Юлия Латынина "Проповедник"

– Ну разумеется, – сказал я, – андромедяне отлично знают, что такое бог. Это такой раскрашенный чурбанчик, которому мажут губы медом, чтобы он послал много мяса. А если он посылает мало мяса, им топят печку.

– Что же, – сказал ван Роширен, – андромедяне имеют более достойное представление о боге, нежели вы.

Я промолчал и вытащил из сумки пластиковый пакет.

– Возьмите, – сказал я.

– Что это?

– Статьи о Новой Андромеде. Отчеты экспертов, опросы, тесты. Я не хочу сказать, что это секретный материал, но все-таки постарайтесь, чтобы его никто не видел, кроме вас.

Я вышел из комнаты, хлопнув дверью. Замечательно! Шестой год я выплачиваю деньги за бронированный автомобиль, который к тому же ест прорву бензина, эксперты исписали целые тома, председатель комиссии ООН по урегулированию кризисных ситуаций посещает Новую Андромеду каждые два года, миллионы кредитов ушли в эту пропасть… А теперь приезжает один блаженный и говорит: «Господь все поправит!»

Площадь перед гостиницей была все так же пуста и покрыта пылью. На соседнем перекрестке я проехал на красный свет. Под светофором скучал псоглавый бог войны, красноухий и с квадратными зрачками. В одной руке он держал желтое четырехгранное копье с боевым значком, свисающим до самой земли, а другая кончалась змеиной пастью. Это был бог весьма внушительного вида. Я подумал, что если уж верить, то лучше уж верить в такого, чем в того, в венце из античной колючей проволоки.

Первые сотрудники уже начали скрестись в дверь, секретарша внесла поднос с кофе – началось очередное совещание по поводу «Павиана».

Асаиссцы изображают в виде четырехрукого павиана бога-сторожа. Вообще-то этого бога зовут Шек, но так как имя его – табу, то все называют его просто богом-павианом. Этот бог сторожит все, что угодно, – договоры, курятники, президентов, странствующих скоморохов, – стоит только налить ему в блюдечко кислого молока. Я бы на месте здешних богов давно подох от такого малого жалованья.

Итак, бога-сторожа зовут павианом, и когда мой отдел стал делать на случай войны информационную сеть, выполняющую роль универсального сторожа, мы назвали эту сеть «Павианом».

Перед компанией стояла нелегкая задача. Во-первых, мы желали остаться нейтральными в этой войне. Во-вторых, мы желали дать ясно понять, что нападение на фермы и земли, принадлежащие компании, повлечет за собой неотвратимое возмездие. Нам было заранее ясно, что на земли и на фермы будут нападать, потому что такие вещи зависят не от запретов полковника или Президента, а от того, сколько просяной водки выпил начальник отряда на завтрак. Фермы были разбросаны по всей стране, и у нас, конечно, не было возможности поставить возле каждой вооруженную заставу.

Мы разработали безотказную систему космической связи и установили на фермах соответствующую аппаратуру. По вполне понятным соображениям секретности я не собираюсь рассказывать о том, как «Павиан» был устроен. Достаточно сказать, что мы ручались, что с момента нападения на ферму «Павиан» начнет передавать информацию о всем совершающемся и каждый участник нападения унесет на себе характерную радиоактивную метку, а это позволит небольшому, но отлично подготовленному боевому отряду настичь бандитов в любом месте и устроить им хорошее «угощение». Впрочем, такие системы – не новость, и главная трудность не в том, чтобы пометить нарушителя, а в том, чтобы не поднять тревогу по поводу лося или стаи синиц, случайно залетевших на охраняемый участок.

Мы ручались, что «Павиана» будет так же трудно обмануть или отключить, как и его небесного двойника. Покамест «Павиан» работал и как очень надежная система связи.

Я был не очень доволен «Павианом». Хорошая информационная сеть делается стандартно выполненными деталями и нестандартно мыслящими инженерами. У меня было такое ощущение, что с «Павианом» дело обстояло абсолютно наоборот. Я точно знал, что с него можно снять много стружки, но как только я начинал снимать эту стружку, я задевал сонную артерию.

Если бы Деннер об этом знал, он проел бы мою печенку, и поэтому я молчал обо всем и писал хвалебные отчеты.

Совещание закончилось в десять. Поднялся на шестнадцатый этаж и толкнул серую дверь с табличкой: «А. Дж. Серрини. Отдел безопасности».

Здание компании – единственное шестнадцатиэтажное здание во всей столице. Когда его строили, отец Президента выразил опасение, не проткнут ли чужеземцы небо, но губернатор столицы, знавший грамоту, успокоил его, сказав, что мы просто хотим быть поближе к Земле. Губернатору за удачное объяснение подарили наручные часики.

