Кубичек безвыездно жил в Линце. У Гитлера было иначе: он родился в городке Браунау-ам-Инн, на границе Австрии и Германии, но потом непоседливый отец семь раз перевозил семью с места на место. Адольф ходил в пять разных школ, два раза проваливал экзамены, а в пятнадцать лет совсем забросил учение, так и не получив аттестата зрелости[74 - Ibid., 30–31.]. По-видимому, Кубичек притянул его к себе тем, что был немногословен и прекрасно умел слушать[75 - Ibid., 148.]. Гитлер, напротив, любил поговорить, но у него не было аудитории; по натуре он был вождем и искал последователей. В Кубичеке он обрел то, что искал, и не мешкая принялся убеждать его поступить в знаменитую Венскую консерваторию. Из своей убогой съемной комнаты он писал: «Целая Вена ждет тебя!»[76 - Ibid., 145.] Он и верил, и не верил, что друг услышит этот призыв; в отношении себя у него не было никаких сомнений.
Родители Августа совсем не хотели отпускать своего единственного сына из Линца. Когда Гитлер вернулся ухаживать за умиравшей матерью, то не упустил возможности и уговорил их передумать. Эта безоговорочная победа впервые доказала, что у него есть дар словесного убеждения[77 - Ibid., 150.]. Вскоре Август Кубичек уже стоял на том же самом венском вокзале, куда в свое время приехал Гитлер. Людская толчея, красоты, звуки и запахи города ошеломили его. Но очень быстро в толпе встречающих он заметил Адольфа: тот был в элегантном темном плаще, подходящей по цвету шляпе, а в руке держал трость с набалдашником из слоновой кости[78 - Ibid., 150–151.].
Чары внешнего лоска Гитлера рассеялись, когда Август оказался в его «убогой, обшарпанной» комнатушке[79 - Ibid., 153.]. Правда, быстрая пятнадцатиминутная прогулка к великолепному зданию Оперы, Рингштрассе и собору Святого Стефана подняла его настроение. Он не сумел найти жилье, и вместе с Адольфом, договорившись платить пополам, они переехали в комнату побольше, предложенную хозяйкой. Август подал прошение и был быстро принят в Венскую консерваторию. Гитлер не признался другу, что провалился, и лгал, будто посещает занятия[80 - Ibid., 157.]. Когда зима отступила, он целыми днями слонялся по городу или сидел в парках соседнего дворца Шенбрунн. Там у него были любимая скамья и стол; он рисовал этюды зданий, которые видел, и мечтал, как перестроит Линц и Вену[81 - Ibid.].
Когда Гитлер не поступил во второй раз, он стал совершенно мрачным типом. Август видел беспокойство друга, но понятия не имел, в чем дело: в Линце тощий, мертвенно-бледный Гитлер всегда был хмурым. Август вспоминал: «Он был способен к любви и обожанию, ненависти и презрению и ко всему относился с величайшей серьезностью»[82 - Ibid.]. Но в Вене Гитлер как будто «слетел с катушек»[83 - Ibid., 160.]. Он осунулся, ночи напролет расхаживал туда-сюда, вел нескончаемые бредовые монологи, и без того угрюмая комната делалась совсем похожей на страшный тюремный застенок. Однажды поздно вечером Гитлер принялся гневно клеймить академию: «Это сборище допотопных служак, бюрократов, которые ничего не в состоянии понять, тупиц на государственной службе. Ее всю пора взорвать к чертовой матери!» И наконец он открыл Августу свой секрет: «Меня не приняли. Меня дважды завернули!»[84 - Ibid., 52.]
