Я чувствовал, как она боится. Я чувствовал, что она совершенно не готова к этому шагу. Я всем своим нутром питался ее страхом, понимал его, и это доставляло мне особое удовольствие. Садизм? Возможно. Но больше – желание обладать. Желание познать и попробовать все. Желание взять эту женщину полностью, осушить до краев. И не оставить ничего после себя. Обладать, да!
Я сказал, что сейчас аккуратно смажу ее клоаку охлаждающим кремом и не буду вторгаться без предварительного массажа…
Все прошло аккуратно, нежно, эстетично. Я не стал ее разрывать, не стал давать волю чувствам, чтобы заполнить ее анус своим семенем, я просто осторожно дотронулся до тех мест, в которых была кромешная тьма, куда манила неизвестность, стремление познать, обладать и оставить свой отпечаток. Но не стремление разрушить, заполнить собой, сжечь дотла, причиняя вред. Нет.
Все было нежно. Недолго. И с поцелуями. Я целовал ее губы, гладил ее лицо. Возможно, ей было не совсем удобно разворачивать ко мне голову в этой позе, но тем не менее она отвечала взаимной нежностью и лаской.
После этого она ненадолго покинула меня, а я не стал кончать. Не хотелось. Затем, когда она вернулась в спальню, я покинул ее…
Перед сном я сделал ей массаж всего тела, чтобы она расслабилась. Чтобы отблагодарить за то, что позволила мне собой обладать. Я, как колыбельную перед сном, рассказывал ей о садах Клода Моне в Живерни. И что герой одной моей книги, серийный убийца, сжег дотла эти сады, потому что посчитал, что великий художник хотел бы этого больше всего после своей кончины. Он, творец, безмерно любил свои сады, как я люблю познавать мир, познавать себя через людей, познавать свои самоощущения…
Спустя какое-то время я понял, что она уснула. Я укрыл ее одеялом. Затем достал из мини-бара бутылку виски, большой граненый стакан и тихо, чтобы ее не разбудить, отправился на балкон – праздновать завершение этого чудного, незабываемого дня.
Когда почувствовал, что уже пьян, я разбудил ее поцелуями. Она спросонья целовала меня, целовала так, будто мы простимся на вечность, и каждый ее поцелуй словно говорил: «Я не хочу тебя покидать, но так распорядилась жизнь, которую мы с тобой выбрали»; «Я не хочу снова тебя терять, а потому целую так, чтобы никогда не жалеть, что в эту ночь я недоцеловала, недолюбила тебя, мое мгновение, мой век счастья»; «Если ад и существует, то поверь, что мы уже в нем – целуя не тех, кого хотелось бы целовать, даря себя тем, кто нас возьмет, но никогда не раскроет».
Мы уснули в объятиях друг друга.
Исчезновение
Наутро я проснулся в одиночестве.
Она тихо встала примерно в 5 утра, приняла душ, собралась и вызвала такси в аэропорт. Ее рейс был в 8:30. Не разбудила, но оставила записку…
«Мне с тобой хорошо. Буду помнить. Люблю».
Любит… За что? Почему? И зачем любит? Мы ведь целовались, занимались любовью, трахались, спали, обладали друг другом, мы ведь эгоистично желали друг друга. Где тут любовь, Дева моя? Влюбленность… Но в глубине души я был безмерно счастлив прочесть последнее слово, оно было не свойственно ей, а вернее, ее разговорной речи, и если она так написала, значит, в тот момент именно так почувствовала, открыла это в себе.
Я наслаждался ощущением того, что и я открываю в ней новые грани.
По ее стопам я пошел в душ, затем, позавтракав в кафе напротив Английской набережной, отправился на такси в аэропорт.
Мой рейс улетал в 13:30.
До встречи, Ницца! До встречи, влюбленность, Дева моя!
Послевкусие
Моя влюбленность в Деву разрушала меня некоторое время. Я постоянно думал о ней. Мне трудно было настроиться на работу, трудно собраться с мыслями и жить той жизнью, которой я жил до нее.
