Что еще осталось после него? Ничего. Два золотых кольца, кожаные пояса, шпоры с острогами и вторые – с колесом. Сегментированный рыцарский пояс из серебряных блях, красиво отлитый и с мастерской чеканкой. Полированный до блеска, не одолела его ни пыль, ни грязь.
И кое-что еще. Около кипы шкур, на полу, лежали ножны от меча. Странно, но клинка не было нигде. Она искала его взглядом по стенам, по полу, на лавках. Тщетно.
Ножны были деревянными, обшитыми конской кожей и белой тканью. Но Венеда заметила на той разрез, окошко, а в нем, на доске, что была основой конструкции, виднелись темные, выцарапанные на дереве резы, складывавшиеся в надпись.
Что оно было? Она впервые видела что-то подобное. Обычно на мечах был знак кузнеца, его резы, подпись, символ, герб – но выбитые на клинке, не на ножнах. А здесь была длинная, сложная надпись. Что же, Милош забрал меч с собой?
Она взяла ножны, лампаду, вышла из кладовой. Захлопнула дверь. И направилась к постели Яксы, где сидела молодая светловолосая служанка, та самая, которая так невнимательно прислуживала во время ужина. Венеда ее запомнила.
– Ступай, приведи Арно. Сейчас же!
– Инок спит, госпожа…
– Так разбуди его! Не бойся, прилетит бегом, когда узнает, что я его вызвала!
Служанка вышла, отворяя тяжелую дверь. В очаге пылали сосновые полешки, пахучий дым поднимался под самую крышу, находя выход сквозь приоткрытые дымники между досками дранки.
Арно пришел, ведомый служанкой, щурил не привыкшие к темноте глаза, осматривался, отбрасывая серый плащ, сколотый на плече брошкой: смотрел нервно и словно бы с раздумьем. Венеда подумала, что он похудел и помрачнел за то время, пока она ездила за Милошем, за королем, за всем лендийским рыцарством в горы.
– Оставь нас одних, – сказал он служанке. – Ступай!
Подошел к Венеде, притворно услужливый и милый, свежий, поклонился, но глаза его были нахальны.
– Ты звала меня, госпожа?
– Да, – сказала она тихо. – Ты мне нужен…
Почувствовала, как он взял ее за руку, обнял, провел вдоль спины, притянул к себе, как стал искать губы…
Она прервала нежности, с силой стряхнула его ладони, отодвинулась.
– Не такую нужду я имела в виду.
– А я – именно такую, госпожа… Долго вас не было.
– Я еще мужа не похоронила! И не знаю, когда его вообще похороню. Оставь меня в покое. Не сегодня!
– Это не имеет значения. Теперь все изменится. – Он не отступал, но, следовало признать, был обходителен.
– Нет, – отвела она его руку и отодвинулась. Подняла с лавки ножны, ткнула ему под нос. – Уже и раньше были такие, что о нас шептали. И доносили мужу. Не сегодня ночью, не на глазах у слуг! Я вызвала тебя по другой причине. Что тут написано? И откуда это вообще здесь?
– Это ножны от меча, как я вижу.
– Прочти надпись.
– Присвети мне.
Она приблизила лампадку, он же сосредоточил взгляд на угловатых, вырезанных на дереве знаках.
– «Невидимое железо из Могилы поразит Врага».
– Из Могилы? Из пустыни в Могиле?
– Ваш муж туда ездил. Посвятить душу Праотцу. Молиться. Возможно, получил от них… меч?
– Есса! Эти монаси должны обо всем знать. Прислали ему оружие. Наверняка поддерживали. Может, они даже все это вместе придумали! Проклятые! Трижды проклятые! Вовеки проклятые!
– Не страшно, госпожа, если ты хулишь Ессу в печали.
– Не говори так со мной.
– Я все еще надеюсь, что…
– Ты верно надеешься, но сегодня будь сдержан. Я вернулась из ада. Не могу.