Август был ошарашен; но филиппика друга в адрес академии говорила о многом. У Гитлера «государственные служащие» вызывали горькие воспоминания о собственном отце, который с великой гордостью, если не сказать высокомерием, служил таможенным чиновником при Габсбургах[85 - Ibid., 157.]. Если Гитлеру казалось, что какой-нибудь чванливый бюрократ относится к нему непочтительно, он тут же вспоминал своего грубияна-родителя. Кубичек писал, что после каждого такого взрыва его приятель видел кругом только несправедливость, ненависть и неприязнь, а от его критики не ускользало ничто[86 - Ibid., 234.]. Ему казалось, что все знакомые уже давно ушли вперед и его обогнал даже застенчивый сосед по комнате, которого он вытащил из Линца.
В апреле 1909 г. Гитлер пережил еще один удар. Август получил повестку о призыве на военную службу. Он расстроился, наверное, больше самого Кубичека, твердил, что его друг – музыкант, а не солдат[87 - Ibid.]. Правительство Франца-Иосифа ожидало на службу в его армию всех молодых людей империи. Очередь Гитлера наступала через год. Он убеждал Августа не служить, уверял, что «Габсбургская империя уже при последнем издыхании и не заслуживает ни единого солдата»[88 - Ibid., 204.]. Сам девиз армии – «единая и неделимая» – формулировал главное правило Габсбургов: представители всех этнических групп империи служили бок о бок. Личная преданность императору из дома Габсбургов именно через совместную службу в армии, а не через религию, язык и национальность сплачивала многоязычную Австро-Венгрию. Для Габсбургов армия была фундаментом империи, но для Гитлера невыносима была сама мысль о смешивании различных «рас». Он все время повторял, что Августу нужно бежать в Германию[89 - Ibid., 205.].
Август колебался, но поездка домой в Линц, слова отца, слезы матери, советы венских преподавателей музыки склонили его поступить в резервисты[90 - Ibid.]. Это разочаровало Гитлера, но зато Август сократил срок службы, не стал дезертиром и закончил семестр в консерватории. В первый раз Гитлер не сумел подчинить друга своей воле. Тогда Кубичек и подумать не мог, что дни их дружбы уже сочтены.
3. Это что, еврей?
Яд ненависти уже начинал действовать. Мерзости, среди которых он жил, подталкивали его ненавидеть правительство, профсоюзы, всех окружающих. Но евреев он тогда еще уважал.
Эдуард Блох, семейный врач Гитлера, еврей
Все, чем он стал позже, родилось в этой умирающей имперской Вене [91 - Цит. по: Кубичек А. Фюрер, каким его не знал никто… Гл. 16.].
Август Кубичек, друг детства Гитлера и его сосед по комнате в Вене
Весной того года «бриллиантовый юбилей» императора Франца-Иосифа – шестьдесят лет на престоле – ненадолго отвлек Гитлера от его несчастий. Император Вильгельм II и представители немецких правящих домов Вюртемберга, Саксонии и Баварии приехали в Вену на торжества[92 - The Austrian Emperor’s Jubilee // 712, The Japan Weekly Mail. Vol. 49, June 20, 1908.]. Гитлер очень любил все немецкое. Визит Вильгельма II чуть-чуть утишил его досаду и смирил гнев.
Вместе с тысячной толпой Гитлер восторженно приветствовал немецкого императора и его свиту, когда они в открытых экипажах ехали во дворец Шенбрунн. Газеты писали, что, как раз когда над городом бушевала сильнейшая гроза, представители правящих домов собрались в комнате Марии-Антуанетты[93 - Ibid.]. Там висел большой гобелен с изображением ее самой и детей; это был подарок императора Франции Наполеона III. Ни у кого не хватило смелости вспомнить ни о трагической судьбе французской королевы, урожденной эрцгерцогини Габсбург, ни о невзгодах, выпавших на долю ее потомков [94 - Автор не принимает в расчет правил этикета и обстоятельств встречи монархов. Во время празднования юбилея вспоминать гильотину по меньшей мере бестактно.].
