Выяснилось, что ковать железные мечи гораздо труднее, чем казалось поначалу. Первые попытки обернулись неудачей. Наблюдать за процессом – совершенно не то же самое, что воспроизводить его. Роан горько сокрушалась и корила себя за то, что упустила множество мелких деталей, о которых даже не подозревала: сколько именно воздуха необходимо, в какой момент следует начинать качать мехи, на какое время и при какой температуре оставлять клинок в горне, каким должно быть соотношение угля и железа, как часто требуется закалять металл. Первый железный меч появился позже первого снега – уродливый, тяжелый и тупой.
Гиффорд ожидал, что от гномов будет больше проку, на деле же ни один из них ничего не смыслил в металлургии. Правда, Мороз и Потоп, осмотрев кузницы фрэев, построили в крепости и в городе кузнечные горны и мастерские. В результате количество кузниц в Алон-Ристе выросло втрое. А еще гномы обучали жителей каждого клана, чтобы те вернулись домой и открыли там свои кузницы. Пока Мороз и Потоп занимались строительством, Дождь во главе бригады шахтеров добывал руду, необходимую для нового оружия. Вскоре в Алон-Рист потекли вереницы телег, груженных железом и углем. Эта помощь была бесценна, однако никто, кроме Роан, не мог раскрыть тайну обработки металла и создания непобедимых мечей.
Серьезный прорыв случился после того как Брин расшифровала весь текст с табличек из Нэйта. Когда она читала свой перевод, Роан слушала, открыв рот от изумления, а потом сказала, что Брин – гений. Девушка рассмеялась и ответила, что понятия не имеет, о чем прочитала, однако Роан, без сомнения, многое поняла. Она продолжила свои попытки, и скоро в кузнице выросла целая гора неудачных образцов, которую гномы невозмутимо переплавили, превратив в сырье для новых опытов. Впрочем, Роан беспокоил не только способ изготовления металла. Ей не хватало сил орудовать тяжелым кузнечным молотом, поэтому она сделала молот поменьше, как раз себе по руке, и дело пошло гораздо быстрее.
И самое главное – Роан считала, что в формулах Древнего есть ошибка. Может, Брин что-то неправильно перевела, а может, узник Агавы кое-что утаил, только Роан была уверена – она сумеет сделать лучше. Даже первый успех не принес ей удовлетворения. Она все время искала чего-то большего. Повинуясь прямому приказу Персефоны, Роан выработала технологию, которую показала всем остальным, хотя и не была до конца ею довольна. К середине зимы люди во всем Рхулине уже ковали железные мечи, а Роан все продолжала искать секрет создания идеального металла. Гиффорд понимал это по ее лицу – глаза Роан словно высматривали ответы на вопросы, которые никому и в голову не приходили. Она видела то, чего не видели другие, слышала музыку, к которой остальные были глухи, и созданное ею железо казалось ей недостаточно хорошим.
Итак, в тот весенний день Гиффорд сидел в углу, наблюдая, как Роан, напрягаясь всем телом, поднимает и опускает свой маленький молот. Ее волосы, коротко подстриженные, чтобы не мешали, все равно падали на лицо. На кончике носа, как всегда, висела капля пота, а в глазах пылал огонь, еще более жаркий, чем пламя кузнечного горна. Так пылает одержимость.
У нее своя война.
Гиффорд все гадал, счастлива ли Роан. Ей нравилось работать и приносить пользу, однако Персефоне требовалось десять тысяч мечей, щитов и шлемов из крепкого металла. Сотни кузнецов по всему Рхулину трудились днем и ночью. Для Роан выполнить приказ Персефоны стало делом чести, подвигом, который нужно совершить несмотря ни на что. Она, словно верный пес, готова погибнуть ради хозяйки. Что для преданной собаки собственная гибель – трагедия или свободный выбор?
Роан отложила молот, поместила раскаленный шар обратно в огонь и вытерла пот со лба.
– Хочешь поесть, Фоан?
Услышав свое имя, девушка обернулась. Ее лицо раскраснелось от жара и тяжелой работы.
– Ты давно здесь? – удивленно спросила она.
– С самого утфа, – ответил Гиффорд.
– Надо же, – задумчиво произнесла Роан. – А я и не заметила, как ты вошел.
Гиффорд поднял с пола холщовый мешок.
