, – подумала я, – особенно те, у кого Дни. Вот ведь беда! Не поделят – за спаты схватятся!»
По этой причине я говорила с пришлым сурово. К моему удивлению, он понимал латынь. Отвечал неуверенно, запинался, путал спряжения и склонения, но разобрать получалось. Пока собирали трофеи, я не спускала с Игрра глаз. Вел он себя естественно. Первым делом умылся в ручье. Девочки, не скрываясь, пялились на его хозяйство, и мне пришлось показать им кулак. Голубоглазый оделся и вернулся к спутникам. Ему принесли вещи, снятые с убитых им сарм. Добыча, взятая в бою, принадлежит всем воинам, но пришлый не служил в але и имел право забрать свою. К удивлению турмы, Игрр отказался от доспехов, стоивших недешево, оставив себе кошельки и оружие одной из сарм. Разглядев спату и кинжал, я вздохнула. Оружие древней работы, явно захваченное в бою (свои мечи у сарм дрянные). Узорчатая сталь клинков, рукояти из рогов муфлона, шероховатые и удобные. Такие не выскользнут даже из окровавленной руки. Зачем спата и кинжал пришлому? С кем ему сражаться? Отбирать оружие я, однако, не стала. Пусть потешится. Наиграется и продаст, а я предложу хорошую цену. Золото пришлые любят…
Турма еще грузила трофеи, когда я подозвала пятерку и дала команду. «Кошки» вскочили в седла и умчались, поднимая пыль. Трое поскачут в бург – доложить о случившемся и привести повозки с палатками и припасами. Другие приготовят стоянку и сварят еду. «Кошки» передвигаются верхом, приучены ночевать в поле и спать под открытым небом, есть сухари и сырое мясо, однако пришлые такого не вынесут – слишком изнеженные.
Очень скоро я убедилась в своей правоте. Из четырех мужчин только Игрр держался в седле. Он даже сам подогнал себе стремена, перед этим внимательно их рассмотрев. Ну, да, стремена у сарм кожаные, в форме башмака, закрывающего переднюю часть стопы. Это у нас легкие, бронзовые. С металлами у сарм плохо… Остальным мужчинам пришлось помогать: и в седла залезть, и ноги в стремена сунуть. Пришлые тряслись на спинах коней, словно мешки с зерном. К вечеру они сотрут кожу на бедрах и будут ходить в раскорячку. Я невольно улыбнулась, представив это. В этот момент ко мне и подъехал Игрр.
Вопросы, которые из него посыпались, заставили насторожиться. Я старалась отвечать односложно, но все равно скоро устала. Как называется этот мир? Пакс. Пакс Романа[3 - Pax Romana – римский мир (лат.).]? Просто Пакс. (Откуда он знает про Pax Romana?) Кто были женщины, напавшие на бург? Сармы. Это кочевое племя? Да. А как зовут наш народ? Рома. Рома и сармы воюют? С давних пор. Куда они едут? К месту отдыха. А затем? В Рому. Это город? Столица. Они будут там жить? Да. А чем будут заниматься?..
Последний вопрос вызвал у меня панику. Что ответить? Пришлым не следует раньше времени знать о предназначении: об этом алу строго-настрого предупредили. В бурге мужчин встречает жрица Богини-воительницы, она сопровождает и опекает их до Ромы, потихоньку просвещая и готовя к служению. Но жрица погибла в бурге, а я понятия не имела, что говорить.
– В Роме вам все расскажут! Я всего лишь воин, – отговорилась я.
Игрр пристально посмотрел на мой хвостик (он у меня красивый – с кисточкой!) и отъехал. Я ускакала в голову турмы, где предупредила воинов: с пришлыми разговоров не заводить. Приказ передали по цепочке, Вскоре мужчины оказались в центре круга, отделенные от «кошек» пространством в два конских скачка. Турма двигалась берегом ручья, который служил ориентиром. Ручей бежит от Степного ключа. Других источников на тридцать миль[4 - Римская миля составляла примерно 1,48 км.] вокруг не имеется, не считая, конечно, колодца в бурге.
Двигались мы медленно. До Степного ключа недалеко, турма могла оказаться там засветло, но пришлые не умели скакать рысью. Они и без того выглядели замученными. К стоянке мы подошли с закатом. Высланные вперед девочки не подвели. В одном котле, подвешенном над костром, пузырилась и исходила ароматом каша, во втором остывал кипяток для вина. «Кошки», увидев это, заулыбались: в походе поесть горячего – радость.
Зато пришлые, попробовав кашу, скривились. Я нахмурилась: что не так?
– Невкусная? – спросила, подсев к Игрру.
– Подгорела! – ответил тот, отставляя глиняную чашу.
– На костре всегда так! – сказала я.
– Если не уметь готовить! – возразил он.
– Ты можешь лучше? – рассердилась я.
– Да! – ответил он нагло.
– Вот завтра и займешься! – сказала я и встала.
Меня трясло от негодования. Каша ему невкусная! Девочки старались – не пожалели копченого сала, турма свои чаши вылизала. А эти… Нет, это наказание – везти их Рому!
Пришлые и свободные от дежурства воины улеглись на войлоки, стоянка затихла. Я обошла посты, постояла в сторонке, прислушиваясь и принюхиваясь. Ночная степь полнилась жизнью: трещали цикады, шуршали в траве мыши, в отдалении простучала копытцами стайка диких коз, но звуков, издаваемых сармами, не доносилось, как и не было характерного для них запаха: кислого и мерзостного. Любая «кошка» чует его за милю. Я полюбовалась на диск Селены, заливавшей степь желтым, призрачным светом и вернулась к стану. И сразу заметила возле места, где спали пришлые, тень. Я метнулась туда и едва не выругалась. Возле одного из пришлых, присев на корточки, застыла Лола, командир третьей декурии.
– Ты что? – прошипела я, хватая ее за плечо.
– Ему холодно! – тусклым голосом пробормотала она. – Смотри, как скорчился! Я ничего не буду делать, только согрею.
Я рывком вздернула ее на ноги и заглянула в глаза. Даже в свете Селены заметен их характерный блеск. Сжав запястье Лолы, я оттащила ее к костру и усадила у огня. Она сопротивлялась, но вяло – сознание еще не угасло. Достав из сумки кисет, я вытрусила на ладонь щепотку коричневого порошка и поднесла ей.
– Давай!
