Хищники
Иван Погонин
«21-го Февраля с. г., в 11? часов дня, проживающий в доме 15 по Литейному проспекту Действительный Статский Советник Гноинский, возвратясь домой, застал в своей квартире двух неизвестных воров, проникнувших туда посредством подобранных ключей или отмычек, причём один из похитителей набросился на г. Гноинского, схватил его за горло и, повалив на пол, стал душить, нанося при этом удары по голове каким-то тупым орудием, и затем при помощи второго соучастника выхватил из кармана бумажник с деньгами и сорвал золотые с цепочкой часы, после чего оба злоумышленника скрылись…»
Иван Погонин
Хищники
Хищники
Глава 1
Четыре убийства
«21-го Февраля с. г., в 11? часов дня, проживающий в доме 15 по Литейному проспекту Действительный Статский Советник Гноинский, возвратясь домой, застал в своей квартире двух неизвестных воров, проникнувших туда посредством подобранных ключей или отмычек, причём один из похитителей набросился на г. Гноинского, схватил его за горло и, повалив на пол, стал душить, нанося при этом удары по голове каким-то тупым орудием, и затем при помощи второго соучастника выхватил из кармана бумажник с деньгами и сорвал золотые с цепочкой часы, после чего оба злоумышленника скрылись. По объяснению г. Гноинского, вора, душившего его и нанёсшего поранения, он хорошо заметил, это был молодой человек выше среднего роста, блондин, с коротко остриженными волосами, без всякой растительности на лице, одет довольно прилично, имел интеллигентный вид и говорил баритоном».
Из рапорта начальника СПб сыскной полиции В.Г. Филиппова.
– Баритон, говорите? – коллежский асессор Кноцинг повертел в руках фарфоровую собачку и поставил обратно на этажерку.
– Такой, знаете ли, приятный баритон, – Гноинский не отнимал руки от горла. Какой тембр голоса был у самого действительного статского советника сейчас определить было невозможно – он говорил сиплым шёпотом.
– Ну что ж, примета запоминающаяся. А про второго что сказать можете?
– Про второго ничего не скажу – я его только со спины видел.
– И голоса не слышали?
– Нет.
– Получается, «баритон» с вами разговаривал? О чём?
– Нет, нет, говорил он не со мной, а со своим товарищем. Но тот не ответил.
– А что он ему сказал?
– Он говорил вроде бы и по-русски, но какими-то непонятными словами. Про каких-то борзых вспоминал, котов.
– Котов? – Кноцинг насторожился.
– Ну да… Он «котом» своего друга называл. Этот «кот» в комоде стал рыться, а баритон ему крикнул что-то про борзых. Господи, как голова-то гудит! – Гноинский отнял руки от шеи и схватился за голову.
– Вам, ваше превосходительство, обязательно врачу показаться надобно, не дай бог – сотрясение мозга. А если мы вам карточку этого хищника покажем, вы его узнать сможете?
– По карточке? – действительный статский советник на секунду задумался, потом решительно тряхнул головой, застонал, и едва слышно прошептал, – смогу-с.
«На основании описанных г. Гноинским примет, Сыскная Полиция заподозрила нескольких известных воров, вполне способных на такое преступление, в особенности же был заподозрен ссыльный поселенец города Каинска Лев Васильевич Васильев, бежавший 10-го января с г. во время конвоирования из С.-Петербургского Дома Предварительного Заключения в Окружной Суд. По предъявлении чинами Сыскной Полиции фотографической карточки Васильева, г. Гноинский опознал в ней лицо, очень схожее с бывшим у него грабителем. С целью задержания Васильева были предприняты самые энергичные розыски, производились обходы и днём и ночью по разным гостиницам, трактирам и ресторанам, и, хотя задержать его не удалось, но тем не менее, вскоре были получены сведения, что Васильева два или три раза видели на Невском проспекте между Аничковым Дворцом и Гостиным Двором. В виду этого с целью поимки Васильева чиновником для поручений Кноцингом совместно с полицейскими надзирателями Самойловым и Клейн было учреждено наблюдение в означенной местности в течение целого дня»…
Из рапорта начальника СПб сыскной полиции В.Г. Филиппова.
