– Я тоже при деньгах, – ответила Фэй.
Вопрос в том, как долго это будет оставаться правдой.
___
– Может быть, все же попробуешь устрицу? Ну самую маленькую…
Керстин бросила на Фэй полный отвращения взгляд.
– Даже не знаю, сколько раз ты задавала мне этот вопрос, – но разве когда-нибудь слышала какой-нибудь другой ответ? Нет.
– Клянусь тебе, они ужасно вкусные.
Фэй выжала на устрицу лимонный сок, а сверху положила чайную ложечку мелко нарезанного красного лука, вымоченного в уксусе.
– Нет, ты даже не представляешь себе, как много теряешь.
– Я предпочитаю приготовленную еду. Как вот этот омар, например. Никому не придет в голову есть его сырым.
Керстин потянулась к большому подносу с дарами моря, стоящему перед ними, за второй половинкой омара. «Стюрехоф» вибрировал от хохочущих посетителей, позвякивающих приборов и официантов в элегантной, расшитой золотом белой форме, ловко маневрировавших среди столиков.
– Ты же любишь селедку!
– Но ведь она не сырая, она… да какая же, черт побери, селедка? Малосольная? Маринованная? Во всяком случае, не сырая.
– Ну, раз ты так говоришь…
– Замолчи и ешь свои ракушки. Иначе я и твою половинку омара съем.
– Бери, я еще не проголодалась после обеда.
Фэй откинулась на стуле, потягивая вино. К ужасу официанта, она заказала целую бутылку «Амароне»[8 - «Амароне» – разновидность итальянского красного вина с очень насыщенным вкусом.]. Видимо, считалось, что этот напиток не сочетается с дарами моря. Однако персонал здесь слишком хорошо вышколен, чтобы указывать посетителям на такие вещи. Посетитель всегда прав. Впрочем, Фэй не сомневалась, что сомелье рыдает на кухне.
– Кстати, обед… Ну как, было мило?
– Да ладно, ничего такого; я просто случайно заговорила с ним вчера в баре отеля. Как раз такой тип мужчины, которого и ожидаешь встретить в «Кадиере».
– Однако, похоже, вы с ним хорошо посидели? Ты сегодня несколько раз его упоминала…
– Послушай, теперь ты начинаешь мне надоедать.
Фэй потянулась за морским раком и принялась ловко очищать его. Если ты родился во Фьельбаке, то дары моря сумеешь очистить даже во сне.
– Да. Нет. Мы хорошо посидели. Он с юмором, довольно эрудированный, при этом не поучает. Всегда приятно встретить в мужчине такое редкое качество.
Керстин подняла брови, и Фэй покачала головой:
– Хватит о моем обеде. Итак, у нас есть план, так?
Всю вторую половину дня обе провели в номере у Фэй, обсуждая, что им известно и какие возможности для маневра имеются. Их оказалось куда меньше, чем надеялись две женщины. Фэй и Керстин перебирали названия фирм и фамилии людей, которые, по их мнению, могли стоять за скупкой акций, однако никто не казался более вероятным, чем остальные. Фэй просто не могла додуматься, кто же пытается отнять у нее «Ревендж».
Не могла она понять и того, как акционеры могли начать продавать акции у нее за спиной. Женщины, с которыми она бок о бок прошла подъем и успех «Ревендж». Никакого недовольства не наблюдалось. Все лишь хвалили ее стиль руководства, пресса писала о ней восторженные статьи, ее удостоили награды «Бизнес-леди года». Никто никогда не высказывал никаких жалоб, от которых могли бы загореться тревожные лампочки. Фэй просто не могла понять, как это возможно.
– Ты не можешь вот так оставить голову, – возмущенно проговорила она, указывая на половинку омара Керстин. – Это коричневое – омаровое масло, самое вкусное. Можно высосать мясо из этих мелких косточек, а в хвосте есть тонкие-тонкие полосочки мяса, если раздвинуть плавники…
– Уж позволь мне есть так, как я считаю нужным, – проворчала Керстин и положила панцирь омара обратно на поднос, взяв вместо него горсть креветок.