Я понимал, что ей от моей влюбленности ни холодно, ни жарко. Что в это время она завтракает, или ужинает, или занимается любовью/сексом со своим мужем и не вспоминает обо мне. Моя влюбленность в нее – единственный лишний и никому не нужный элемент в этой истории, из-за которого эта «минута, ставшая веком счастья» оказалась с привкусом горечи и душевной боли.
Если бы не это, я бы повторял и повторял ту минуту. Снова и снова! Пока не встретил бы влюбленность столь величественную и необъятную, что она смогла бы затмить собой все.
Я идеалист: мои взгляды на любовь утопические (вернее, их считают утопическими те, кто привык соглашаться на меньшее, как они себя называют – «знатоки жизни»), мои идеалы недостижимы и неразумны для тех, кто узнает о них, и в каждый промежуток жизни – они всегда разные.
Я всю жизнь ищу то, чего пока не встречал.
Я сам дам определение любви, когда познаю бездну, намного масштабнее, глубже и безграничнее, чем я сам. Эти выводы я сделал после того, как однажды встретил человека столь неординарного и оригинального в своих рассуждениях, что если бы я писал книгу или историю о нем, то дал бы ей название «Забудь, какой я была вчера».
Признаюсь, она сама его придумала, но я поддержал.
И да, у этого человека тоже был свой Идеал.
Акт 2. Нежный бунт
С этой личностью, с этой женщиной, явившейся из ниоткуда так спонтанно – настоящий кирпич с красивым бантом, падавший с небес на голову, но на самой макушке решивший застыть на месте, – было о чем говорить, было о чем спать. Всегда. С ней можно было просто разговаривать и получать настолько яркий умственный оргазм, что сексуальность ума больше никогда не подвергалась никаким сомнениям.
Ум сексуален. Это правда.
Мы познакомились с ней случайно, когда я заказывал кружку хорошего немецкого пива в одном удивительном кафе возле озера. Это была Москва… Большая и шумная, но в этом месте – маленькая и тихая.
Она сидела за столиком, пила лимонад и смотрела на озеро, а когда заметила меня и взглянула мне в глаза, вдруг спросила: «Вы наблюдатель?»
В тот миг мне подумалось, что все наше знакомство сведется к тому, что мы выпьем, улыбнемся друг другу, расскажем какие-то «интересные» истории из жизни, быть может, увидим обнаженные тела друг друга, насладимся ими и забудем обо всем так же спонтанно, как произошла эта встреча.
Но я еще никогда так по-крупному не ошибался! И кирпичу, застывшему на макушке моей головы, не суждено было вернуться обратно на небеса.
Мы разговаривали с ней о многих вещах. Если не обо всем. Я беседовал с ней на такие темы, которые не обсуждал ни с кем и никогда. Да, я наблюдатель. Не мужчина мечты, не писатель, не человек, занимающийся высоким искусством, хотя определение Ренуара подходило мне в наибольшей степени. Но если смотреть истинно, в самую глубь: я – наблюдатель. Я тот, кто наблюдает и познает. Анализирует и чувствует. Всё так.
На вопрос: «С чего вы вообще это взяли?» – она ответила: «Это очевидно для наблюдателя».
Я даже представить себе не мог, в какой океан вынесло мой плот.
Мы заговорили о красоте – мне показалось, что женщина, которая разглядела во мне наблюдателя, в ней разбирается.
Я спросил:
– Как вы считаете, внешняя красота человека может быть отражением красоты его души, и напротив: уродство – отражением внутреннего уродства?
– А что вы полагаете красивым? – ответила она вопросом на вопрос.
– В самом обыденном и доступном понимании – красивое лицо.
Она пожала плечами:
– Понятие идеала красоты возникло в Древней Греции и менялось неоднократно на протяжении истории человечества. В средние века женщины выбривали себе высокий лоб, сейчас делают пухлые губы, в индейских племенах для красоты увеличивают кольцами шею и вставляют предметы в губы и уши… Знаете, я считаю, что внешность человека с возрастом все больше становится отражением его образа мышления, чувств. Выражение лица, взгляд – да, являются зеркалом души. Но красивым люди считают разное. Кто-то видит красоту в Ренуаре, а кто-то предпочитает современное арт-искусство. О вкусах не спорят.