– И что же мне тогда делать?
– Отнеси эти ножны от меча в сарай, приторочь к седлу одного из скакунов, которые там привязаны.
– Все для тебя, госпожа.
Он вышел. Она не стала прикрывать за ним дверь.
И вдруг, совершенно неожиданно, услышала, как за палисадом, отгораживающим палаций от майдана, где стояли хаты дворовых людей, поднимается шум, крик, непокой. Она подскочила к окну и тогда услыхала хор воплей, выглянула в холодную ночь и почувствовала, как ее трясет от страха. С усилием стряхнула этот страх, сжала зубы…
5
Арно сделал, что она просила. Выйдя же из сарая, вернулся к главным воротам в частоколе.
Из мрака, от загородки для скотины перла толпа невольников, называемых смердами: многочисленная, серо-бурая во тьме, толпа в рубахах, растрепанных кожухах, в башмаках и босиком. Все те, кто днем еще гнул головы перед Дружичами, все пахари, пастухи, погонщики волов и лошадей, бортники, сокольничьи и псари, шли теперь гордо, скопом, над головами их поднимался лес вил, копий, топоров на длинных рукоятях, дубин и кистеней. Арно остановился, удивленный. И тогда что-то вылетело из приближающихся рядов, отскочило от земли, покатилось и остановилось в грязи.
Это была окровавленная человечья голова. Прохор – с рваной бородой, с закрытыми глазами, он словно бы спал. С отрезанного носа и ушей еще сочилась кровь.
– Поцелуй папашу домарата! – крикнул низкий, крепкий человечина в кожаной шапочке, залитый, словно мясник, кровью.
– Люд безбожный, что же вы творите?! – выкрикнул с отчаяньем Арно. – Стойте, во имя Ессы, крови его, во имя законов Праотца.
– Бей его! – раздались вопли. – Бей попа, инока!
– Выдавим подати! Отберем денары!
Инок раскинул руки, но видя напирающие на него злые, бородатые, покрытые кровью лица, мозолистые руки, железные обушки топоров, окованные палицы, острия копий – развернулся и побежал к палацию. Только затем, чтобы уткнуться в запертые ворота.
– Вене-е-еда! – орал он. – Госпожа моя-а-а-а! Впусти!
По ту сторону вдова отступила от двери, прикрыла глаза, терла ладонью грудь, живот, сжимала кулаки.
И отбросила Арно одним движением, отодвинула его от себя. Все их ночи, поцелуи и безумства, скрываемые от Милоша и слуг!
Побежала в большой зал, где на постели спал одетый в рубашонку Якса, разбудила его, тряхнув так, что тот закричал, дернулся.
– Кто тут, кто тут, кто тут?
– Это я, мама. Не плачь, не кричи, ш-ш-ш.
Прижимала его одной рукой – теплого, сонного, мягкого, как маленькая зверушка, второй же – неловко натягивала кожаные башмаки, потом подняла его и укрыла широким теплым плащом из толстой шерсти.
– Тише, сыночек, тише, – шептала мать. – Тихонько; это такая игра, вот увидишь. Как гоняться за сбежавшим смердом. Только быстрее. Пойдем… на конях. Пойдем.
Она потянула ребенка из комнаты, к задним воротам. Надеялась, что успеет, что некоторое время для них выиграет… Арно.
Его же схватили у дверей, бросились кучей, толпой. Поднялись палки, жерди, кистени, посохи, топоры и кулаки. Поднялись… и опустились с размаху.
– Сука ты-ы-ы! – завыл инок. – Кошка, козлиным хером траханна-а-ая! Потаскушка с дыркой! Пусти-те-е-е…
Лупили его с диким размахом, с мрачной крестьянской истовостью. За каждое слово божье, за каждый денар, мерку жита, сноп сена, собранный с полей. За льняные да суконные одежды, обшитые тесьмой, за кур, гусей, каплунов на столе вместо толокна и подливки из дикого щавеля. За то, что смотрел на них свысока, что спал с госпожой…
– Сла-а-а-ава! Сла-а-а-ава богам! – рычали они в ярости.