– Может быть, закажешь себе в следующий раз омаров в банке – не придется возиться с панцирем…
Керстин со смехом замотала головой и откинула челку тыльной стороной ладони. Взяв в рот глоток «Амароне», Фэй наблюдала за Керстин, которая с трудом чистила своих креветок. В очередной раз у нее мелькнула мысль, как она благодарна подруге за то, что та вошла в ее жизнь. Когда они встретились, все было совсем по-другому. Когда Фэй сняла комнату на вилле у Керстин в Эншеде, Керстин жила там одна, поскольку ее негодяй-муж находился на длительном лечении после инсульта. Керстин не скучала по нему, поскольку он превратил ее жизнь в ад – в психическом и физическом смысле. Постепенно женщины сблизились, стали одной семьей и теперь стояли друг за друга и в горе, и в радости. У Фэй с трудом получалось доверять людям, но Керстин она доверяла слепо.
Благообразный господин с седой шевелюрой и ухоженными усиками задержал взгляд на Керстин чуть дольше обычного. Фэй толкнула ее ногой под столом.
– Вон там, на два часа. Старик, который выглядит так, словно сошел с картинки о колониальных временах. Глаз от тебя не отводит. Ты начала пользоваться мускусным маслом или что вообще происходит?
Керстин покраснела до ушей.
– Не собираюсь даже отвечать. Закажи мне бокал шардоне и давай поговорим о наших планах на завтра.
Жестом подозвав официанта, Фэй сделала заказ. Мужчина с усиками улыбнулся Керстин, которая изо всех сил пыталась игнорировать его.
– Начнем со «Скавлан»[9 - «Скавлан» – шведско-норвежское ток-шоу.], а потом поделим между собой акционеров, которые еще не продали свои пакеты акций, и побеседуем с ними.
Фэй взяла с серебряного блюда еще одного рака.
– Важно не раскрывать карты перед ними. Мы же не хотим, чтобы они знали, что на предприятие ведется атака.
– Знаю, но самое главное, на мой взгляд, – помешать тому, чтобы и другие стали продавать…
– От господина за тем столиком.
Официант установил рядом с их столиком ведерко с бутылкой шампанского, изящным движением поставил перед ними по бокалу и с громким хлопком открыл бутылку.
Фэй многозначительно подняла бровь. Керстин фыркнула.
– Я же говорила. – Фэй усмехнулась. – Мускусное масло.
Она предполагала, что Керстин делало неотразимой для мужчин то счастье, которое та испытывала с тех пор, как познакомилась с Бенгтом.
Фэй кивнула колониальному дядечке, который поднял свой бокал в тосте, улыбаясь от уха до уха, и снова пнула Керстин под столом.
– Веди себя прилично. Чокнись, поблагодари. Никогда не знаешь, к чему все это может привести.
– Фэй!..
Керстин снова покраснела. Но подняла свой бокал и одарила незнакомца любезным взглядом.
___
Свет прожекторов в студии слепил глаза. Фэй потеряла счет времени – не знала, как давно продолжается интервью, сколько еще осталось. Публика сидела рядами на трибуне, словно голодная безликая масса, ловя каждое слово, каждое малейшее изменение в ее лице.
В таких ситуациях Фэй обычно чувствовала себя как рыба в воде. Будучи артистической натурой, она обожала сидеть перед публикой, ощущать напряжение во время записи телепередачи. Но сегодня чувствовала себя не в своей тарелке.
Мысль о том, что кто-то пытается скупить акции, почти всю ночь не давала ей заснуть, и Фей без конца ворочалась в постели. Все слова она продумала заранее – мысленно выстроила беседы с теми женщинами, которых ей предстояло убедить сохранить свои пакеты акций, не раскрывая им, что что-то затевается. Непростая задача, которая потребует такта и ловкости.
От мыслей ее оторвала повисшая пауза. Ей задали вопрос и ожидали от нее ответа.
– В ближайшее время планируется выход на американский рынок, – услышала она свой собственный голос. – Я пробуду в Стокгольме около месяца, чтобы встретиться с возможными инвесторами и обсудить детали. К тому же я хочу лично наблюдать за новой эмиссией.
В студии царила невыносимая жара. По спине стекала струйка пота.
Фредрик Скавлан, норвежский ведущий программы, выпрямился.
– Эта неиссякаемая страсть… Что тобой движет? Ведь ты уже миллиардерша. Икона феминизма.
