По законам золотого сечения строились пирамида Хеопса, храм Соломона, Парфенон и большинство римских церквей. Эта пропорция соблюдена и во многих полотнах эпохи Возрождения.
Согласно расхожему мнению, все, что строится в нарушение этой пропорции, в конце концов разрушается.
Золотое сечение рассчитывается следующим образом:
То есть 1,6180335.
Таков тысячелетний секрет. Это сечение – всего лишь плод человеческого воображения в чистом виде. Его законы действуют и в природе. Взять хотя бы соотношение расстояния между листьями деревьев, которые располагаются так, чтобы не затенять друг друга. Кроме того, золотым сечением определяется и положение пупка по отношению ко всему телу человека.
Эдмонд Уэллс, Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания, том III
39. По выходе из школы
Лицей представлял собой здание правильной четырехугольной формы.
Три его бетонных крыла, в форме буквы «U», примыкали к высокой железной решетке с антикоррозионным покрытием.
«И лицей квадратный, и ученички квадратноголовые тупицы».
Она ожидала, что пламя скоро охватит стены лицея, который казался ей тюрьмой, казармой, богадельней, приютом, психушкой – короче говоря, одним из закрытых заведений, где изолируют людей, которых желательно как можно реже видеть на улицах.
Девушка не сводила глаз с дыма, густо валившего из мусорных баков. Но тут прибежал охранник с огнетушителем и обрушил на занимающийся пожар облако углекислотного снега.
Нелегкое это дело – воевать с целым миром.
Жюли направилась в город. Кругом стояло зловоние. Из-за забастовки мусорщиков на улицах всюду стояли контейнеры, переполненные обычными отходами жизнедеятельности человека – прохудившимися синими мешочками, набитыми гниющими объедками, грязной бумагой, сопливыми салфетками…
Жюли заткнула нос. Она шла через безлюдный в этот час район малоэтажных построек, и ей казалось, что за нею кто-то увязался. Девушка оглянулась назад, но ничего такого не заметила и пошла дальше. Но, поскольку ощущение все крепло, она глянула в боковое зеркало стоявшей у тротуара машины и поняла, что чутье ее действительно не подвело. Ее преследовали трое типов. Жюли их узнала. Это были ее одноклассники – все из касты перворядников во главе с Гонзаго Дюпейроном и в неизменных рубашках с шелковыми шейными платками.
Инстинктивно почувствовав опасность, девушка спешно свернула в сторону.
Троица приближалась – Жюли ускорила шаг. Бежать она не могла: у нее все еще болела пятка, которую она расшибла, когда упала в лесу. Район этот она знала плохо. Потому что обычно ходила другой дорогой. Она повернула налево, потом направо. У нее за спиной по-прежнему слышались шаги мальчишек. Она снова свернула в сторону. Черт! Дальше тупик, а путь назад отрезан. Она затаилась в подъезде, прижимая к груди рюкзак с «Энциклопедией Относительного и Абсолютного Знания», как будто та была броней и могла ее защитить.
– Она точно где-то здесь, – прозвучал голос одного из ее преследователей. – Деваться ей некуда. Эта улица ведет в тупик.
Они кинулись обшаривать подъезды, один за другим. И подходили все ближе. Девушка почувствовала, как у нее по спине пробежала струйка холодного пота.
В глубине подъезда виднелась дверь со звонком. «Сезам, откройся!» – взмолилась Жюли, отчаянно давя на кнопку звонка.
За дверью послышался какой-то шум, но она не открылась.
– Где же ты, крошка наша Пенсоночка, малышка? – посмеивались те трое.
Жюли сжалась под дверью в комок, прижав подбородок к коленям. Перед нею вдруг возникли три ухмыляющиеся рожи.
Не имея ни сил, ни возможности бежать, Жюли вскинула голову и встала.
– Что вам надо? – спросила она, стараясь говорить твердым голосом.
Они подошли ближе.
– Оставьте меня в покое!