Кровь обагрила клинки копий и топоров. И тогда подняли его за руки, вздернули, оперев о дверь. Огромный, высокий смоляр, смердящий гарью, полуголый, в кожанке, поднял и с размаху воткнул в рот иноку окованный железом кол, называемый пешней: так что кровь и зубы полетели во все стороны.
– Пой, козел! – закричал смерд. – Криво смотрел ты на наших богов, собирал дань на сбор; кровь из нас сосал и ею по лбам мазал – так теперь свою вырыгаешь, попище!
Били его, рвали на кусочки, заглушая крик. А потом резали, вспарывали живот серпом, вырывали дымящиеся внутренности, так что он принялся, обезумев от боли, кричать, дергали его, растягивали.
– Вот, вот тебе, иноче, Лендия от гор до моря!
– Где ты денары спрятал? Ищите! Ищите на нем!
– В храм Ессы! – закричал кто-то. – Поклониться ложному богу лендичей!
– Возьмем золото, цепи, подвески! Отберем нашу кривду!
И вдруг оборванная толпа утратила интерес к останкам Арно. Стала расходиться, побежала вдоль каменных стен палация, к пристроенной к нему полукруглой часовне. Чудо: двери той были отворены, словно приглашали внутрь.
– Якса, ты еще маленький, – шепнула в отчаянье Венеда. – Сядешь на коня. Отец и Прохор возили тебя перед собой, сегодня поедешь сам. Я… не справлюсь. Держись, держись за седло и гриву!
Они были уже у сарая. Она подняла сына, который казался до странного довольным всем этим, хотя и хлопал сонными глазами. Посадила его на спину сивой Берники, худощавой стройной кобылки с маленькой, широкой головой. Положила руки сына на высокую переднюю луку седла. Подтянула ремешки стремян – высоко на них не было дырок, потому она протянула их сквозь железные кольца, всунула в них ножки сына.
– Мама, а где папа? Где?
– Мы едем к нему, тихо, малыш, любимый мой. Ш-ш-ш…
Кони чуяли кровь, стригли ушами, слыша крики, не ели сена, переступали с ноги на ногу. Берника вела себя тише, а Чамар тряс головой, двигался – то вперед, то назад. Венеда отвязала его от столба, попыталась всунуть ногу в стремя, но конь, большой, каурый, с белой звездочкой на лбу, крутился, не стоял на месте. Она не могла ждать – схватила веревку с коновязи, перекинула ему через шею, жестко привязала к балке. Вскочила в седло, оттолкнувшись от земли, уселась на высоком рыцарском седле. Чамар злился, дергал головой, пока она не освободила его от веревки… Взяла левой рукой вожжи коня, правой – кобылы. Прикрыла глаза.
– Есса, веди нас.
Толпа ворвалась в часовенку как серая, рваная волна. Никто не стал приветствовать Праотца. Опрокидывали, валили лавки, бросились к стенам, разбивая каменные таблицы законов. А потом дикий, волосатый, словно лесной кот, смоляр ухватился и дернул с алтарного камня Святое Копье, сломал его с криком, бросил под ноги бунтовщикам, которые принялись в исступленье его топтать. Невольники начали сдирать со стен гобелены, цепи, хватали кусочки серебра и янтаря, посвященные Праотцу.
За спиной их вдруг отворились ворота в сарай. Вырвались оттуда два коня, понеслись с реющими гривами, словно две полосы в полутьме. Пролетели вдоль стены палация, вызывая испуганные крики – на них показывали пальцами, кричали, били по плечам тех, кто напирал, пытаясь войти в часовню, чтобы отвлечь их внимание от храма.