Васильев шёл по Невскому в компании двух дам и господина в бархатном цилиндре. Самойлов отодвинул полу полушубка, намереваясь достать револьвер.
– Сдурел? – толкнул его в бок Кноцинг.
– Да ну его, лешего! – Самойлов явно был недоволен, – он при побеге конвойному городовому череп проломил!
– Ты посмотри, сколько вокруг публики, – Кноцинг перехватил трость за середину, – а пуля, братец, знаешь ли, дура. Ладно, вытащишь, когда поближе подойдём, но стрелять не вздумай! Тебя, Клейн, это тоже касается.
Белобрысый Клейн ничего не ответил.
Кноцинг держался позади надзирателей, а те стали обходить компанию с обеих сторон. Поравнявшись с Васильевым, Самойлов схватил его за обе руки:
– Куда это ты собрался, Лёва, такой нарядный?
Налётчик повернул голову:
– Что вы себе позволяете, милостивый государь? Вы ошиблись, я вас знать не имею чести!
Его товарищ кинул быстрый взгляд на одного надзирателя, тут же вычислил другого, разворачиваясь вытащил из-под полы пальто револьвер и, ни секунды не раздумывая, три раза выстрелил.
Какая-то дама в толпе вскрикнула, извозчичья лошадь испуганно подала в сторону, а стрелявший понёсся по мосту. Кноцинг, схватив трость наперевес, бросился вслед за ним. Где-то засвистел городовой.
Он догнал бандита в самом конце Аничкова моста, когда тот уже вскочил в проезжавшие мимо извозчичьи санки и мощным ударом сбросил с них возницу. Коллежский асессор ухватился за спинку санок, и перевалился внутрь. Беглец, обернулся, и продолжая держать правой рукой вожжи, левой приставил к голове чиновника для поручений дуло револьвера и нажал на спусковой крючок.
«Васильев и Кноцинг были убиты наповал, Самойлов получил смертельные ранения, состояние надзирателя Клейна врачи признали крайне опасным.
Бывшие с Васильевым женщины были задержаны публикой и подоспевшими городовыми, и оказались известными сыскной полиции проститутками: одна – мещанкою города Подольска Московской губернии, Евдокией Михайловой Мартыновой, а другая – крестьянкой Ямбургского уезда Санкт-Петербургской губернии Марией Сергеевой Харитоновой. Последняя показала, что встречались с Васильевым в гостинице "Догмара" (нумер 9 по Садовой улице), незамедлительно спрошенные служители коей опознали в предъявленной им фотографической карточке Васильева жившего в их гостинице киевского мещанина Бирона Вем, который поселился там за три дня до перестрелки. Сейчас же в его комнате был произведён обыск и найдены были большой узел с разными золотыми, серебряными и другими ценными вещами, несколько ключей от французских замков, железное совершенно новое долото, а также пять отмычек; кроме сего в номере оказались две книжки Московской Государственной Сберегательной Кассы на вклад денег и % бумаг на сумму 1000 руб.
Произведённым дознанием выяснилось, что вещи, найденные в номере Васильева, краденные и похищены из разных квартир. По предъявлении этих вещей потерпевшим некоторые их них признали вещи своими. Сношением посредством телеграфа с Киевским сыскным отделением было установлено, что паспорт на имя Вема, по каковому проживал в Петербурге Васильев, оказался похищенным, вместе с % бумагами и серебряными и золотыми вещами на сумму 1532 рубля, 27-го Августа минувшего года со взломом замков из квартиры Бирона Вем в городе Киев».
Из рапорта начальника СПб сыскной полиции В.Г. Филиппова.
