– А ты проявил милосердие к моей матери? – В ее глазах вдруг запылала исступленная ненависть. – Нет, не проявил. И я тебя тоже не пожалею, свинья! Ни за что!
Винкт умудрился изобразить жалкое подобие хищной ухмылки – они с этой девочкой поняли друг друга: он ведь действительно не проявил по отношению к ее красивой белокурой матери ни милосердия, ни доброты. И Винкт вдруг задумался: знай он свою судьбу заранее, сделал бы снова то же самое? И решил, что сделал бы. Смерть есть смерть, а светловолосая девица стоила того. Мужчины умирали и за меньшее. Он несколько раз моргнул, пытаясь рассеять туман перед глазами и получше разглядеть сидевшую рядом с ним девочку. Хм… на лицо – уже маленькая красавица, а тело еще детское, несформировавшееся.
– Все женщины… умоляют… под мужчиной, – пробормотал Винкт Секст. – Разве… твоя мать… никогда тебе об этом не говорила?
Зенобия отвела глаза и окинула взглядом пустыню. Она не очень-то поняла, что сейчас сказал этот человек. Солнце уже закатилось, и на землю опустилась ночь. Вокруг весело пылали бивачные костры, а серебристые звезды молча взирали на нее сверху вниз.
Снова посмотрев на галла, Зенобия тихо проговорила:
– Ты будешь умирать медленно, римлянин, а я останусь рядом, чтобы увидеть все до конца.
Винкт Секст едва заметно кивнул. Что ж, месть – это то, что он мог понять. И такую девочку вполне можно уважать, пусть даже она всего лишь ребенок.
– Я сделаю… все, что смогу… лишь бы порадовать тебя, – прошептал он с презрительной усмешкой и снова впал в беспамятство.
Когда он опять открыл глаза, вокруг стояла кромешная тьма, лишь пламя костров освещало песок. А ребенок по-прежнему сидел рядом с ним – неподвижный, но настороженный. Тут умирающий вновь потерял сознание, а очнулся, когда уже занималась заря. Он смотрел, как рассвет ползет по песку, протягивая все дальше свои изящные пальцы – лиловые, розовые и алые. Боль никуда не ушла: напротив, стала еще сильнее, и было ясно, что смерть уже совсем рядом.
Узкие рубцы у него на спине за ночь загноились, и тысячи муравьиных укусов невыносимо горели и жгли. Сыромятные путы на ногах окончательно высохли и теперь мучительно врезались в щиколотки. В горле пересохло настолько, что и сглотнуть было больно. Солнце у него над головой поднималось все выше и ужасно слепило – даже в те мгновения, когда он зажмуривался. Он слышал, как его еще живые приятели, висевшие на крестах, стонали и кричали, взывая к своим богам и матерям, но не мог повернуть голову, чтобы посмотреть на них.
– Пятеро уже мертвы, – злорадно сказала девочка. – Вы, римляне, не такие уж и выносливые. Бедави выдержал бы не меньше трех дней.
Вскоре стоны прекратились, и она объявила:
– Ты остался один, римлянин, но могу сказать, что и ты протянешь недолго: твои глаза уже подернулись молочной пеленой, дыхание стало хриплым.
Винкт знал, что она права, потому что и сам чувствовал, как дух покидает его тело. Он закрыл глаза – и вдруг оказался в лесах своей родной Галлии. Высокие деревья, зеленые и стройные, тянулись к небу, а их ветви покачивались на легком ветерке. Впереди раскинулось прекрасное голубое озеро… Он едва не закричал от радости, и его губы словно сами собой прошептали:
– Вода, вода…
– Никакой воды, – безжалостно ворвался в чудесное видение детский голос.
Винкт Секст открыл глаза и увидел пылающее раскаленное солнце. Не выдержав, он открыл рот и громко тоскливо завыл. Последнее, что он услышал, был торжествующий смех девочки. И этот смех сопровождал его до самой преисподней, хотя мертвое тело центуриона осталось лежать на песке.
Наконец Зенобия встала и покачнулась – у нее онемели ноги: она просидела возле Винкта Секста больше восемнадцати часов и за все это время ни съела ни крошки, не выпила ни глотка воды. Вдруг ее подхватила пара сильных рук, а затем она увидела лицо своего старшего брата Акбара, смотревшего на нее с восхищением.