Они все приближались: неспешно, степенно, наслаждаясь страхом, переполнявшим светло-серые глаза девушки, и понимая, что ей уже никуда не деться.
– На помощь! Насилуют!
В тупике распахнулись три-четыре окна и тут же снова захлопнулись – свет в них сразу погас.
– На помощь! Полиция!
В больших городах полицию не дозовешься, ехать на вызовы она не спешит, да и людей у нее в штате не хватает. Так что защитить человека и в самом деле бывает некому.
Троице щеголей тоже торопиться было некуда. Вознамерившись дать им отпор, Жюли решилась на последний шаг: наклонив вперед голову, она ринулась на прорыв. Ей удалось проскочить мимо двоих обидчиков, следом за тем она бросилась к Гонзаго, словно собираясь его поцеловать, и ударила его лбом прямо в нос. Раздался хруст, как будто треснула сухая ветка. Мальчишка схватился за нос, и Жюли, воспользовавшись его замешательством, нанесла ему удар в пах. Гонзаго опустил руку, прикрыв половой член, тихо захрипел и согнулся пополам.
Жюли всегда знала, что половые органы – самое слабое место у человека и что никакое это не достоинство.
Однако ж, если Гонзаго вышел из строя, другие нет, и те двое схватили ее за руки. Она отбивалась так рьяно, что выронила рюкзак, из которого выпала «Энциклопедия». Жюли хотела удержать рюкзак ногой, и тут один из мальчишек смекнул, что книгой она очень дорожит. Он нагнулся, собираясь ее поднять.
– Не трогай! – взвизгнула она, в то время как третий мальчишка, несмотря на все ее потуги, скрутил ей руки за спиной.
Между тем Гонзаго, все еще с перекошенной рожей, состроил, тем не менее, улыбку, как бы говоря: «мне совсем не больно», – и сам схватил сокровище, столь дорогое сердцу девушки.
– Эн-ци-кло-пе-дия от-но-си-тель-но-го и аб-со-лют-но-го знания… том третий, – по слогам проговорил он.
Пока самый сильный из мальчишек крепко удерживал Жюли, двое других перелистывали книгу. На глаза им попался кулинарный рецепт.
– Ерунда какая-то! Девчачьи штучки. Ничего особенного! – воскликнул Гонзаго, с силой швырнув загадочный фолиант Эдмонда Уэллса в сточный желоб.
Каждый воспринимал «Энциклопедию» по-своему.
Жюли, со всей силы хватив здоровой пяткой по большому пальцу ноги своего обидчика, смогла вырваться из его рук и поймать книгу прежде, чем та шлепнулась в водосток. Но трое мальчишек снова навалились на нее. В свалке она нещадно молотила кулаками направо и налево и пыталась расцарапать лица своим обидчикам, да только ногти у нее были коротковаты. И ей ничего не оставалось, как прибегнуть к естественному оружию – зубам. Она вонзила пару острых резцов в щеку Гонзаго. Из раны потекла кровь.
– Она меня укусила, ведьма! Только не упустите ее! – ворчал мучитель Жюли. – Давайте-ка свяжем ее!
И шейными платками они привязали ее к уличному фонарю.
– Ты мне за это заплатишь, – процедил сквозь зубы Гонзаго, потирая окровавленную щеку.
Он достал из кармана выкидной ножик и щелкнул лезвием.
– Сейчас я порежу тебя, милочка моя!
Жюли плюнула ему в лицо.
– Держите ее покрепче, ребята. Я вырежу у нее на шкуре пару геометрических фигур, чтобы ей было проще готовиться к математике.
Чтобы продлить удовольствие, он распорол ей снизу доверху длинную черную юбку, отрезал от нее квадратик ткани и сунул его себе в карман. Лезвие ползло вверх невыносимо медленно.
«Голос может превратиться и в грозное оружие», – втолковывал ей Янкелевич.
– ЙА-А-А-А-А-ЙА-А-А-А-А!..
