– Андрей, этот мир несовершенен.
– И ты мне это говоришь? Помнишь, как я однажды рассказывал о том, что у меня был опыт выхода из тела?
– Помню…
– И вот, именно тогда я ощутил такую легкость и такое наслаждение, что сама мысль о возврате в «футляр», была для меня просто чудовищной. Я парил в темном родном пространстве и был счастлив! Но меня тогда вернули назад. Это было очень больно и жестоко. Вернули грубо, указав мне на мое место. А знаешь, что было за несколько мгновений до этого?
– Что?
– Я вознамерился, подобно самому Творцу, создать нечто свое, понимаешь? По-видимому, в каждом из нас есть часть от Творца, раз мы созданы «по образу и подобию». И я, его «подобие», решил дерзнуть на творение собственной реальности, собственной планеты. Организовать все иначе, чем создано на земле. Понимаешь? По своим правилам – без лжи, боли и страданий.
– Ну, это на тебя похоже, – улыбнулась она.
– Но мне, Светка, не дали. Мне указали «мое место». И оно сейчас в этом «футляре», в котором я живу. А потом я стал думать о том, что каждый из нас может все изменить хотя бы в рамках своей собственной жизни. Жить там, где нет атрибутов гнилой цивилизации. Жить именно так, как и задумывалось изначально творцом. Отсюда и возникли мои идеи об островах, где тепло и где я смогу жить только по моим правилам.
– Ты у меня идеалист и великий утопист, Андрюша, – прошептала она.
Утром она прижалась к нему всем своим мягким телом. Сквозь сон он почувствовал ее поцелуи.
– Андрюша, хороший мой, если бы ты только знал, как я тебя люблю…
– Господи, счастье ты мое… Дурочка… За что же ты меня так любишь?
* * *
В три часа дня, как и обещал ему заведующий отделением Грабичевский, в дверь его кабинета раздался стук.
– Войдите, – сухо отозвался Кольцов, не отводя взгляда от рентгеновского снимка.
Краем глаза он увидел, что в кабинет вошел сам Грабичесвский, ведя под руку какую-то высокую даму.
– Вот, Андрей Николаевич, – сладким голоском возвестил Грабичевский. – Как и обещал, я привел к вам Варвару Семеновну Бронш. Любите и жалуйте, – он натянуто хихикнул. – От вас, Андрей Николаевич, мы желаем получить полную медицинскую консультацию.
– Присаживайтесь, товарищ Бронш, – деловито распорядился Андрей.
Грабичевский сделал Андрею знак глазами, видимо, означающий важность момента и побуждающий Кольцова быть более учтивым с высокой персоной. Затем он качнулся на коротких толстеньких ногах и, заложив пухлые ладошки за спину, лилейно произнес:
– Ну что ж, тогда не буду вам мешать.
Андрей кивнул, вновь не поднимая глаз ни на новую пациентку, ни на заведующего. Когда за Грабичевским закрылась дверь, он посмотрел внимательно на чиновницу. Это была худощавая брюнетка, за тридцать, высокая и элегантная. На ней был надет дорогой английский костюм из темного твида, из-под которого виднелась белоснежная шелковая блузка. Черные волосы были коротко и модно подстрижены под каре. Бледное лицо казалось довольно миловидным. Правильные черты лица и темные круги вокруг карих глаз напоминали чем-то образ незабвенной Веры Холодной. Дама сидела довольно непринужденно, скрестив худенькие ноги, обутые в дорогие лакированные туфли. Она смело смотрела Андрею прямо в глаза и обворожительно улыбалась.
– Ну-с, на что жалуемся?
– Я? – она еще раз улыбнулась и переменила положение ног. – Я, в общем-то не жалуюсь, а просто хотела бы предотвратить возможные неприятности.
Голос у чиновницы был чуточку хрипловат, но довольно приятен. И было в нем, как показалось Андрею, нечто порочное и вызывающее. Едва уловимый флер некой таинственности.
– Так… – Андрей откинулся на спинку стула. – Слушаю вас внимательно.
– Дело в том, что в жару у меня немного отекают ступни ног, в области лодыжек. Сказали, что с почками и сердцем все обстоит неплохо, но вот…
– Снимите чулки, мадам, мне нужно вас осмотреть. У вас есть заключение прочих докторов?
– Да, непременно.
Она зашла за ширму.
Спустя некоторое время Андрей записывал в карточку результаты осмотра.