Ее было необычайно интересно слушать… В тот момент, когда я впервые увидел ее, мне показалось, что она похожа на Деву – своей стройностью, своими пухлыми губами, своим образом. Но это было лишь первое впечатление, обманчивое; и после того, как я услышал ее голос, увидел ее манеру поведения, то, как она пила лимонад, я понял, что ошибся.
Мне не хотелось больше ни в ком находить Деву, потому что насколько знакомство с ней получилось роковым и незабываемым, настолько же – губительным и болезненным. Если убрать из меня всего одно качество, вынуть его из меня и уничтожить – а именно влюбленность, неконтролируемую влюбленность в человека, – я мог бы быть прекрасным любовником и прожигать свою жизнь, наслаждаясь прелестью женских тел и порочной чистотой их душ. Но если вынуть влюбленность, то, полагаю, страстности такой бы я лишился – это уже был бы не я.
– Забавно, что вы заговорили о Ренуаре. Я вижу красоту в личности Ренуара, в его биографии, она для меня интересна, познавательна и даже местами поучительна, я нахожу красоту в том, кем он был, но не в его работах. И другие художники меня интересуют по схожему принципу. Я изучаю их биографии, истории их жизни, их путь. Но их произведения мне совершенно не интересны. Пусть даже меня считают безнравственным.
– Я так не считаю.
– А в чем находите красоту вы? – обратился я к ней.
Что-то в ней было такое, чего не выразить словами – такое чувство, словно видишь человека, смотришь в него, но в то же время не видишь ничего. Очень трудно оказалось заглянуть в нее, и этому было только одно объяснение: она не хотела, чтобы я в нее заглядывал. Почему?
– Нужно подумать… Если мы говорим о людях, то, несомненно, – в чертах характера, таких как уверенность в себе, в своем выборе, в своих целях. Мне нравится, когда человек умеет принимать решения, в нем чувствуется спокойствие и верность своему выбору. Внешне это может проявляться во взгляде, в походке, в жестах, отчасти – в фигуре. Я считаю, что заплывшее жиром тело – это неуважение к себе. А если брать внешность, то кривой у человека нос или ровный – не имеет для меня никакого значения. Красота внутри человека. Я, как и вы, изучала биографии, но люди столько раз переосмысливают свой жизненный опыт… Если бы я писала книгу, в ней было бы несколько непохожих друг на друга линий жизни и только в конце стало бы ясно, что все эти линии принадлежат одному человеку, а не разным людям.
– Да, вы правы. Особенно в том, что касается переосмысления. Я раньше даже боялся менять свою систему ценностей, мне казалось, что я всегда должен хранить ей верность. Но со временем понял, что именно таким образом происходит человеческий рост. В случае со мной это выражается в том, что в моих книгах появляются мысли, противоречащие друг другу, я будто спорю с самим собой и своими прежними взглядами. Кстати, я в каком-то роде писатель-порнограф. Не думаю, что вы читали мои книги, хотя их можно найти в каждом книжном Москвы.
Я ненадолго замолк, а затем понял, что хочу задать этой таинственной женщине, явившейся из ниоткуда, один давно волнующий меня вопрос:
– Как вы считаете, когда человек свободен, не в отношениях, но в нем очень много сексуальной энергии, стоит ли ему постоянно выплескивать эту энергию на других людей, чтобы получать удовлетворение, или нужно направлять ее в творчество, работу, не давая ей касаться тех, кто оказался рядом?
Она мазнула по мне взглядом.
– Забавно, я сама сейчас изучаю эту тему. Секс – это все-таки про совместимость личностей, а иначе «о чем мне с тобой трахаться?».
Я улыбнулся:
– Тоже смотрел этот фильм.