Ее крик больше походил на нестерпимо пронзительный визг. В домах по всей улице задрожали окна. А мальчишки зажали себе уши.
– Надо заткнуть ей рот, чтобы не мешала, – заметил один из них.
И они поспешили засунуть ей в рот шелковый платок. Жюли задыхалась от отчаяния.
День клонился к вечеру. Автоматически зажегся уличный фонарь – сработал встроенный фотоэлемент, который среагировал на меркнущий дневной свет. Но яркая вспышка не смутила мучителей Жюли. Они продолжали стоять в конусе электрического света, посверкивая ножиком. Лезвие добралось до ее колен – Гонзаго горизонтально надрезал тонкую кожу Жюли.
– Это тебе за нос.
– Вот так, с помощью вертикального надреза, мы изобразим крест.
– Это тебе за пах.
Третий надрез на коленке – в том же направлении.
– А это тебе за то, что ты укусила меня в щеку. И это только начало.
Ножик снова медленно пополз к верхнему краю юбки.
– Я разделаю тебя, как лягушку на биологии, – сказал ей Гонзаго. – У меня это неплохо получается. Мне даже «отлично» поставили – помнишь? Нет. Не помнишь. Ведь нерадивые ученики сбегают из класса до окончания урока.
Он снова щелкнул лезвием ножа, чтобы оно вышло полностью.
Жюли задыхалась от страха и уже была на грани обморока. И тут она вспомнила, как прочла в «Энциклопедии», что в случае если не можешь убежать от опасности, нужно представить у себя над головой шар и постепенно забраться в него с ногами – целиком, так, чтобы тело превратилось в пустую, лишенную разума оболочку.
Прекрасная идея – такое легко представить себе, спокойно посиживая в кресле, и куда тяжелее, когда ты стоишь, привязанная к железному столбу, и над тобой издеваются подонки!
Радуясь, что Жюли обезврежена, самый здоровый из троицы обдал лицо юной красавицы своим тяжелым дыханием и провел рукой по ее длинным черным и мягким, как шелк, волосам. Вслед за тем дрожащими пальцами он прикоснулся к ее белой, полупрозрачной шее – в том месте, где под кожей билась яремная вена.
Жюли, хотя ее сковывали путы, задергалась. Она могла стерпеть, когда к ней прикасались любым предметом, даже лезвием ножа, но прикосновение человеческой кожи было для нее нестерпимо. Глаза у девушки расширились. Она вдруг зарделась. По ее телу пробежала дрожь – казалось, оно вот-вот лопнет. Жюли шумно вдохнула носом. Здоровяк отпрянул. Нож повис в воздухе.
Здоровяку было знакомо такое состояние.
– У нее приступ астмы, – заметил он.
Мальчишки попятились, испугавшись, что их жертва мучается вовсе не от боли, которую они ей причинили. Девушка стала пунцовая как мак. Она так дергалась, что путы врезались ей в кожу.
– Оставьте ее! – послышался чей-то голос.
В начале тупика появилась длинная трехногая тень. Обидчики Жюли оглянулись – и узнали Давида; третьей ногой ему служила палка, с помощью которой он передвигался, потому что страдал юношеским спондилоартритом.
– Что, Давид, возомнил себя Голиафом? – усмехнулся Гонзаго. – Очень сожалею, старина, но нас трое, а ты, коротышка и слабак, совсем один.
Троица расхохоталась. Но очень скоро попритихла.
Рядом с трехногой фигурой возникли еще три силуэта. Широко раскрытыми глазами Жюли разглядела Семерых Гномов, своих одноклассников с последнего ряда.
Перворядники тут же набросились на них, но Семеро Гномов не дрогнули. Самый здоровый из семерки раздавал удары под дых направо и налево. Азиат занимался одним из сложнейших видов боевых искусств, похожим на тхэквондо. Скелет что было силы бил напавших по роже. Стриженая Крепышка орудовала локтями. Светловолосая Худышка пустила в ход все десять своих ногтей, которыми она пользовалась как лезвиями. Неженка ловко работал ногами. Похоже, в таких делах он был мастер, благо у него это здорово получалось. В довершение Давид размахивал палкой, награждая троицу противников короткими и резкими ударами по рукам.