– Ты настоящая бедави, – сказал он, сверкая белозубой улыбкой. – Я горжусь тобой, сестренка. Ты стойкая и выносливая – как любой из наших воинов. Поверь, я готов сражаться рядом с тобой в любую минуту.
Эти слова брата доставили ей огромное удовольствие, но она только спросила:
– А где отец? – И голос ее внезапно прозвучал совсем по-взрослому.
Акбар вдруг вздохнул и тихо ответил:
– Наш отец отправился похоронить твою матушку с честью и достоинством, каких она заслуживает. Она будет покоиться в гробнице, в саду возле нашего дома.
Зенобия удовлетворенно кивнула и сказала:
– Он умолял, Акбар. В какой-то момент он умолял точно так же, как вынудил умолять мою мать. – Она немного помолчала, словно обдумывая свои слова, затем негромко добавила: – Я никогда не буду умолять, Акбар! Что бы со мной в жизни ни случалось, умолять я не буду никогда!
Акбар крепко прижал сестру к груди и так же тихо проговорил:
– Никогда не говори «никогда», Зенобия: иной раз жизнь играет с нами странные шутки. Всем известно: боги капризны и не всегда добры к нам, простым смертным.
– Я никогда не буду умолять, – твердо повторила Зенобия и улыбнулась: – Кроме того… Разве я не любима богами, Акбар? Они всегда займут мою сторону.
Глава 2
Оденат, принц Пальмиры, сидел на коне, наблюдая за маневрами верблюжьих войск бедави. Все воины были великолепно обучены и безукоризненно выполняли команды своего командира. Чуть повернувшись в седле, принц проговорил:
– Что ж, кузен мой Забаай, если все твои воины обучены точно так же и если все твои командиры столь же умелы, то непременно настанет тот день, когда мы выгоним римлян из нашего города.
– Пусть боги исполнят твое желание, господин мой принц. Слишком долго висит на наших шеях это ярмо, и каждый год римляне забирают все больше тех наших богатств, что поступают к нам из Индии и Китая. Мы постоянно нищаем, пытаясь удовлетворить их ненасытные аппетиты.
Оденат утвердительно кивнул и тут же спросил:
– Ты представишь меня командиру твоих верблюжьих войск? Мне хотелось бы поблагодарить его за умелое руководство.
Забаай спрятал улыбку.
– Конечно, мой господин.
Он поднял руку, подавая сигнал, и верблюжья кавалерия, развернувшись, помчалась в сторону пустыни. Затем воины снова развернулись, с бешеной скоростью прискакали обратно – и стали как вкопанные перед Оденатом и Забааем.
– Принц желает выразить тебе свое уважение, командир, – сказал Забаай, обращаясь к одному из всадников.
Предводитель отряда тотчас соскользнул с верблюда и низко поклонился принцу.
– Ты хорошо командуешь своими людьми, – сказал Оденат. – Надеюсь, однажды мы с тобой сможем поехать на верблюдах бок о бок.
– Это будет огромная честь для меня, мой господин, хотя я не привыкла делить командование с другими.
С этими словами командир откинул свой бурнус, и правитель Пальмиры посмотрел в лицо прекраснейшей из женщин, а она засмеялась и сказала:
– Разве ты не узнал меня, кузен?
– Зенобия?… – пробормотал принц в изумлении.
«Нет, это не может быть Зенобия! – воскликнул он мысленно. – Ведь Зенобия всего лишь дитя!» Принц никак не мог поверить, что эта похожая на статуэтку богиня была тем самым длинноногим ребенком, которого он помнил. А впрочем… Ведь с их последней встречи прошло три с половиной года…
– Ты слишком пристально смотришь на меня, – сказала она.
– Что?… – в растерянности пробормотал Оденат, совершенно сбитый с толку.
– Ты слишком пристально смотришь на меня, мой господин. Что-нибудь не так?
– Ты изменилась, – пробормотал принц.
– Да, конечно. Мне почти пятнадцать.
– Пятнадцать? – переспросил Оденат с глупейшим видом.