Вильгельм II воспользовался случаем и приветствовал императора как живое воплощение «трех поколений немецких принцев»[95 - Ibid.]. Император Австрии, стремясь охладить пламенный пангерманизм своих подданных, в ответной речи восславил мирные цели и высокие идеалы «монархических принципов»[96 - Ibid.]. Франц-Иосиф явно не спешил признавать свои немецкие корни, а это означало, что в военном союзе Австрии и Германии не все просто. Гитлер этот союз просто ненавидел. Мир и многонациональная империя Габсбургов, по его мнению, угрожали немецкому национализму, объединению и расширению страны.
В июне 1908 г. двенадцать тысяч демонстрантов, четыре тысячи лошадей, несколько тысяч ярко одетых солдат, певцов, танцоров и музыкантов собрались на Ринг-штрассе, чтобы почтить бриллиантовый юбилей Франца-Иосифа. Трехчасовая процессия под палящим солнцем славила исторически многонациональную, многокультурную империю Габсбургов. К императору обратился по-четный командующий парадом: «Ваше Величество! Все нации приносят благодарность, что могут радостно приветствовать Вас на этом параде, что сознательно соединяются в единый австрийский народ и могут быть верноподданными столь милостивого правителя и императора»[97 - Trosclair, Wade. The Limits and Conceptions of Austrianness: The Bohemian-German Press During Franz Joseph’s Jubilee in 1908, 14. Dissertation, Central European University Nationalism Studies Program, Budapest, Hungary, 2013.]. В газетах писали, что свои приветствия представители разных наций произносили «на своих родных языках»[98 - Unowsky, Daniel L. The Pomp and Politics of Patriotism: Imperial Celebrations in Habsburg Austria 1848–1916, 141, 144. Purdue University Press, West Lafayette, Indiana, 2005.].
Среди тех, кто от души отмечал юбилей, были и представители еврейской общины города. И публично, и между собой они превозносили религиозную терпимость Франца-Иосифа и законодательную защиту, которую он им обеспечивал. Его восторженно называли «ангелом-хранителем, покровителем, святым»[99 - Trosclair, 13.]. Правда, не все разделяли верноподданнические настроения евреев Вены. Многие венгерские, чешские, хорватские и итальянские националисты по политическим мотивам отказались участвовать в параде. Но тысячи людей со всей империи в своих приметных шляпах и ярких народных костюмах разных областей весело любовались зрелищем.
Гитлера ужасал облик публики[100 - Unowsky, 141–144.]. Патриотические настроения тех, кто славил императора из династии Габсбургов, лишь возбуждали в нем гнев и отвращение. Его взрывали даже звуки иностранной речи или диалекта, когда он слышал их на улице. Сосед по комнате вспоминал, что всякий раз, как рядом раздавался другой язык, особенно чешский, Гитлер крепко хватал его за руку[101 - Hamann, 321.]. Он горько сетовал: «Вот тебе и немецкая Вена! Вена, в которую отовсюду стекаются чехи, венгры, хорваты, поляки, итальянцы, словаки, украинцы, а больше всего галицийские евреи, – неужели это до сих пор немецкий город?»[102 - Kubizek, 229.] Август Кубичек писал о том времени:
Мой друг видел в положении дел в Вене символ борьбы немцев в империи Габсбургов. Он ненавидел разноязыкий говор на улицах Вены, это «воплощенное кровосмешение», как он позднее назвал его. Он ненавидел это государство, которое разрушило немецкий способ мышления, и столпы, которые подпирали это государство: правящий дом, знать, капиталистов и евреев [103 - Цит. по: Кубичек А. Фюрер, каким его не знал никто… Гл. 23.][104 - Ibid.].
В связи с преклонным возрастом императора гостей «бриллиантового юбилея» часто приветствовал Франц-Фердинанд. Но нигде не появилась его жена София, пожалованная титулом графини Гогенберг. Удобным предлогом стала ее четвертая беременность. Кроме Адольфа Гитлера, больше всего возмущались чешским браком эрцгерцога, пожалуй, лишь его родственники Габсбурги[105 - Pauli, 196.].