– Бфин очень стафалась. Она пфинесла это тебе. Если не съешь, пфопадет зфя.
Роан терпеть не могла, когда что-то пропадало зря.
– Попозже, – ответила она. – Хочу до полудня управиться кое с чем.
Гиффорд едва не рассмеялся.
– Фоан, дело уже к вечефу.
– К вечеру?
Он кивнул.
Роан выглянула из окна.
– Да, похоже, ты прав. – Она смущенно посмотрела на него. – И ты здесь с самого утра? Прости. Я просто…
– Не нужно объяснять. Я знаю, ты занята. Все человечество зависит от взмаха твоего молота, но тебе нужно поесть.
– Да, наверное… – Роан оглянулась на ящики с железной рудой и значительно уменьшившуюся кучу угля.
Во двор въехала очередная телега. Опять привезли оружие. Девушка выбежала из кузницы.
– Откуда это? – донесся снаружи ее голос.
Ответом было перечисление деревень, о которых Гиффорд и слыхом не слыхивал. А Роан, похоже, знала каждую. Наверное, у нее в голове целый список, в котором она мысленно ставит галочки.
– Щитов достаточно, а мечей почему так мало?
Гиффорд не расслышал ответа: низкий мужской голос звучал не так звонко, как голос Роан.
Девушка оставалась во дворе, пока оружие не было полностью выгружено, а повозка не уехала. Только после этого она вернулась в кузницу, вытирая руки о фартук, и тут же направилась к горну.
– Фоан, тебе нужно поесть, – напомнил ей Гиффорд.
– Ты еще здесь?
– Да, Фоан, я здесь. А тебе все-таки нужно поесть. Ну… ты ведь знаешь, что такое еда? Это как топливо для очага. Если топливо не подкладывать в огонь, тот погаснет. Мы ведь не хотим, чтобы твой огонь погас, пфавда?
Роан усмехнулась.
Гиффорд опять потряс мешком с едой.
– Пахнет вкусно. Кажется, это жафеная куфица.
Девушка снова утерла пот со лба и неохотно отошла от горна.
– Давай поедим на воздухе, – предложил Гиффорд.
– Зачем? – Роан прожгла его проницательным взглядом.
Те, кто плохо знал ее, могли счесть этот взгляд подозрительным или обвиняющим, Гиффорду же он представлялся ясным лучом сосредоточенного ума, способного видеть сквозь тьму. Роан всегда пыталась дознаться до причины всех вещей.
– Хочу, чтобы ты повидалась со стафым дфугом, – ответил Гиффорд. – Тебе понфавится. Он тихий, но очень пфиятный, кфасивый и ослепительно яфкий.
Роан снова усмехнулась.
– Солнце?
Гиффорд улыбнулся в ответ.
– Снаружи очень хофошо. Я бы сказал, замечательно.
Роан, словно мать, вынужденная оставить младенца на попечение нерадивой няньки, оглянулась на руду, мерцающую в отсветах пламени. Гиффорд плотно сжал губы, представив, как однажды у Роан появятся дети, – скорее всего, на них она будет смотреть точно так же. Гиффорд не станет их отцом. Даже понянчить их не сможет; Роан не доверит ребенка жалкому калеке. От этой мысли ему стало больно, будто его ударили в живот, а горло сдавило так, что не вздохнуть.
– Что с тобой? – спросила Роан, остановив на Гиффорде яркий луч пытливого взгляда.
– Ничего, – выдавил он.
– Тебе нехорошо? Как ты себя чувствуешь?
Гиффорд приложил руку к груди.
– Немного солнца, и все пфойдет.
Они вышли из кузницы на залитый солнечным светом двор. До них доносились крики и звон железа – мужчины обучались ратному делу. «Жадный скупердяй, вот кто я такой, – корил себя Гиффорд. – Я должен радоваться, что она вообще со мной разговаривает. Если бы Ивер так ее не мучил, она бы со мной даже за стол не села. Давно бы вышла замуж за одного из сыновей Тоупа, и никто бы ей не позволил беседовать с увечным гоблином-горшечником».