Я подошел к широкому окну. Утреннее солнце сверкало над розовыми облаками, как вечная фотовспышка; внизу расстилались белые одноэтажные домики с плоскими крышами. На улицах копошился народ, владельцы грузовых автомобилей переругивались с осликами. В зеленых садах женщины развешивали белье или сажали в дворовые печи тесто. Далеко на солнце блестела река, и у берегов, по шею в воде, теснились коровы и овцы, спасаясь от проворных весенних слепней. На другом берегу начинались ровные белые трехэтажные домики – деревня, где жили служащие компании.

Антонио сидел в кресле, задрав ноги на подоконник, и орал в телефонную трубку:

– Можно проехать?! На танке?! Только на танке или хоть на танке? Ах, только на танке!

Он сделал мне знак сесть и ткнул пальцем в ворох пестрых диаграмм на столе.

Я спросил:

– Ты слыхал, что вчера спросил репортер? Он спросил: «Правда ли, мистер Денисон, что вы станете заместителем министра связи?»

Антонио уперся в меня своими глазами цвета автомобильной покрышки, и спросил:

– А ты не хочешь? Почему?

– Жалованье маленькое.

– Жалованье маленькое, а взятки большие, – возразил Антонио.

– Это Деннер, – сказал я, – он хочет меня съесть.

– Все хотят съесть друг друга. Ну и что?

– Чем выше взбирается обезьяна, тем видней ее зад, – сказал я.

Серрини промолчал.

– Ко мне опять приходил человек из «Харперса», – сказал я. – Предлагал перейти к ним.

– Старый Гарфилд никогда не выгонит Деннера, – сказал Серрини. – Президент обидится. А чего хочет Деннер, ты знаешь.

Я пожал плечами и положил ему на стол утреннюю газету.

– Так кто будет платить апостолу за бензин? – спросил я.

– Понятия не имею. Я вчера задал ему тот же вопрос. Он сослался на птиц небесных, которые не сеют и не жнут, а Бог одевает их красивей, чем девиц из ночных кабаре. Завтра он устраивает пресс-конференцию во славу Божию и проповедь. По-видимому, считает, что этого будет достаточно, чтобы поехать по стране.

– Других денег у него нет? – уточнил я.

– Были, друг мой, были! Как раз за день до отлета «Сириуса» он получил чек на сто тысяч кредитов и переслал его в лечебницу для слепо-глухих. Потом включил телевизор – услышал про арбитражный суд и признание мятежников законным правительством. Это его сильно поразило. Он поговорил об этом с Господом, и Господь посоветовал ему купить билет на «Сириус». Так как денег на билет у него не было, то он отправился в «Анреко», добрался каким-то образом до старика Гарфилда, получил билет и контракт – и вот он здесь. Старый Гарфилд, – сказал Антонио, – наверно, совсем выжил из ума.

– Не думаю, – сказал я. – Я догадываюсь, что он имел в виду.

Антонио поглядел на меня с интересом.

– У туземцев другая психология, – сказал я. – В конце концов, это просто невежественные крестьяне, вроде тех, что жили в отсталой Галилее. К тому же нельзя не учитывать, что когда-то идеология мятежников была, ну, немного похожа. Возможно, что полковник захочет встретиться с ван Роширеном и попытается его использовать. Почему бы нам не навестить полковника по следу ван Роширена? Я не говорю, что это произойдет, но ведь полковник непредсказуемый человек.

– Так что ты предлагаешь? – уточнил Антонио.

– Не стоит бросать ван Роширена на произвол судьбы. Наоборот, мы должны его опекать. Познакомить его с местными чиновниками. Обед с министром связи, обед с министром финансов. После этого его начнут приглашать наперебой. Все станут думать: «Этот человек бывает здесь, бывает там, несомненно, у него есть влияние и связи. Человек может позволить себе говорить такую чепуху, только если за ним стоят влиятельные политические силы». Полковник на это клюнет.

Антонио задумчиво кивнул.

– Старик Гарфилд наверняка именно это и имел в виду, посылая ван Роширена на Андромеду, – сказал я.

– Хорошо, – сказал Антонио, – назовем эту операцию: «Посредник».

Не подумайте, что я по совместительству работаю в секретном отделе. У шпионов – своя работа, у меня – своя. Но если ты специалист по информационным системам, то в такой крошечной стране, как Асаисса, тебе рано или поздно придется иметь дело с информационными системами определенного сорта.