Фэй выдержала паузу. Другими гостями в студии были актер из Голливуда, женщина-профессор, только что выпустившая документальную книгу, разошедшуюся огромным тиражом, и еще одна женщина, которая поднялась на Эверест с протезом вместо одной ноги. Голливудский актер откровенно флиртовал с Фэй с того момента, как она вошла в студию.
– Перед смертью моей лучшей подруги Крис я пообещала ей жить за нас обеих. Я хочу проверить, насколько могу преуспеть и что могу создать. Более всего я боюсь умереть, не успев реализовать свой потенциал.
– А Жюльенна, твоя дочь, убитая твоим бывшим мужем… Что означает для тебя память о ней?
Фредрик Скавлан подался вперед, напряжение в студии возросло.
Фэй выждала, прежде чем ответить, наблюдая, как накаляются страсти. Ответ она разучила заранее, но важно было произнести его с чувством.
– Она всегда со мной, что бы я ни делала. Когда боль и тоска становятся невыносимыми, я с головой ухожу в работу. Я управляю «Ревендж» и помогаю компании расширяться, чтобы не сойти с ума. Не хочу стать очередной женщиной, молчащей о поступках своего мужа. Не позволю ему – мужчине, которого я когда-то любила, но который убил нашу дочь, – убить и меня тоже.
Фэй сжала губы, и слеза медленно скатилась у нее по щеке, упав на блестящий черный пол студии. Все это давалось ей без труда. Боль таилась под самой поверхностью, так что пробудить ее было проще простого.
– Спасибо, Фэй Адельхейм, что ты пришла сюда и поведала нам свою историю. Я знаю, что тебя ждут срочные дела и тебе пора идти.
Публика вскочила на ноги; затрещали аплодисменты, которым, казалось, не будет конца. Они продолжались, пока Фэй шла через студию, мимо трибуны и далее за сцену.
По пути к своей гримерной она подозвала девушку с наушником в ухе и попросила вызвать ей такси. В конце коридора услышала голос голливудского актера, который окликнул ее. Проигнорировав его, закрыла за собой дверь. В гримерной жужжал кондиционер. В углу, словно забытый кем-то, стоял просиженный диван горчичного цвета. Фэй остановилась и, прислонившись к стене, постаралась улыбнуться своему отражению в зеркале. Миссия выполнена. Все прошло прекрасно. Фрагменты правды, полуправды и лжи сложились в единый образ – такой она хотела подать себя. Однако Фэй не ощущала обычного прилива адреналина, как всегда после хорошо проведенного выступления на телевидении. Тревога накрыла ее, словно мокрое одеяло, которое не получалось сбросить. Она совершила большую ошибку – восприняла будущее как данность. Ее охватила та же гордыня, которая заставила Икара подлететь слишком близко к солнцу на своих скрепленных воском крыльях. Теперь ей придется расплачиваться – покуда воск плавится, а ее крылья рассыпаются на части.
Фьельбака, давным-давно
В день рождения, когда мне исполнилось тринадцать лет, меня впервые изнасиловали. На самом деле тот день ничем не отличался от других. Скорее по чистой случайности все произошло именно в мой день рождения. Никакого празднования устраивать не стали, поскольку папа заявил, что это пустая трата денег; к тому же он не захотел вставать до работы пораньше, чтобы спеть мне традиционную песню.
За ужином – на ужин была запеченная рыба – мы тоже сидели молча. Я, Себастиан, мама и папа. Несколько раз мама пыталась заговорить, вставить какие-то житейские фразы, чтобы завести разговор, хотя бы на несколько секунд создать ощущение нормальности, но после того как папа наорал на нее, велев ей заткнуться, она сидела молча, ковыряясь в тарелке. Я все же оценила то, что она попыталась. Вероятно, это и не соответствовало действительности, но мне показалось, что мама особенно старалась по случаю моего дня рождения. Я поспешно погладила ее по руке под столом, желая без слов выразить благодарность; даже не знаю, уловила ли она мой жест.
Покончив с ужином, папа встал и вышел, оставив тарелку на столе. Себастиан поставил свою в мойку. Мы с мамой не возражали против того, чтобы заняться мытьем посуды. Напротив, готовя ужин, мама успевала максимально напачкать в кухне, чтобы тот момент, когда мы остаемся одни в кухне, наводя порядок, продолжался как можно дольше.