Мысль была вполне благонамеренная, да только боль, пожирающая Гиффорда изнутри, от этого не уменьшилась. Когда появится более достойный мужчина – то есть практически любой другой, – он потеряет Роан. Нет, не любой другой. И не я. Ей нужен мужчина, чье прикосновение она сможет выдержать. Тот, кто заключит ее в объятия, и она не вскрикнет от ужаса. Гиффорд не сомневался, что такой день наступит. Обязательно наступит. Он неустанно молился Мари, чтобы та исцелила Роан и позволила ей жить обычной жизнью. Гиффорд верил, что его молитва будет услышана, и когда этот день придет, он будет радоваться за Роан, несмотря на то, что его сердце разобьется на мелкие кусочки, а счастье навсегда исчезнет из его жизни.
– Может, пфисядем здесь? – предложил он, указывая на нагретый солнцем уголок, поросший густой травой, – подальше от кузницы, чтобы удары молотов не потревожили их беседу.
– Погоди, – сказала Роан. – Почва еще влажная. – И она положила свой кожаный фартук на землю.
Гиффорд улыбнулся.
– Что?
– Ничего, – он покачал головой. – Пфосто это очень в твоем духе.
– Что в моем духе?
Просто я люблю тебя, вот и все; каждый мой вздох, каждая мысль, каждое биение сердца – для тебя, потому что ты – больше, чем человек; ты – целый мир, богатый, яркий, удивительный, волшебный, и я хотел бы до конца своих дней исследовать его леса, поля и ручьи.
– Обо всем думаешь.
Роан посмотрела на кусок кожи и пожала плечами.
– Просто не хочу, чтобы мы перепачкались в грязи.
Гиффорд открыл мешок с едой, и лицо Роан расплылось в улыбке.
– Ой, куриные ножки! – воскликнула она. – Обожаю куриные ножки! Я возьму одну, а ты бери вторую.
– Они обе для тебя.
– Нет, нет! – Она затрясла головой, вцепившись зубами в куриное мясо.
– Это не моя еда. Я пфосто посмотфю, как ты ешь.
– Поешь со мной. Очень вкусно. – Роан вытерла куриный жир с подбородка, взяла вторую ножку и протянула Гиффорду.
– Ну если только кусочек.
– Ой, тут еще желтый сыр! – восхитилась Роан, развернув тряпичный сверток.
Гиффорд смотрел, как она жадно поглощает свой обед. На тренировочной площадке воины отрабатывали удары; оттуда доносились отрывистые команды наставника-фрэя. Из кузнечной трубы поднимался дым, и весенний ветерок уносил его на восток. Роан все-таки заставила Гиффорда съесть немного курицы, прежде чем прикончила все до последней крошки.
– Славно здесь, пфавда? – Гиффорд улегся, опершись на локти. Руки съехали с кожаного фартука, и рукава намокли. – Давай так обедать каждый день. Что скажешь?
Не переставая жевать, Роан огляделась и кивнула, хотя Гиффорд так и не понял, на какой именно вопрос она отвечает.
– Если хочешь, можем пфойтись, – робко предложил он.
– Не могу. – Роан указала на кузницу. – У меня много работы.
– По словам Пефсефоны, ты и так пофазительно многого добилась.
– И все равно недостаточно.
– Кто говофит?
– Я.
– Но я пфосто пфошу…
– Не могу, – отрезала Роан.
Гиффорд был разочарован и даже немного рассержен. Он слишком мало ее видел и поэтому маялся от тоски.
– Можно подумать, старый Ивеф все еще жив, – вырвалось у него.
Роан взглянула на Гиффорда так, словно он ударил ее кузнечным молотом. Затем принялась ошеломленно разглядывать еду, холщовую торбу, свои пальцы, испачканные жиром.
– Ты что, говорил с Падерой?
Гиффорд не понимал, к чему она клонит.
– Я часто с ней фазговафиваю.
Роан затрясло. У Гиффорда сердце упало.
– Что не так, Фоан?
– Я ее не виню. Это не… – Роан расплакалась.
Гиффорд возненавидел самого себя. Он совершил тяжелейший грех на свете – обидел Роан. Хотел бы он все исправить, но не знал – как, потому что не понимал, что именно сделал неправильно.
– Фоан? Что случилось?
Девушка убежала в кузницу, забыв фартук, прочь от Гиффорда и теплого солнца.
Старуха хлопотала на кухне, нарезая тонкими ломтиками грибы. Над очагом кипел котел.
– Чего тебе? – спросила она, едва завидев Гиффорда.