Кроме того, как раз тогда, когда я прилетел на Новую Андромеду, а было это лет десять назад, у местных чиновников вошло в обычай монтировать на своих фермах системы слежения – контрабандные, разумеется. Обо мне пошел слух, как о хорошем человеке, и меня возили по ночам с завязанными глазами в неизвестном направлении, и после каждой такой поездки на мой счет в банке было приятно глядеть.

В конце концов, как и следовало ожидать, я угодил в переделку, а переделка угодила на первые полосы газет. Когда все закончилось, Антонио Серрини сказал так: «Есть две полезные категории людей: те, которые умеют стрелять, и те, которые умеют думать. Множество людей не принадлежат ни к той, ни к другой полезной категории, и очень немногие принадлежат сразу к обеим. Мне очень приятно, что вы принадлежите к числу этих немногих».

Что касается Филиппа Деннера, который тогда был еще вице-директором, то он вызвал меня к себе и очень долго объяснял, что не все те, кто отрекомендовался чиновником Президента и возил меня с завязанными глазами устанавливать системы слежения, на самом деле люди Президента. Он объяснил, что некоторые из них были террористами. Можете себе представить, как я был поражен! Я рассыпался в благодарностях и сказал, что он открыл мне глаза.

Отдел безопасности замял мою роль в этой истории, и я остался ему весьма обязанным.

Через пять лет мой шеф улетел на Землю, и я стал начальником отдела информационных систем, не без помощи Серрини. Словом, вышло так, что я знаю меньше, чем шпион, и больше, чем обыкновенный служащий.

К концу рабочего дня Тони известил меня, что вице-префект столицы будет рад видеть господина ван Роширена на завтрашнем приеме. Я хотел было позвонить ван Роширену, но… Помните, вчера включался блок аварийного питания? Это взорвали районную телефонную станцию.

Я проверил револьвер и отправился в гостиницу на машине. Над столицей висели облака, плоские, как шутки начальства, под ними шлялся военный вертолет персикового цвета, и где-то в туземных кварталах далеко и безутешно, как дешевый игольчатый принтер, трещал автомат.

Хозяин гостиницы так озадаченно глядел на деревянную лестницу с истертым ковром, словно она вела не на второй этаж, а на второе небо.

– Вы к проповеднику? – спросил он.

– Да.

– А с ним ученики. Шесть штук.

Я насторожился. Я сегодня видел контракт, и про учеников в контракте ничего не было.

Метрах в десяти от двери ван Роширена я услышал незнакомый звук. Не люблю незнакомые звуки – у меня плохие нервы. Я вытащил из кармана револьвер, снял предохранитель. Затем повернул ручку двери и вошел без стука.

В спальне было трое учеников. Двое из них, сложив руки, беседовали с Господом. Третий, судя по физиономии, с планеты Ригель, сидел, подвернув под себя хвост и вытянув уши, и издавал тот самый звук, который я слышал в коридоре. Видимо, он тоже молился. Четвертый… Я вспомнил озадаченную физиономию хозяина и все понял. Сунул револьвер в карман. Из-за соседней двери высунулся ван Роширен и поманил меня пальцем.

Мы уселись у низенького столика под распятием. Я повернул свой стул так, чтобы сидеть спиной к этому, в полотенце. Я рассказал ван Роширену про прием у префекта, и он воспринял это как должное. Потом застенчиво сказал:

– Вы не могли бы мне обрисовать местное положение подробней? Что же все-таки произойдет через два месяца?

Если учесть, что его послал на планету сам Господь Бог, это заявление выглядело несколько странно. Если Господь так халтурно разъясняет своим агентам полевую обстановку, то немудрено, что они всегда с треском заваливали работу.

– Через два месяца, – сказал я, – полковник Идасса будет официально признан главой правительства, якобы выигравшего полгода назад законные демократические выборы. При этом, по давнему требованию террористов, Асаисса получит статус свободной торговой зоны. Это значит, что туземцы, которые до сих пор выясняли отношения в основном с помощью отравленных стрел и кремневых ружей, станут официально выяснять отношения с помощью гранатометов. В природных условиях Асаиссы это обрекает их на гибель не только от оружия, но и от голода.

Я замолчал, и тут, как на грех, с окраины города донеслась автоматная очередь. Зазвенели стекла.

– Да, – сказал ван Роширен, – удивительными стрелами пользуются ваши туземцы. Это что – гуделка при стреле?

В спальню, мягко ступая, вошел огромный, медвежьего вида парень с широкими скулами и тонкими пальцами пианиста. Он выглядел в точности как помесь орангутана и громилы. Если бы я служил в местной полиции, то немедленно арестовал его по подозрению в грабеже банка.