Супруга эрцгерцога не могла похвастаться королевским происхождением. Ее имени не было в утвержденном списке невест, которых Габсбургам поставляли католические дворы Европы. Она происходила из знатной чешской аристократии, но все же имела недостаточно «голубую» кровь. А еще узкое, кастовое сознание Габсбургов никак не принимало прошлое Софии. Будущая жена эрцгерцога вынуждена была пойти компаньонкой, фрейлиной к его двоюродной сестре, эрцгерцогине Габсбург – до того обеднела дворянская семья Хотек ко времени их знакомства[106 - Ibid., 126. Франц-Фердинанд был не слишком высокого мнения о собственных родственниках; впрочем, это было взаимно. В частных беседах он называл большинство из них «тупицами» и выражался примерно так: «Они глупы и тупы, если прямо не сказать чокнутые!» См.: K?renberg, 277.].
Чтобы Франц-Фердинанд смог унаследовать трон, его дядя-император должен был формально одобрить выбранную племянником невесту; однако его императорское и апостолическое величество, правительство да и сама семья эрцгерцога были против. Они никак не могли согласиться, что женой императора станет какая-то София Хотек, еще вчера чуть ли не прислуга[107 - Ibid., 96–97, 100.]. Романтикам эта история любви наследника престола и небогатой дворянки казалась чуть ли не волшебной сказкой. Габсбурги так не считали[108 - Ibid., 83.]. Для них это был кошмар, вызов их собственным династическим бракам. Эрцгерцогиня Изабелла Хедвига Габсбургская, известная своей толщиной, пышными нарядами и изобилием украшений, у которой в свое время работала София, горько пожаловалась: «Вот чем эта подлая славянская девка отплатила за нашу доброту!»[109 - Hohenberg, Prince Gerhard (принц Герхард Гогенберг). Императрица Елизавета, сама уроженка Баварии, однажды без обиняков заявила императору Францу-Иосифу: «Ну наконец-то не родственный брак! Радуйся, что в семью в кои-то веки раз вливается свежая кровь, не испанская и не баварская». См.: K?renberg. The Kaiser, 272. Францу-Иосифу была нужна не свежая кровь, а голубая. Правильный подбор супруга он считал династической обязанностью.]
Вдова кронпринца Рудольфа принцесса Стефания Бельгийская писала о грустной правде: большинство членов королевских домов состояли в несчастных браках с собственными дальними родственниками, и это не было даже слабым подобием нормальной семейной жизни[110 - Stephanie of Belgium, Princess. H.R.H., I Was to Be Empress, 153. Ivor Nicholson & Watson, London, 1937. Франц-Фердинанд был близким другом его родственника, кронпринца Рудольфа, дружил со Стефанией, и ему было больно видеть, что она несчастлива в браке. Видимо, Стефания была единственным членом семьи Габсбургов, еще более непопулярным, чем Франц-Фердинанд.]. Своей подруге графине Берте фон Зутнер она признавалась: «У императора нет сердца. Он глуп, и тут уже ничего не поделаешь, но чувств он лишен совсем»[111 - Hamann, Brigitte. Bertha von Suttner: A Life for Peace, Translated by Ann Dubsky, 233. Syracuse University Press, 1996.].
Династические браки традиционно строились на родословной, политике и деньгах. Стефании пришлось до дна испить горькую чашу. Муж заразил ее сифилисом, умер в объятиях семнадцатилетней любовницы, и этот громкий скандал потряс всю империю. Поговаривали, что и император Франц-Иосиф передал позорную болезнь жене, императрице Елизавете, после чего она начала страдать от изнурительного нервного расстройства. Их брак так никогда и не наладился. Елизавета поступила благоразумно и любовницу подобрала императору сама. До конца своей жизни он не расставался с актрисой Катариной Шратт[112 - Unterreiner, Katrin. Emperor Franz Joseph, 1830–1916: Myth and Truth, 88. Christian Brandst?tter Verlag, Wien, 2006.].