В гостиной включился телевизор, и мы улыбнулись друг другу, с облегчением отметив, что остались одни. Под прикрытием звона посуды и шума воды из крана шепотом начали рассказывать друг другу, как провели день. Я обычно присочиняла и добавляла кое-что от себя, чтобы рассказ звучал повеселее, чтобы мама не расстраивалась. Думаю, она поступала так же. Эти краткие минуты в кухне стали нашей отдушиной. Так зачем портить их чем-то столь мрачным, как реальность?
– Пошли.
Мама взяла меня за руку, оставив воду течь, чтобы папа думал, что мы все еще моем посуду. Вслед за ней я выскользнула в прихожую. Запустив руку в карман своей куртки – осторожно, чтобы не зашуршать, – мама протянула мне маленький пакетик, завязанный ленточкой с бантиком.
– С днем рождения, моя дорогая, – прошептала она.
Я осторожно развязала бант, развернула бумагу и беззвучно открыла крышку коробочки, лежавшей внутри. Там лежала серебряная цепочка с кулоном в виде крыльев. Ничего прекраснее я в жизни не видела.
Я крепко обняла маму. Долго держала ее в объятиях, вдыхала ее запах, ощущая, как ее сердце тревожно стучит в груди. Когда мы разомкнули объятия, она достала цепочку из коробочки и надела мне на шею. Потом ласково потрепала меня по щеке и вернулась к посуде. Я коснулась пальцами крыльев. На ощупь они показались мне такими хрупкими…
В гостиной кашлянул папа. Я отпустила крылышки, поспешно спрятала кулон под джемпером и пошла в кухню помогать маме с мытьем посуды.
Когда мы закончили, я поднялась в свою комнату, находившуюся рядом с комнатой Себастиана. Быстренько сделала уроки. Хотя я ходила в седьмой класс, учебник математики у меня был для девятого. Я пыталась протестовать, зная, что это еще больше разозлит моих одноклассников и вызовет настоящую войну по отношению ко мне, но учитель настаивал. Он сказал мне, что надо приложить усилия, чтобы чего-то добиться в этом мире.
Письменный стол у меня был старый, кривой и весь в следах от ручки, когда та выходила за пределы бумаги. Время от времени мне приходилось подгонять картонку, лежавшую под одной ножкой, чтобы стол не качался.
Положив ручку, я потянулась. Как часто бывало, взгляд мой упал на книжную полку. Потрепанные, многократно перечитанные книги. Временами мне приходилось с тяжелым сердцем расчищать на ней место для новых книг, которые я находила на блошином рынке или получала в подарок от доброй библиотекарши Эллы, когда библиотека Фьельбаки избавлялась от излишков.
С некоторыми книгами я никогда не соглашусь расстаться. «Маленькие женщины», «Тесс из рода д’Эрбервилей», «Жизнь и любовь дьяволицы», «Кристина, дочь Лавранса», «Поющие в терновнике», «Грозовой перевал», «Маленькая принцесса». Это были не просто книги, доставшиеся мне от мамы, – в них таились воспоминания. Магические моменты, когда мне удавалось ускользнуть в иной мир, сбежать из моего собственного, побыть кем-то другим.
Там, где стены не были закрыты книжными полками, я повесила изображения своих любимых писателей. Когда у других девчонок в классе на стенке висели «Тейк Зэт», «Бон Джови», «Блёр» и «Бойзоун», на меня смотрели Сельма Лагерлёф, Сидни Шелдон, Артур Конан Дойл, Стивен Кинг и Джекки Коллинз. Когда-то они были любимцами моей матери. Теперь они стали моими. Моими героями. Они отрывали меня от моей повседневной жизни и уносили далеко-далеко. Я понимала, что за такое меня обзовут ботаником. Но ко мне в гости все равно никогда никто не приходит, так кто же увидит?
Я решила не чистить зубы и сразу перебралась на кровать, слыша, как Себастиан бродит туда-сюда в своей комнате. На нижнем этаже папа ругал маму; та молчала, стиснув зубы, – думаю, она обещала исправиться в надежде, что этого окажется достаточно, чтобы хотя бы сегодня избежать побоев. В этом году мама уже четыре раза обращалась в «травму». Неужели они не разгадали ее отговорки по поводу дверей, на которые она наткнулась, и лестниц, с которых она упала? Целый дом, вся обстановка которого ополчилась против нее, словно могущественный деревянный враг… Ни один нормальный человек не мог бы в это поверить. Но никто ничего не предпринял. В этом маленьком поселке не принято было выносить сор из избы. Все казалось гораздо проще, когда ото всех ко всем тянулись нити взаимной зависимости – как гигантская паутина.