Гонзаго с товарищами не желали сдаваться так просто. Перегруппировавшись, они тоже махали кулаками и рассекали воздух лезвием ножа. Но их было трое против семерых – большинство быстро одержало верх, и мучители Жюли предпочли ретироваться, сделав победителям на прощание неприличный жест.
– Мы еще встретимся! – убегая, крикнул Гонзаго.
Жюли все еще задыхалась. Эта победа не принесла ей облегчения: приступ астмы у нее не унимался. Давид мигом оказался возле фонарного столба. Он осторожно вынул кляп у девушки изо рта и кончиками пальцев распутал узлы на путах, которые стягивали ей запястья и щиколотки и которые она, дергаясь, затянула еще крепче.
Едва освободившись, Жюли кинулась к рюкзаку и достала вентолиновый пульверизатор. Несмотря на сильную слабость, ей все же удалось собраться с духом и, вставив наконечник баллончика в рот, надавить на него из последних сил. Она жадно вдохнула. С каждым вдохом ее лицо обретало все более естественный цвет, и она мало-помалу успокаивалась.
Вслед за тем она подобрала «Энциклопедию Относительного и Абсолютного Знания» и быстро запихала ее обратно в рюкзак.
– Хорошо, что мы проходили мимо, – заметил Цзи-вонг, пока Жюли растирала себе запястья, стараясь восстановить кровообращение.
– За вожака у них Гонзаго Дюпейрон, – сказала Франсина.
– Да, это шайка Дюпейрона, – подтвердила Зое. – Они из группировки Черных крыс. И уже успели много чего натворить, но полиция закрывает на все глаза, ведь дядюшка у Гонзаго префект.
Жюли молчала: ей нужно было отдышаться, потому что она не могла вымолвить ни слова. Она обвела взглядом Семерых. И узнала мелкорослого брюнета с палкой – Давида. Это он пытался подсказывать ей на уроке математики. Остальных она знала только по кличкам: азиата Цзи-вонга, молчуна Леопольда, женоподобного весельчака Нарцисса, мечтательную стройную блондинку Франсину, ворчливую крепышку Зое и благодушного толстяка Поля.
Семь Гномов с задних парт.
– Мне не нужна ничья помощь. Я и одна умею со всем справляться, – с трудом проговорила Жюли, не успев отдышаться.
– Уж конечно, мы все слышали! – воскликнула Зое. – Какая неблагодарность! Пошли, ребята, пусть эта воображала впредь сама выпутывается из своих передряг.
Шесть фигур повернули обратно. Давид с неохотой поплелся вслед за ними. Не успев отойти слишком далеко, он повернулся и доверительно крикнул Жюли:
– Завтра у нашей рок-группы репетиция. Хочешь – приходи. Мы репетируем в каморке прямо под кафетерием.
Ничего не сказав в ответ, Жюли засунула «Энциклопедию» на самое дно рюкзака, покрепче затянула ремешок и скрылась в узких извилистых улочках.
40. Пустыня
Горизонт простирается до бесконечности, его прямизну не нарушает ни единая вертикальная метка.
103-й продвигается вперед, гонимый надеждой превратиться в половую особь. Его суставы хрустят, усики то и дело высыхают, и у него уходит много сил на то, чтобы смазывать их своими дрожащими губами.
С каждым мгновением он все острее ощущает силу времени над собой. 103-й чувствует, как смерть кружит над ним, подобно неотступной хищной птице. До чего же коротка жизнь у простых муравьев! Он понимает: если ему не удастся превратиться в половую особь, весь обретенный им опыт пойдет насмарку, его одолеет самый безжалостный враг – время.