Францу-Фердинанду достаточно было примера своего младшего брата Отто, чтобы увидеть трагический конец браков, заключаемых по расчету двора. Некогда Отто считался красивейшим мужчиной среди Габсбургов, но его беспутная, распущенная жизнь окончилась медленной, мучительной смертью от сифилиса. Жену он презирал, они разъехались уже давно, потом Отто потерял нос, гортань и репутацию и скончался в присутствии лишь своей любовницы, духовника и мачехи, которая от него не отвернулась[113 - Pauli, 216–217.].
После трех лет угроз, волнений, схваток и бесконечного маневрирования эрцгерцог добился права заключить брак с любимой женщиной, но и он, и София испытали полную меру императорского недовольства. 28 июня 1900 г. его вынудили дать обет отречения, после которого брак неизбежно становился морганатическим. Это был старинный юридический прием: София Хотек, законная жена, не могла на равных с супругом участвовать ни в каких публичных церемониях императорского двора. И она, и дети, рожденные в этом браке, никогда не стали бы Габсбургами. Им была пожалована фамилия Гогенберг, одной из отдаленных ветвей семейства. Франц-Фердинанд еще мог стать императором, но его жена ни при каких условиях не стала бы ни принцессой, ни королевой, а их дети вообще не имели права на престол[114 - Hohenberg, Prince Gerhard (принц Герхард Гогенберг).]. Семья эрцгерцога была обречена остаться чужой в величайшем правящем доме Европы.
Унизительная церемония, без которой брак не мог считаться законным, совершилась в изысканной красно-бело-золотой комнате Тайного совета, в самых дальних покоях дворца Хофбург. Франц-Фердинанд принес устную и письменную клятву, стоя в одиночестве и глядя на ледяные лица императора Франца-Иосифа и пятнадцати надменных и хмурых эрцгерцогов Габсбургов[115 - Pauli, 143.]. Среди этих эрцгерцогов «голубой» крови были убийцы, педерасты, распутники, мужья, избивавшие жен, сексуальные извращенцы и недавно высланный младший брат императора, печально известный тем, что любил переодеваться в женское платье. Представители высших эшелонов власти империи, сотня тщательно отобранных руководителей общества, правительства, церкви тоже были свидетелями этого события. Никто и не думал щадить чувства эрцгерцога. Все подробности дворец «слил» прессе.
Через три дня счастливый, но взбешенный эрцгерцог женился на обедневшей чешской графине, которую любил. Вся императорская семья объявила бойкот этой свадьбе; на ней была только верная эрцгерцогу мачеха, эрцгерцогиня Мария-Тереза, и две его младшие сводные сестры[116 - Ibid.]. Отважная эрцгерцогиня провела свадебный прием в своем летнем замке за несколько километров от Вены Франца-Иосифа. Ее приемный сын оказался последовательным противником старой знати. Он сумел навязать свою волю несговорчивому императору и его закостеневшему двору, но этим приобрел себе могущественных врагов.
Прошлые, настоящие и будущие проблемы, склоки и скандалы в недружной семье Франца-Иосифа нисколько не интересовали Адольфа Гитлера. Единственным исключением был брак этого Габсбурга. Его он рассматривал как попытку Франца-Фердинанда сколотить «сильный католико-славянский блок», чтобы покончить с немецким влиянием в Австрии, а со временем главенствовать во всей Европе[117 - Kubizek, 226.]. Для Гитлера брак австрийца и славянки был осквернением расовой чистоты. Ненависть к Габсбургам сливалась в нем с давним предубеждением против чехов.