Я легла на бок, лицом к стене, положив голову на руки. Будучи поменьше, мы с Себастианом часто перестукивались через стенку. Особенно когда папа бил маму. Но с нашего последнего перестукивания прошло уже несколько лет. Иногда он спал в моей постели, когда мама с папой ссорились; лежал, свернувшись клубочком, как маленький щенок. Но чаще мы перестукивались. Однажды вечером Себастиан перестал мне отвечать. Я пыталась, неделями пыталась достучаться до него, но однажды он влетел ко мне в комнату и заорал на меня, чтобы я перестала колотить ему в стенку.
– Маленькая шлюшка! – крикнул он.
Запинаясь, я извинилась, потрясенная его словами.
Это совпало по времени с тем моментом, когда его перестали дразнить в школе и он подружился с двумя парнями старше себя, которые пользовались популярностью. С Томасом и Рогером.
Томас всегда смотрел мне в глаза, когда мы сталкивались в школе. В нем мне чудилось нечто трогательное, хрупкое, но все же очаровательное, поэтому я всегда немного сбавляла шаг, встречаясь с ним в школьном коридоре. Иногда я надеялась, что он придет как-нибудь вместе с Себастианом к нам домой. Но чаще надеялась, что не придет.
Я погасила верхний свет, кровать превратилась в островок света среди тьмы, и поскольку я дочитала перед ужином детектив Агаты Кристи, а новых книг в библиотеке взять не успела, то достала «Приключения Гекльберри Финна» – одну из тех книг, от которых я никогда не избавлюсь и которую перечитывала десяток раз.
Глаза слипались от усталости, но мне требовалось забыться, так что я стала читать, чтобы не встречаться лицом к лицу с собственными мыслями. Чем больше я устану, тем быстрее засну, и мне не придется лежать в темноте.
Где-то около полуночи я услышала, как распахнулась дверь. Я ожидала услышать скрип на лестнице, когда кто-то крадется вниз в туалет. Но этих звуков не последовало; вместо этого распахнулась дверь моей комнаты. Сперва я обрадовалась, подумав, что это означает: мы с Себастианом снова начнем общаться. В последнее время мне его так не хватало…
___
Бар «Кадиер» был заполнен до половины. Туристы и бизнесмены расположились на диванчиках и в креслах с бокалами в руках. То и дело пробегали туда-сюда быстроногие официанты. Фэй отодвинула пустую тарелку; тут же подбежал официант и спросил, не желает ли она чего-нибудь еще. Покачав головой, она откинулась в кресле, глядя на освещенный королевский дворец по другую сторону Стрёммена. Группа американцев за соседним столиком громко и недовольно обсуждала представления шведов о том, как должен выглядеть дворец. По их словам, он у них скорее похож на тюрьму. Фэй подумала, что дворцы из диснеевских мультфильмов создали у них неверные ожидания.
После напряженного дня она чувствовала себя совершенно опустошенной. Сначала «Скавлан», потом несколько бесед с акционерами, с одними по телефону, с другими лично. Но все прошло великолепно. По ее мнению, ей удалось, не возбуждая подозрений, донести свою мысль – что они должны сохранить за собой свой пакет акций. Они с Керстин выработали стратегию, которая, похоже, сработала – намекнуть, что в связи с расширением в США намечаются большие дела, так что разумнее всего будет попридержать свои акции.
Голос, звучавший все громче, заставил ее обернуться. За несколько столиков от нее сидели мужчина лет пятидесяти и женщина двадцати с небольшим. Они могли оказаться отцом и дочерью, но Фэй вскоре поняла, что здесь происходит собеседование. Молодая женщина пыталась держаться профессионально и говорить о своих деловых качествах, в то время как мужчина, все более хмелея, спрашивал, есть ли у нее бойфренд, много ли она пьет, и уговаривал ее выпить и «расслабиться».
Фэй покачала головой, ощущая, как внутри нее клокочет ярость.