Кунцевич отворил дверь кабинета Петровского. Мартынова, всхлипывая и размазывая по лицу тушь и помаду, сидела на поставленном посреди комнаты стуле. Хозяин кабинета возвышался над ней всей своей грузной фигурой, держал проститутку за волосы, и вкрадчивым голосом говорил:
– Ту же не дура, Дуся, должна понимать, что мы с тебя не слезем, пока всю душу не вытрясем. Ведь не марвихера какого сложили, дружок твой языка затемнил![1 - Языка затемнить – застрелить чиновника сыскной полиции (жарг. начала 20-го века).]
– Да не друг он мне, Леонид Константинович! – замотала головой задержанная, – Я вообче знать его не знала! Вы у Харитошки спросить, они оба – ейные кавалеры. А меня она только сегодня позвала, для кумпании.
– Лёня, выйди, – попросил Кунцевич.
Они вышли в коридор. Несмотря на то, что на дворе было два часа ночи, в коридоре горели все лампы, туда-сюда сновали сыскные надзиратели, двери почти всех кабинетов были открыты.
– Она тебе правду говорит, это Харитонова их свела. Машка давно с Васильевым любовь крутила. Его почти месяц в городе не было, а третьего дня объявился, и с дружком познакомил. Сегодня попросил с подружкой прийти – другу тоже женской ласки захотелось.
– А что за друг, говорит?
– Звать Гриша, прозвище Кот, приехал с юга, более ничего не знает.
– Давай я с ней побеседую, может чего ещё вспомнит.
– Я думаю, она более ничего не вспомнит, знаешь, сколько желающих было с ней поговорить?
– Неужели она не знает, где это Гриша-Кот жил?
– Божиться, что не знает. По её словам, об этом даже Васильев не знал, уж очень этот Кот скрытный.
– Вот сучка! Не, я всё-таки пойду, поговорю с ней.
Петровский открыл дверь кабинета:
– Городовой! Отведи эту тварь в камеру, я с ней попозже поболтаю.
Снег валил всю ночь и, судя по всему, прекращаться не думал. Дворники не успевали чистить проезжую часть улиц, не говоря уж про тротуары. Извозчиков нигде видно не было, пришлось плестись с Офицерской на Вознесенский – на остановку конной железной дороги. Но и конка не ходила – снегом забило стрелки. Кунцевич чертыхнулся про себя и поплёлся пешком.
Только пришёл, только облачился в халат и туфли, зазвенел телефон.
– Со службы – доложила горничная.
Мечислав Николаевич выругался вслух по-польски.
– У аппарата, – сказал он, поднеся рожок к уху.
– Убитого на Малой Невке нашли, ваше высокоблагородие[2 - Согласно Тебели о рангах, коллежского секретаря следовало именовать «благородием», но, по существовавшему тогда служебному этикету, подчинённые титуловали начальство не по чину, а по должности, а должность у Мечислава Николаевича была штаб-офицерской.] – заскрежетал голос сыскного надзирателя Гаврилова, – на Колтовской набережной.
– Кто таков, установили?
– Никак нет. Он в одном исподнем, без документов, само собой.
– А как убили?
– Удавили.
Кунцевич, размышляя, покусывал губу:
– Что за исподнее?
– Бельё хорошее, такое мастеровые не носят.
Коллежский секретарь заругался на великом и могучем.
– Мешко! Что за манеры!
В дверном проёме появилась сожительница. Румяная со сна, в голубом, плотно облегающем фигуру халатике, она была чертовски хороша.
Кунцевич отнял трубку от уха и чмокнул губами.
– Давайте-ка без меня, – сказал он Гаврилову, – я и так всю ночь на службе пробыл. Вы, голубчик, постарайтесь, а я буду через пару-тройку часиков.
Сожительница развернулась и, покачивая бёдрами, скрылась в спальне. Мечислав Николаевич поспешил за ней, на ходу развязывая кушак халата. После 15 лет службы сердце у него стало каменным. Те, у кого оно не каменело, так долго в сыске продержаться не могли.