У четырех герцогинь Габсбург были куда более личные причины возмущаться. Эрцгерцогиня Изабелла Хедвига так и не простила эрцгерцогу женитьбы на ее фрейлине, а не на какой-нибудь из ее восьми дочерей, которых никак нельзя было назвать привлекательными. Не один раз он отвергал и кандидатуру эрцгерцогини Марии-Жозефы, пока она неудачно не вышла за его распутного брата Отто. Эрцгерцогиня Мария-Валерия, младшая и самая любимая дочь императора, во всех семейных спорах неизменно принимала сторону отца. Ей, как никому другому, было известно, как ожесточенно император противился, возмущался и сражался против сделанного эрцгерцогом выбора. Единственный ребенок кронпринца Рудольфа, эрцгерцогиня Елизавета-Мария, негодовала на человека, который вместо ее отца стал наследником престола: если бы Габсбурги допускали женское престолонаследие, то императрицей стала бы она. Четыре рассерженные женщины объединились. Вместе и по отдельности они делали все, чтобы принизить, а потом и уничтожить Франца-Фердинанда и его жену[118 - Hohenberg, Prince Gerhard (принц Герхард Гогенберг).].
Возможно, единственными, кого не волновал скандал, бушевавший до их появления на свет, были трое детей эрцгерцога и графини. Ко времени «бриллиантового юбилея» императора возраст и статус невидимок позволил им участвовать в торжествах, пребывая в счастливом неведении об интригах, которые вокруг них плелись. 21 мая 1908 г. принцесса семилетняя София, шестилетний принц Максимилиан и четырехлетний принц Эрнст вместе с восьмьюдесятью двумя тысячами школьников стояли на лужайке дворца Шенбрунн, чтобы увидеть своего императора и приветствовать его торжественным пением и отданием чести. Франц-Иосиф, казалось, был искренне тронут. Он признался своим юным подданным: «Чем старше я становлюсь, тем больше люблю детей»[119 - Unowsky, 141.].
Эта реплика наверняка очень больно задела Франца-Фердинанда. Он ждал престола уже почти два десятилетия, но его собственные дети никогда не встречались с императором. В конце того же года младшие Габсбурги были приглашены в придворный театр дворца Шенбрунн, чтобы представить там спектакль для Франца-Иосифа. Детей эрцгерцога пригласили тоже, и это стало для него приятным сюрпризом. Нужно было прочитать стихи, спеть песни и подарить цветы. София, Макс и Эрнст готовились несколько недель. Им сшили костюмы. Растроганный Франц-Фердинанд даже заказал по этому случаю их портрет. Все прошло гладко, но его сыновья и дочь не были представлены Францу-Иосифу ни до, ни во время, ни после выступления[120 - Hohenberg, Prince Gerhard (принц Герхард Гогенберг).].
Не одного эрцгерцога разочаровали эти торжества. Гитлер сердился, что «бриллиантовый юбилей» не позволил ему наведываться на любимую скамью в общественном саду дворца Шенбрунн[121 - Kubizek, 207.]. Приближался день отъезда Августа Кубичека из Вены, и два друга в выходные совершали загородные вылазки на природу. Там не было толп «иностранных» туристов, и Гитлер мог как следует обдумать то, что не давало ему покоя, и излить свою ярость[122 - Ibid.]. Потом Кубичек писал:
Он считал, что это государство Габсбургов должно пасть, и чем скорее, тем лучше, так как каждый миг его продолжающегося существования стоит немцам чести, собственности и самой их жизни. В фанатической кровопролитной борьбе его народов он видел убедительные симптомы его грядущего падения. Он приходил в парламент, чтобы почувствовать, так сказать, пульс пациента, скорую смерть которого ожидали все. Он с нетерпением ждал этого часа, так как только крах империи Габсбургов мог открыть дорогу тем планам, о которых он мечтал в часы своего одиночества [123 - Цит. по: Кубичек А. Фюрер, каким его не знал никто… Гл. 23.][124 - Ibid., 229.].
Незадолго до того, как Август отбыл на военные сборы, сам Гитлер заметил на улице еврея-хасида, который торговал лентами, шитьем и пуговицами. Бывало, такие торговцы нарушали венский закон против нищих, навязывая людям всякую мелочь, которую легко можно было спрятать от полиции. То был типичный еврей из Восточной Европы – тяжелые ботинки, длиннополый лапсердак, густая борода и длинные пейсы по бокам лица. Гитлер пришел в ужас и запомнил тот момент на всю жизнь.