– Я считаю, что секс в мозгу. Чем глубже и многограннее человек, тем ярче и эмоциональнее секс.
В этот момент с моим телом начали происходить странные вещи. Внутри появился трепет, некое… наполнение. Член затвердел. Я сам и не понял, с каких это пор секс появился в моем мозгу. Мысленно я сказал себе что-то вроде: «Ну почему этот человек – женщина? Почему не мужчина, с которым можно холодно и отстраненно порассуждать о вещах? Без эрекции, без желания владеть чужим телом».
– В мозгу? Не знаю, возможно. У меня по-другому: самый яркий и запоминающийся секс всегда случался с теми, с кем поговорить было почти не о чем, а заниматься любовью – это все. – Я на секунду прервался, потом добавил: – Странно все это рассказывать незнакомому человеку…
– Секс для мужчины и женщины – это совершенно разные, хоть и комплементарные, дополняющие потребности. Женщина порой хочет отдаться, быть желанной, хочет, чтобы ее взяли. Мужчина наоборот – хочет взять. Как только женщина становится слишком агрессивна в своем сексуальном желании – мужчина сбегает. Нормальный мужчина, не невротик. Если грубо, но правильно сформулировать мысль: ему хочется трахать, – из ее уст это слово прозвучало сексуально, – а не быть трахнутым. Из этого следует, что сексуальная энергия – вовсе не энергия. Это потребность. Энергии в человеке может быть много, но за ней стоят нужды и мотивация. Обилие сексуальной энергии у женщины – это потребность быть желанной в разных ипостасях: в роли миловидной и нежной девочки, развратной шлюхи или обольстительной искусительницы. Женщина находит себя в стольких ролях, сколько она в состоянии увидеть в себе. Поэтому сексуальная энергия – это масштаб личности.
Я ощутил, что все во мне откликается на ее слова. Она не боится говорить прямо и открыто, она не стыдится быть собой… Это было неописуемо красиво, в ее словах я нашел для себя истину.
Она немного помолчала, затем продолжила:
– Мужчина хочет разнообразия. Ему скучно каждый день надевать одну и ту же одежду, употреблять одну и ту же пищу. Сегодня ему хочется девственницу, а завтра шлюху. Чем энергетически сильнее мужчина, тем большим количеством «типажей» он желает обладать. Мужская сексуальная энергия – в обладании; таким образом он обретает для себя подтверждение своей силы. Это и мотивация, и потребность. Обычный мужчина может довольствоваться одним типажом, одной ролевой моделью. Мужчина, чья личность масштабна, хочет разнообразия. Вот только готов ли он увидеть в одной и той же женщине, которая живет рядом с ним, и шлюху, и скромницу? И готова ли она быть для него разной?
Тем временем мы прогулялись к озеру, где никто не мог нас услышать. Я старался контролировать свое тело, ибо внезапно вставший орган мог вызвать некоторый конфуз.
– Если вы будете писать об этом книгу, предлагаю название: «Забудь, какой я была вчера», – сказала моя незнакомка со стаканом лимонада в руках.
Она была очень стройная, высокая, всего на несколько сантиметров ниже меня; темные волосы, ровная осанка. Взгляд… пронзительный взгляд, словно это она берет меня, а не я ее.
Я почувствовал между нами разницу в уровне интеллекта, в уровне самообладания, в возрасте. Она выглядела старше меня лет на пять-семь. Ее загадочность, ее ум пленили меня.
– Название покупаемое, – улыбнулся я.
– Секс – это про принятие, – сказала она после паузы. – Когда женщина достигает оргазма, то получает его от ощущения, что ее взяли и приняли в ее роли. Мужчина испытывает оргазм в силу своей уверенности, что он обладает такой «новой ролью», новой фигурой в его жизни, данным типажом женщины. По своей сути сексуальный акт – это акт взаимного принятия, а безусловное принятие – и есть любовь.
Я удивлялся тому, как спокойно она говорит о сексе. Обычно эту тему обсуждают шепотом и в близком кругу, а не в полный голос с человеком, которого видишь первый раз в жизни.