Тут Забаай взглянул на дочь и сказал:
– Можешь идти, Зенобия. Мы ждем тебя к вечерней трапезе.
– Да, отец. – Девушка повернулась, взялась за уздечку и, легко запрыгнув обратно в седло, вскинула руку и повела свой отряд в сторону пустыни.
А двоюродные братья тем временем вошли в палатку Забаая бен-Селима, и принц Пальмиры тотчас спросил:
– Ты ведь предлагал мне свою дочь в жены несколько лет назад, не так ли?
– Да, предлагал, – кивнул Забаай.
– Но ты, кажется, сказал, что девочка должна стать моей женой через год-другой, верно?
– Да, это так мой господин.
– И, следовательно, сейчас, когда прошло три с лишним года… Она ведь уже достигла зрелости?
– Да, мой господин. – Забаай с трудом удерживался от смеха. Вожделение Одената было совершенно очевидным.
– Так почему она до сих пор не жена мне? – пробормотал принц, не скрывая своей растерянности.
– Мне ничего не предлагалось, мой господин. Поскольку ты официально не попросил у меня руки моей дочери, я был вынужден заключить, что у тебя к ней нет никакого серьезного интереса. Кроме того, всем известно, как ты предан своей фаворитке Делиции. Она уже подарила тебе двух сыновей, верно?
– Делиция всего лишь наложница, – возразил Оденат. – И ее сыновья мне не наследники. Только сыновья моей жены будут достойны этой привилегии.
– У тебя нет жены, – напомнил Забаай бен-Селим.
– Не играй со мной, кузен! – воскликнул Оденат. – Ты прекрасно знаешь, что я хочу в жены Зенобию. Знал, что я захочу, стоит мне ее увидеть. Почему ты просто не представил мне ее? Зачем все эти глупые игры с верблюжьим корпусом?
– Это совсем не игры, мой господин. Зенобия вот уже два года командует собственным корпусом. Если я позволю тебе жениться на ней, то лишь при условии, что ты поймешь: она вольна сама распоряжаться собой. Она не украшение, которое можно запереть в гареме как красивую драгоценность в шкатулке. Моя дочь ведет свое происхождение от правителей Египта и свободна как ветер. Ты не сможешь запереть ветер, Оденат.
– Я соглашусь на любые твои требования, Забаай, но я хочу Зенобию! – опрометчиво пообещал принц.
– Во-первых, я хочу, чтобы вы с ней получше узнали друг друга. Может, у Зенобии уже тело женщины, но если речь заходит об отношениях с мужчиной… в подобных случаях она еще ребенок.
– Она все еще девственница?
Забаай криво усмехнулся.
– Не то чтобы молодые люди моего племени не пытались… тем не менее моя дочь еще девственница. Видишь ли, очень трудно заняться любовью с девушкой, которая почти во всем тебя превосходит. Зенобия, как ты наверняка заметил, очень высокая для девушки. Такой рост она унаследовала от своих греческих и египетских предков, а не от бедави. Она ведь не меньше тебя ростом, Оденат. Во всяком случае, она не смотрит на тебя снизу вверх, как твоя Делиция. Зенобия будет смотреть тебе прямо в глаза.
– Почему ты не предложил мне ее еще раз, Забаай? Только правду, кузен мой.
Забаай бен-Селим тихо вздохнул.
– Потому что я не хочу никому ее отдавать, Оденат. Она моя единственная дочь, дитя Ирис… Пойми, когда она покинет меня, я буду очень тосковать. Но если ты женишься на ней, то обретешь интересную спутницу жизни. Она не будет жеманничать перед тобой, как многие женщины из гаремов. Она станет тебе не только любовницей, но и другом. Готов ли ты, мужчина, принять женщину на таких условиях?
– Да! – тотчас последовал решительный ответ.
– Да будет так! – произнес вождь бедави. – Если после того, как вы лучше узнаете друг друга, Зенобия не будет иметь возражений, можешь взять ее в жены.
– А можно мне сообщить ей об этом? – спросил Оденат.
– Нет, кузен. Я сам ей сообщу. Причем сделаю это немедленно – чтобы между вами не оставалось ни смущения, ни сдержанности.