Евреи в родном городе Гитлера, Линце, в том числе доктор Блох, который лечил его умиравшую мать, по виду ничем не отличались от всех других горожан[125 - Ibid., 230.]. Казалось, они полностью ассимилировались в австрийское общество. Встреча с нищим хасидом будто открыла Гитлеру глаза на правду, прикрытую фасадом показного еврейского благополучия. Полицейский задержал торговца за попрошайничество. Гитлер охотно согласился свидетельствовать против него. Во время обыска при «бедном» попрошайке оказалась значительная по тем временам сумма в три тысячи крон: он прятал их в подкладке. У самого Гитлера деньги катастрофически таяли, и этот случай запомнился ему как лишнее доказательство еврейского двуличия и стал одним из поворотных моментов жизни. Гитлер часами рассказывал и пересказывал эту историю своему соседу по комнате[126 - Ibid.].
Два друга договорились, что, когда через два месяца Август вернется со сборов, они так и будут жить вместе[127 - Ibid., 232–233.]. Гитлер проводил его на вокзал, повторяя «в сотый раз, как ему не хочется оставаться одному»[128 - Ibid., 234.]. Неудавшийся студент-живописец пожал на прощание руку удачливому студенту консерватории, круто развернулся и исчез в толпе. Август получил от Гитлера несколько открыток с жалобами на «отшельническую» жизнь[129 - Jones, 99–101.]. И вот 7 октября 1908 г. правительство Франца-Иосифа сделало заявление, которое как громом поразило и Адольфа Гитлера, и Франца-Фердинанда, и большую часть Европы.
В качестве юбилейного подарка императору, с его согласия, министр иностранных дел объявил, что Австрия включает балканские территории Боснию и Герцеговину в состав империи Габсбургов [130 - Строго говоря, Австро-Венгрия имела на это формальное основание: она получила право на аннексию Боснии и Герцоговины еще по Берлинскому договору 1878 г., которым в дипломатическом отношении завершилась очередная русско-турецкая война.][131 - Ibid.]. Вена брала две бывшие провинции распадавшейся Османской империи под управление на тридцать лет. Недавняя революция в Турции, казалось, давала возможность навсегда оставить их за собой. Аннексия присоединяла два миллиона славян к самому многонациональному государству Европы. Гитлер увидел в этом «славянизацию»[132 - Hamann. Hitler, 103–104.]. Он был убежден, что «антинемецкий правящий дом» снова продал своих немецких подданных[133 - Pauli, 228–229.]. Франц-Фердинанд тоже сердился, но по другим причинам. Более десяти лет он дружески обхаживал российского царя Николая II и опасался, что аннексия настроит Российскую империю против его государства[134 - Ibid., 254.]. Громадный восточный сосед Австрии был домом для самого большого количества этнических славян и восточных православных христиан во всей Европе [135 - Нужно помнить, что в начале XX века Российская империя включала в свой состав Польшу и территории нынешних Украины, Белоруссии и прибалтийских государств.]. Николай считал себя покровителем и естественным защитником балканских славян. Экспансия католической империи Габсбургов, его давней политической и религиозной соперницы на Балканах, была чревата войной [136 - После поражения России в русско-японской войне вероятность ее военного вмешательства в защиту Боснии и Герцоговины была минимальна, что прекрасно понимало правительство Франца-Иосифа. Недаром царское правительство ограничилось исключительно дипломатическими демаршами. Российская армия к войне была просто не готова.]. Эрцгерцог писал одному из своих военных советников:
Какой смысл бороться с Россией? Даже Наполеон не преуспел в этом. Допустим, что мы разобьем Россию – хотя об этом, мне кажется, не стоит даже и говорить, – но ведь такая победа все равно обернется величайшей трагедией для австрийской монархии[137 - Ibid.].