Тщетно! Толпа нашла отворенные двери в комнаты Дружичей. Ворвалась туда в запале и замерла на миг при виде богатства, а потом бросилась на шкуры, столы, посуду и золоченые рога для питья. На развешанные по стенам мечи, гобелены, светильники, на сундуки с серебряными мисками, кубками, бокалами, брошками, подвесками, сегментированными поясами. На свертки сукна, легкого льна и шелка, на золоченые топоры, булавы, святые копья, гривны серебра и железа…
– Лети, Чамар! – в отчаянье крикнула Венеда. Поворачивая влево, разбрасывая конем невольников и их женок, они вырвались на широкий придворный майдан, окруженный хатами, сараями и загонами для скота.
И тогда она остановила коня, осадила его на задние ноги, потому что в воротах стояла плотная толпа – жены, старики, дети, вооруженные кто чем мог – вилами, кольями, копьями, серпами на длинных рукоятях. Заступали дорогу к воротам, волнуясь и тыча пальцами. А потом полетели первые злые слова и камни.
Венеда закричала от боли и страха. Кусок камня ударил ее в голову, проехался по правой щеке. Чамар под ней бесился и крутился, стриг ушами.
– Хейя-а-а-а! – гикнула она, потому что не оставалось ничего другого, как только лететь вперед, на ораву черни – или стоять и ждать, пока они и их мужья, пошедшие грабить палаций, возьмут их в клещи. Она ударила коня лодыжками, схватила плетку, подняла ее и…
В отворенных воротах поднялся крик, шум, грохот и вопли. Она видела – все происходило на ее глазах, – как туда ворвалась, топча людей, стая мохнатых демонов на невысоких коренастых лошадках; фигуры в светлых и темных кожухах, кафтанах, кудрявые, крупные головы, увенчанные рогами; блеск клинков в руках…
Хунгуры! Ударили сзади в невольников. Принялись рубить по головам, шеям, спинам, валить и топтать лошадьми. Разлились по майдану, ворвались между домами, откуда сразу засверкали огоньки пламени.
Толпа охнула и завыла. И распалась! Кинулась наутек, куда глаза глядят, только бы подальше. Венеда не стала ждать. Хлестнула нагайкой по боку Чамара, потянула Бернику за вожжи.
И ворвалась меж бегущих – только бы к воротам, только бы побыстрее. Чамар, рыцарский конь, отбросил с дороги седого старика, стоптал женку в платке, рядом промелькнуло двое хунгуров с луками; на миг она увидела их бледные удивленные лица на фоне отсвета пламени, горящих хат и искр.
Как они вдвоем прошли в ворота? Должно быть, милосердный Есса укрыл их плащом воина. Отвел глаза врагам – одним и другим. Миг, они едва разминулись с приземистым гнедым коньком. В уши ударил гортанный крик степных захватчиков, звук свистелок.
А потом был уже только долгий, замирающий вдали топот копыт. Оставили за собой пылающий двор и предательство хунгуров, вырезающих своих союзников, отчаянье и боль.
6
– Добрый господин! Багадыр Булксу, – Тормас низко склонился, но челом бить не стал. Все же прибыли они из одного аула, и он просто ждал, пока подрастут сыновья, чтобы забрать всех женщин, коней, овец и скот – и создать собственный аул. – Невольники Дружичей мертвы во славу кагана. Скотина вырезана, овцы разорваны, дома разорены и сожжены. Как и было приказано.
Дым ел ему глаза. Догорали хаты и стены Дружицы, пламя еще лизало руины башни, отражаясь в лужах грязной воды, смешанной с кровью, что выткала из тел, разбросанных по площади. Дым поднимался в утреннее небо, странным образом посреди разрушений вставал только палаций, захваченный и ограбленный, выделяясь белыми стенами меж руин и пепелища.
– Не все! – рявкнул Булксу. – Вдова и щенок убежали.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=63956811&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