Затем мужчины расстались – принц вернулся в свою палатку, а вождь бедави направился к шатру дочери. Она обтиралась губкой, смоченной в небольшом тазике с душистой водой, и, как обычно, ворчала по поводу нехватки в пустыне драгоценной жидкости. И все же Зенобия старалась не расходовать воду понапрасну и использовала ее по несколько раз – между омовениями хранила в бурдюке из козьей кожи.
– Хвала Юпитеру, что мы вот-вот вернемся в Пальмиру! – приветствовала она Забаая. – Ты даже не представляешь, отец, как я мечтаю о настоящей купальне!
Забаай бен-Селим хмыкнул и, сев на ковер и скрестив ноги, сказал:
– Оденат хочет на тебе жениться.
– Разве не этого ты хотел для меня все эти годы? – Девушка взяла небольшое полотенце и смахнула несколько капель воды, попавших на стол.
– Рано или поздно тебе все равно придется выйти замуж, Зенобия. Но я хочу, чтобы ты была счастлива. Оденат богатый, воспитанный и умный молодой человек. И все же… Если ты предпочитаешь кого-то другого – все исполнится по твоему желанию, дитя мое.
– В принце меня беспокоит только одно… – в задумчивости проговорила Зенобия. – Очень жаль, что он так легко уступает римлянам – вообще без борьбы. Знаешь, я этого не понимаю…
Забаай едва заметно улыбнулся.
– Все очень просто, Зенобия. Пальмиру, как тебе известно, основал Соломон Великий, царь Израиля. И она всегда была торговым государством. Нас никогда не интересовало расширение границ, и мы не захватывали земли соседей. Наш единственный интерес в том, чтобы зарабатывать деньги. Поскольку же все нуждались в нас и в наших талантах – да мы еще и расположены в сирийской пустыне, – нас никто не трогал. Но Рим – завоеватель, и, как всякий захватчик, боится своих соседей. Пальмира стала для Рима аванпостом против Персии, Китая и Индии. Однако мы – люди торговые, а не солдаты, и поэтому у нас никто никогда не готовился к обороне. В конце концов, нам это и не требовалось. И если Оденат сейчас попытается свергнуть власть Рима, то римляне уничтожат город. Он делает самое умное, что только может, – радушно принимает их, спасая таким образом всех нас. Так что не суди его слишком строго. Когда же придет время, он выгонит их с нашей земли, и тогда мы снова станем сами себе хозяева.
– Если я выйду за принца, будут ли мои дети его наследниками? Сплетни утверждают, что он очень привязан к одной из своих наложниц и ее детям. Я не потерплю, чтобы чьи-то дети заняли место моих.
– Твои дети будут его законными наследниками, дочь моя.
– Тогда я выйду за него, отец, – ответил Зенобия.
– Погоди, дитя мое, – предостерег ее Забаай. – Прежде чем согласиться на этот брак, узнай Одената поближе. А потом… Если ты и тогда захочешь выйти за него, то так тому и быть.
– Но ты же сказал, что рано или поздно мне все равно придется выходить замуж, отец. Принц сделал мне предложение, и я его принимаю. Если я должна выйти замуж, то пусть это будет мужчина, живущий в Пальмире. И тогда мне хотя бы больше не придется ездить в твою пустыню.
Глаза Зенобии лукаво сверкнули, и Забаай невольно рассмеялся. Как же он любит эту малышку!
– Принц очень красив, – продолжила девушка. – Он всегда был добр ко мне, и я ни разу не слышала, чтобы люди называли его несправедливым правителем. Кажется, что в нем вообще нет злости.
Зенобия прекрасно понимала: каким бы справедливым ни хотел быть ее отец, отказать принцу не сможет, – но все же была благодарна отцу за то, что хотя бы делал вид, будто оставлял выбор за ней.
– Но ты ничего не сказала о любви, дитя мое. Чтобы брак получился успешным, между мужчиной и женщиной должна быть любовь. В тот миг, когда я много лет назад увидел в Александрии твою мать, сразу понял, что полюбил ее, а она поняла, что полюбила меня. Любовь поддерживает мужчину и женщину в тяжелые для обоих времена.