Франц-Фердинанд воплощал военную мощь Австро-Венгерской империи. И чужие, и свои сходились в одном: именно он привел армию империи в XX век и почти единолично создал современный военно-морской флот. Мало кто за пределами ближнего круга Габсбургов знал, что он же возглавлял правительственную партию мира[138 - Cassels, 90.]. Эрцгерцог был решительно против аннексии Боснии и Герцеговины и пророчески писал: «Война с Россией прикончит нас! Неужели император Австрии и царь сшибут друг друга с тронов, чтобы открыть дорогу революции?»[139 - Ibid.]
Гитлер воображал, что за аннексией стоит злая воля и дьявольский замысел Франца-Фердинанда. На самом деле ее подготовили честолюбивый министр иностранных дел империи барон Алоиз фон Эренталь и его бывший протеже, начальник Генерального штаба Конрад фон Гетцендорф[140 - Ibid.]. В ответ на эту меру сердитый эрцгерцог вместе с семьей уехал из Вены в Сен-Мориц и на несколько недель, пока осторожная дипломатическая работа не предотвратила войну, потерял сон и покой. Непосредственной опасности пока не было, но недоверие, страх и ядовитые политические испарения рассеялись по европейским столицам[141 - Ibid.]. Император Германии Вильгельм II чувствовал себя лично обязанным дать объяснения и уверения своему кузену, русскому царю Николаю II, и писал «дражайшему Ники»:
Аннексия Боснии и Герцеговины стала истинной неожиданностью для всех, в особенности же для нас, так как нам сообщили о намерениях Австрии даже позже, чем вам… Конечно… эти маленькие государства – ужасная досада… В малейшей похвале из любого угла они сразу же видят повод задирать нос… Искренне, от всего сердца надеюсь, что, невзирая на многочисленные и серьезные трудности, которые придется преодолеть, мирное решение будет найдено; все, что я могу сделать в этом направлении, безусловно, будет сделано. В этом я даю Вам свое слово! Преданный Вам кузен и друг, Вилли[142 - Levine, Don Isaac. Letters from the Kaiser to the Czar, 222–226. Frederick A. Stokes Company, New York, 1920.].
Такую напряженную политическую обстановку застал Август Кубичек, 20 ноября 1908 г. вернувшись в Вену со сборов. Гитлер сказал, что встретит его на вокзале, но так и не пришел. Август пешком добрался до их дома № 29 по улице Штумпергассе и обнаружил, что в их комнате уже живет другой человек. Хозяйка фрау Закрейс сказала, что Гитлер съехал, не оставив адреса[143 - Kubizek, 240.]. Август нашел себе жилье, возобновил занятия в консерватории и все время искал своего друга. Гитлер никуда не уехал из Вены, но тщательно избегал появляться в тех местах, где они раньше бывали вместе.
Только через несколько лет Август узнал, что с ним сталось. Осмысляя прожитое вместе время, Кубичек потом писал: «Старый имперский город, в котором царила атмосфера фальшивого очарования и иллюзорной романтики, а теперь демонстрирующий явные признаки внутреннего упадка, был той почвой, на которой развивались его общественные и политические взгляды. Все, чем он стал позже, родилось в этой умирающей имперской Вене» [144 - Цит. по: Кубичек А. Фюрер, каким его не знал никто… Гл. 16.]
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/dzheyms-longo/gitler-i-gabsburgi-mest-furera-pravyaschemu-domu-avstrii/?lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Toland, John. Adolf Hitler, 454. Doubleday & Company. Garden City, 1976.
2
Weyr, Thomas. The Setting of the Pearl: Vienna Under Hitler, 32. Oxford University Press, Oxford, 2005.
3
MacDonogh, Giles. 1938: Hitler’s Gamble, 72. Random House, New York, 2009.
4
Toland, 455.
5
Ibid.
6
Hohenberg, Princess Sophie de Potesta (принцесса София Гогенберг де Потеста).
7
Ibid.
8
Ibid.
9
Bloch, Eduard. My Patient Adolf Hitler: A Memoir of Hitler’s Jewish Physician // The Journal of Historical Review, May – June 1994. Vol. 14. № 3, 27–35.