– На первый взгляд я не вижу у вас, Варвара Семеновна, никаких серьезных отклонений. Вены расширены лишь на одной ноге. Умеренно. Ток крови, я полагаю, неплохой. Цвет кожи одинаков по всей ноге. Я явно не обнаружил у вас никаких признаков поражения вен. Конечно, надо наблюдать все в динамике и только. Я назначу вам мази, и пройти курс анализов. После которых уже смогу окончательно поставить диагноз.
– Значит, вы не находите ничего страшного? – с улыбкой спросила она, кокетливо пряча узкие ухоженные ступни. Андрей успел заметить, что ногти женщины покрыты розоватым лаком.
«Дамочка явно любит бывать за границей, – отметил он. – У нас ногти красят лишь кокотки. И то не столь изысканно. И духи, как чувствуется, не из дешевых. Но ноги, на мой вкус, сильно тощие. И зад тощий, – он бегло осмотрел ее фигуру, когда она отходила к ширме. – А впрочем, Кольцов, какое тебе дело до фигуры твоей пациентки? Тем более, чиновницы. И то, что она откровенно строит тебе глазки, не делает ей честь. А впрочем, какая там честь у партийной номенклатуры? Типичная бюрократка. Ладно, не о том я думаю».
– Итак, Варвара Семеновна, вот вам рецепт на две мази. Натирайте ими ноги на ночь попеременно – чередуя. После результатов анализов, я смогу вам назначить более расширенное лечение. Как вариант – лечение грязями, ванны. Что еще? – Андрей задумчиво посмотрел в окно. – Ах, да, пожалуй, самое главное.
– Да? – она кокетливо улыбнулась.
– Самое главное, товарищ Бронш, это правильное питание.
– Это какое же? – тонкая бровь изогнулась в ироничной усмешке.
– Минимум соли и сахара. Сладостей желательно совсем не употреблять. Меньше алкоголя и животных жиров.
– Доктор, я вообще не ем животного мяса, – с придыханием заявила она.
– Вот как? – Андрей внимательнее посмотрел ей в глаза. – Отчего-с так?
– Я строгая вегетарианка. И лишь совсем редко я позволяю себе есть живых устриц, крабов, омаров и чуть-чуть икры. Все остальное – любое мясо, колбасы, окорок и прочие мясные продукты я совсем не употребляю. С самого детства.
– А что же вы едите, мадам? – Андрей смотрел на чиновницу с бо?льшим интересом.
– Я ем плоды, – томно произнесла она и взмахнула крашеными ресницами. – Ягоды, фрукты, иногда орехи и немного злаков. Правда, я еще чуть пристрастна к хорошему хлебу. Выпечке. Но и это не так часто. Сейчас на нашей даче уже поспела клубника. Вот ягоды я сейчас и ем.
– Это весьма похвально. Честно сказать, вы меня весьма удивили.
– Я старалась, – она рассмеялась.
– Андрей Николаевич, а я вас узнала.
– Вот как? В каком смысле?
– Я видела вас в Серебряном бору, на пляже, вместе с Радеком.
Андрей покраснел.
– Правда, – продолжила она игриво. – Радек мне сказал тогда, что ваша фамилия Виноградов.
– У вас хорошая память на лица, фамилии, – краска стыда не сходила с лица Андрея.
– Это профессиональное. Я художница. Я рисую портреты. И я хотела бы писать вас с натуры.
– Меня? Зачем? Разве у вас нет иной натуры? – Андрей нахмурился.
– Нет, такой как вы, увы, нет. Вы прекрасно сложены. И лицо, ваше лицо… Оно прекрасно.
– Да, перестаньте…
– Отчего же? Я довольно правдива. И если мужчина красив, я ему прямо об этом и говорю. Впрочем, я столь же правдива и в отношении красивых женщин. Я художник, и вижу натуру такой, какая она есть.
– Так вы, Варвара Семеновна, получается, член общества «Долой стыд», раз были на том же пляже, что и я? – перебил ее смущенный Кольцов.
– Я? – она засмеялась. – Конечно, член. Я вообще, знаете ли, люблю все новое, авангардное. Новых людей, новые идеи, новую моду. Маяковского люблю. А вы?
– Я почти равнодушен теперь к поэзии. Поэзия осталась в далекой юности.
– Ну, что вы! Маяковского нельзя не любить. А Есенин? Я писала его портрет. Хотела писать и Блока, но не успела. Вам, верно, уже сказали, что я работаю в Наркомпросе, в Отделе изобразительных искусств?