Детина отчаянно взглянул на ван Роширена, вздохнул и бережно вынул из-под куртки короткую «Беретту». Автомат был украшен красивой серебряной насечкой. Насечка, конечно, «местного производства». Все остальное приехало с Земли.

– Денис, – сказал ван Роширен укоризненным тоном, – пошел за зубной щеткой, а купил вот это! Прямо на главной улице, в полукилометре отсюда.

Я подошел к окну и поманил верзилу Дениса пальчиком.

– Денис, – сказал я, – когда у вас кончатся патроны, не ходите так далеко за новыми. Видите лавочку напротив, да-да, с надписью «Рыба»? Спросите рыбьей икры, и вам продадут очень хорошие патроны, причем за полцены.

– Значит, – сказал ван Роширен, – с запретом не считаются? Почему?

– Потому что в местных условиях тот, кто вооружен, живет дольше того, кто не вооружен. И эта простая истина одерживает убедительную победу над человеколюбивыми намерениями законодателей.

– Но все же, – сказал ван Роширен, – большинство местных жителей не имеет автоматов.

– Большинство местных жителей питается просяной кашей без масла. Один автомат стоит столько же, сколько пятилетняя норма просяной каши без масла.

– Тогда что же изменится, когда снимут запрет на торговлю? Разве у бедняков найдутся деньги, чтобы купить себе жизнь? Разве жизнь не останется, как и всегда, привилегией богатых?

– Да, – сказал я, – жизнь останется привилегией богатых. Но каждый бедняк получит возможность записаться либо в армию Президента, либо в армию Полковника, либо в охрану одного из местных князей. Ему выдадут автомат, конечно, не просто так, а в обмен… А что может предложить туземец-бедняк в обмен? Только свою землю и свою свободу.

Ван Роширен моргал.

– Такие договоры уже заключаются, – пояснил я. – За автомат человек продает в рабство себя и семью. Если он отдает еще и землю, к договору приписывают условие, что господин будет жаловать ему тысячу патронов в год… Отчего, думаете, так выросло могущество князей? Люди меняют свободу на покровительство и безопасность. Но все это незаконные договоры. После отмены эмбарго они станут законными.

Ван Роширен скорбно молчал. Потом он спросил:

– А заключает ли такие договоры компания?

– Вы с ума сошли! Это был бы скандал.

– А после отмены эмбарго компания сможет заключать такие договоры?

– Да, – сказал я. – После отмены эмбарго компания сможет заключать такие договоры.

– Итак, – подытожил ван Роширен, – сейчас вы не можете купить земли крестьян, потому что вам их не продают. Через два года после отмены эмбарго у вас будет больше земли, чем у всех князей и у семьи Президента, вместе взятых и притом у вас будут работники, приписанные к этой земле?

– Я этого не говорил, – возразил я.

– Это я вам говорю! – сказал ван Роширен.

Я невозмутимо улыбнулся. Ван Роширен, разумеется, прав. Это было то, чего хотел Деннер и за что я ненавидел Деннера. Четыре месяца назад, когда комиссия Федерика Дейна прилетала на Новую Андромеду, «Харперс» дал комиссии взятку. Деннер взятки не дал. А деньги, отпущенные на взятку, положил в свой карман. Но он не дал взятки не оттого, что ему было жаль денег. Он не дал взятки оттого, что ему хотелось иметь в своей руке больше земель, чем всем князьям и семье Президента, вместе взятым.

– Чушь, – сказал я. – Это невыгодно компании.

– Разве выгодно было, – возразил ван Роширен, – фараону противиться Моисею? Но Господь ожесточил сердце фараона, и тот забыл о выгоде там, где речь шла о власти.

Ван Роширен повернулся и пошел вон из спальни. Верзила Денис задержался на мгновение, чтобы забрать свой автомат.

– Эй, – спросил я, – а чем вы занимались, пока не стали учеником ван Роширена?

– Я грабил банки, – застенчиво сказал громила, облапил свой автомат и был таков.

Внизу хозяин гостиницы клевал носом над конторкой. Я разбудил его:

– А что вас давеча так поразило? Помните, вы смотрели на лестницу так, словно ее бесплатно покрыли циновкой из радуги?

Хозяин пугливо осмотрелся.

– Видите ли… мне показалось… в общем, когда этот ван Роширен шел по лестнице, мне показалось, что следом за ним идут лев и ягненок. Сначала ягненок, а потом лев. Или нет, сначала лев, а потом… – хозяин запутался и повесил голову.

Я потрепал его по плечу.