– Тут внутренний вопрос звучит так: «Любишь ли ты меня настолько, чтобы увидеть и принять, желать меня в разных ипостасях? Я хочу реализоваться и в своих самых темных, и в самых светлых ролях, готов ли ты безусловно принять их все? Желаешь ли ты их все?» – развила она мысль. – Как я могу узнать, что мужчина желает меня и в таком проявлении тоже? Только когда я вижу, что он хочет меня! Все остальное – слова. А вот доверие зачастую требует доказательств, люди проявляются в действии. Эта область самореализации – секс, половой акт, обмен энергиями – нуждается в подтверждении (ты готова отдаться мне такому? ты готов взять меня такой?). И если мы имеем в виду отношения с одним человеком, близость, любовь, то секс – это сотворчество. Мужчина может сколько угодно говорить, что принимает меня разной, но на деле это выглядит так: «Дорогая, ты же серьезная взрослая женщина, что за мини-юбка?» И в этот момент я понимаю… Как вас зовут? Впрочем, не важно… Я понимаю, Автор, что такой он меня не хочет, такой он меня не принимает, такой он меня не любит и не готов взять. А любит ли меня человек, который готов принять только ту часть меня, которая ему импонирует? Нужны ли мне такие отношения, где мужчина любит во мне что-то одно, отвергая другое? Вот тут мы и возвращаемся к любви и масштабу личностей. Если мужчина готов вместить лишь крошечную часть меня, моей энергии, моей сути – он мне мал.
Она назвала меня Автором, ей не важно имя… Откуда в ней столько познаний? Кто она?
– Чувствую себя Дорианом Греем рядом с лордом Генри и Бэзилом в одном флаконе… не знаю, читали ли вы или нет. Это очень странно. – Я находился в некоем замешательстве, ибо… Ибо!
– Я понимаю, что вы хотите спросить. У меня очень большой и трудный жизненный опыт. Я не боялась жить, любить, вскрывать себя, как консервную банку, чтобы добраться до сути. С детства я была наблюдательной, возможно, поэтому и стала аналитиком.
Я глядел на нее, и мне казалось, она нашла все ответы на те вопросы, которые я задаю себе изо дня в день. Я не мог ее упустить. Не мог потерять.
Вдруг мне захотелось рассказать…
– Иногда, когда человек просто проявляет ко мне доброту и тепло, я начинаю влюбляться в него. Потому что этого не хватает. Хотя, если смотреть на вещи трезво, этот человек мне не нужен, мне нужно его тепло. И я знаю, что это не есть правильно – использовать человека, чтобы согреться самому, но другого пути не вижу. От этого я порой страдаю.
– Знаю. Мужчины часто признаются мне в любви и даже зовут замуж, но я не верю в такую любовь, потому что она вызвана лишь нуждой. В том, чтобы я их услышала и поняла. Это благодарность, а не любовь.
– Безусловно. Это благодарность и потребительство. Я пишу об утопии, мои книги считают утопией, но я верю в это. Я верю в великую любовь и великую истину. Хотя еще не встречал ни того ни другого.
– Любовь… Я считаю, что люди ищут полноты в другом человеке. Им хочется, чтобы был такой человек, в котором ты можешь поместиться весь, а не только малая часть тебя. Только тогда, когда масштаб человека, которого ты встретил, может тебя вместить, принять всего полностью, кажется, что это любовь. Но проблема в том, что можно внезапно обнаружить, что твой человек гораздо больше, чем ты. И ты сам вместить его не сумеешь. А мы растем… Кто-то растет быстрее, кто-то медленнее. Это истинная причина, почему люди расстаются. «Твой» человек перестал вмещать тебя, потому что однажды ты вырос или напротив – однажды стал слишком мал для него.
Мне нравилась она. С каждым словом все больше. Это было эгоистическое желание потреблять ее без остатка, но не тело. А ее истины, ее идеалы, ее суть.
Слишком ничтожно – спать с такой женщиной.