– Да, кажется. Я точно не помню.
– Ах, Андрей Николаевич, вы совсем не умеете лгать, – она погрозила ему тонким пальцем. – А у Радека, на его собраниях, мне иногда приходилось бывать. Но я скорее просто натуристка. Люблю сама ходить обнаженной, и все мои натуры ходят у меня по даче обнаженными. Я пишу с них картины. У меня много красивых девушек и юношей. Совсем недавно я писала большое полотно «Фавн в окружении нимф». Даже Костя Коровин хвалил мои художества. Я бывала у него в Париже. Вы любите Коровина? – спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжала: – Константин Алексеевич прекрасный импрессионист. Я познакомилась с ним в Гурзуфе. Он много работ делал для театра. Прекрасных декораций! У меня на даче часто бывают художники, поэты. Весь московский бомонд. Возьмите мою визитку. Здесь есть три моих номера – один в Наркомпросе. Там соединят с коммутатора. Есть и домашний, и на даче. У нас с братом имеется огромный участок в Переделкино. Он еще мало застроен. Нам досталась усадьба одного бывшего помещика. Неплохой каменный дом, сад, аллеи, которые я устроила по своему вкусу, озеро с лодками. Да, у нас много приятных безделиц.
Андрей внимательно посмотрел на визитку чиновницы.
– Вы непременно должны побывать у меня. Я решительно хочу писать ваш портрет. А потом вы сможете прекрасно провести у нас время. Поверьте, оно будет незабываемо. У меня собираются только самые раскрепощенные люди.
– Хорошо, благодарю вас, Варвара Семеновна, за приглашение.
– Обещайте, что непременно позвоните мне, и мы встретимся.
Андрей смотрел на женщину с улыбкой и молчал.
Когда она изящно встала со стула и пошла к выходу, он кинул ей на прощание:
– И все же, Варвара Семеновна, старайтесь есть меньше соленой икры.
Она обернулась и, тряхнув волосами, рассмеялась.
Глава 2
Почти всю неделю Андрей не вспоминал о своей странной пациентке. Он был сильно увлечен работой. Иногда приходилось делать по три операции в день.
Однажды в конце рабочего дня заведующий Грабичевский, запыхавшись от быстрой ходьбы, стоял возле палаты, где Андрей осматривал тяжелых больных.
– Андрей Николаевич, вас к телефону.
– Кто? – настороженно спросил Кольцов.
– Я, конечно, не могу сказать точно, но мне показалось, что вам звонит товарищ Бронш. Варвара Семеновна. Потому что соединили меня через коммутатор Наркомпроса. Вы тогда сделали ей назначения?
– Конечно. А как же. И ей назначен прием через две недели.
– Я не знаю, зачем она звонит. Может, ей что-то не пошло в лечении? Идите скорее к аппарату. Они прямо в мой кабинет позвонили.
– Хорошо, иду.
Андрей быстро дошел до кабинета заведующего.
– Алло! – напряженно спросил он.
– Здравствуйте, Андрей Николаевич, – пропели в трубке. – Здравствуйте, дорогой. Что же вы мне так и не позвонили за всю неделю?
– Я был очень занят.
– Сегодня пятница. А завтра у вас выходной?
– Да… Если не будет срочных операций. Правда, у меня с утра обход. Есть два тяжелых пациента. А что?
– А то, что завтра у меня на даче собирается довольно интересная компания. И я хочу, чтобы и вы были непременно среди моих гостей. Отказа я не приму.
– Но… Ну, хорошо. Во сколько?
– Во сколько вы освободитесь?
– Около десяти утра. Как до вас добраться?
– Не стоит об этом думать. Завтра к десяти за вами придет машина, прямо к клинике. Я жду вас непременно. И предупредите своих домашних, что вы можете немного припоздниться. Хорошо?
Андрей не отвечал.
– До завтра! – ласково проговорила трубка, и послышались короткие гудки.
* * *
– Светик, ты не сильно обидишься, если я завтра вновь уеду на встречу по своим общественным делам?
– Куда? Опять в Серебряный бор?
– Не совсем. На этот раз сообщество собирается в поселке Переделкино. Там будет Радек и другие товарищи, – пространно фантазировал Андрей, отводя в сторону глаза.
– Дался тебе этот Радек, словно он приятель тебе или родственник.
