14
Наконец мы оказались за забором, а потом на просторном складе. Нас встретил человек в робе, лохматый и равнодушный, он проверил мой паспорт и накладную; в глубине склада зажужжал погрузчик, оранжевый механизм на маленьких чёрных колёсах; железные лыжи привезли ко мне и поставили на пол деревянный ящик, метр на два.
Лохматый в робе подошёл к ящику с топором в руке, размахнулся и вонзил топор под крышку, собираясь её отодрать, – но я подскочил и отстранил его.
Он пожал плечами и отошёл.
Я вытащил из-за спины шабер и отодрал верхнюю часть. Сначала вонзал железо, потом пальцами стал тянуть, от нетерпения.
Внутри, в деревянных стружках, лежала моя заготовка.
Целое бревно сандалового дерева, диаметр ствола в верхней части – не менее тридцати семи сантиметров.
Мои колени снова задрожали – на этот раз от восторга, теперь я боялся не упасть на пол, а, наоборот, подпрыгнуть к потолку, и понял, для чего мне нужно было то хождение в церковь: чтоб сейчас острее переживать счастье.
Читарь тоже подошёл.
Мы положили ладони на поверхность заготовки и погладили.
– Очень красивая, – сказал Читарь. – Как будто драгоценная.
– Она и есть драгоценная, – сказал я. – Она крепкая, почти как железо. Этот ящик, в принципе, нам не нужен, даже если мы её уроним, на ней не будет никаких царапин.
– Заберём и ящик тоже, – сказал Читарь. – Мне пригодится.
Эх, подумал я, даже он, лучший друг, ничего не понимает; я сделал такое огромное дело, получил, наконец, драгоценный товар, доставленный с противоположного конца планеты, – а он думает про ящик.
Мы не стали тянуть ни минуты. Снова заколотили крышку, теми же гвоздями. На этой крышке произошёл обмен документами: лохматый в робе и ещё один, назвавшийся директором отделения, раскинули свои накладные, я показал свои, мы стали возиться с актами приёмки и передачи, заполняя их от руки и переправляя друг другу. Пока оформляли, Читарь подогнал машину к воротам склада. Погрузчик не смог вдвинуть ящик в задний отсек нашей “Каравеллы”, – пришлось заталкивать вручную, втроём: лохматый помог.
В предвкушении, в сладкой лихорадке я сел в кабину; поехали домой.
Что чувствует профессиональный преступник, мечтавший украсть миллион – и вот укравший его, и готовый его потратить?
Я чувствовал то же самое.
Читарь угадал моё состояние и поздравил меня, и мы пожали друг другу руки.
На выезде из города у обочины стояла полицейская машина, двое инспекторов, уже с утра имевших усталый вид, размахивали жезлами, останавливая машины одну за другой. Я испугался, что сейчас нас тоже тормознут, и проверят груз; документы у меня в идеальном порядке, но, если человек в погонах попросит открыть ящик – придётся тогда объяснять, так, мол, и так, массив сандалового дерева, направляюсь в деревню Чёрные Столбы.
Сандаловое дерево возят по этой дороге, мягко сказать, не каждый день. Инспектор наверняка запомнит и любопытный груз, и меня, – а мне бы этого не хотелось.
Но мы, к счастью, проскочили, нас только проводили глазами.
И какое-то время всё было прекрасно. Начинался солнечный апрельский день, мокрая хвоя на придорожных елях сверкала изумрудом, машина летела по пустой дороге, и на миг мне показалось, что я живу жизнью царя, или даже полубога – несу по сверкающему коридору волшебный ларец, содержащий удивительную драгоценность.
Потом зазвонил мой телефон – и всё кончилось.
Посмотрел на имя входящего, удивился. Показал экранчик Читарю, он поднял брови.
– Ответить? – спросил я.
Читарь кивнул.
Я сбросил звонок, подождал немного и сам перезвонил.
Так действовала, ещё раз повторю, наша конспирация.
– Алло, – сказал я. – Щепа! Сто лет в обед!
Вместо приветствия Щепа грубо спросил:
– Ты где?
– Еду домой, – ответил я.
– Я тоже еду, – громко объявил Щепа. – К тебе еду. Уже полпути просвистел. Будь дома и жди меня! Понял? Это в твоих интересах! Никуда не уходи!
Пока он говорил, на заднем фоне шумело – он, очевидно, сидел за рулём.
Я попытался спросить, что случилось, но уже загудел отбой.
– Останови, – сказал я Читарю.
Он повернул руль, и мы встали у обочины.
– Щепа едет ко мне, – сказал я. – Не знаю, зачем. Говорят, какое-то дело важное.
– Ну и хорошо, – ответил Читарь. – Давно не виделись. Пообщаемся.
– Разумеется, – сказал я. – Но почему он именно сегодня едет? Что за совпадение? Пять лет его не видать, не слыхать, – и вдруг он выскакивает, как прыщ на жопе, с важным делом, не раньше, не позже, а точно в тот самый день, когда я получаю заготовку.
Читарь подумал и кивнул.
– Да, – сказал он. – Странно. Это не зря так совпало, ты прав. Что-то сдвинулось. – Он ещё подумал, нахмурив брови и отвернувшись. – Что-то сдвинулось, – повторил.
Мы молчали.
Поток машин выстроился на встречной полосе: все ехали по делам в город.
– Хочешь, – предложил Читарь, – отвезём её ко мне?
– Не имеет значения, – сказал я. – Он знает, где я живу, он знает, где ты живёшь. Если прятать заготовку, то лучше её прикопать где-нибудь.
Читарь вдруг повернул решительно ключ, завёл мотор; мы поехали.
– Это паранойя, – твёрдо сказал он. – У нас обоих – паранойя. Это ты меня заразил. Ты всего боишься. Что он нам сделает? Он наш брат. Такой же, как мы.
– Не такой, – сказал я. – Не такой.
Но Читарь поддал газу, машина полетела, солнце било в глаза, пахло сырой хвоей, день был прекрасен. Всё верно, подумал я, Щепа ничего нам не сделает. И он, между прочим, давно знает про моё сандаловое дерево, более того – я у него однажды занимал крупную сумму, чтобы вовремя оплатить важный счёт.
Когда открывал свои ворота – огляделся; никого не заметил. Старухи мои, у кого были силы, копались в огородах, очищали делянки от накопившегося зимнего мусора. У кого сил не было – сидели перед телевизорами.
Никто не видел, как в мой двор задом вкатился минивэн.
Вдвоём с Читарем мы сняли ящик и здесь же, во дворе, извлекли заготовку. Она так сияла под солнцем, что я пожалел заносить её в дом. Так и ходил какое-то время вокруг, щурясь и улыбаясь.
Работать с деревом можно и нужно на улице, во дворе. Во-первых, дневной свет. Во-вторых, шумно же: стук, треск, визг. Дом плотника всегда найдёшь по стуку топора. Обычно древоделы не устраивают мастерскую дома, под крышей, а тем более – в подвале. Но я – таюсь ото всех, берегусь, дело моё секретное. И я, вместе с другом, заношу тяжёлое бревно в дом, и далее – вниз, через узкий люк в подвал, по крутой железной лестнице, в три приёма.
На “раз-два-три-взяли” воздвигаем заготовку на стол и помещаем ровно под лампы.
Читарь огляделся, пошёл вдоль стен: давно тут не был. Он, как и я, любопытен до крайности, всё интересное и необычное его возбуждает.
Он долго рассматривает малую фигуру, лежащую на втором верстаке возле стены. Мне кажется – она смотрит на него, они глядят друг другу в глаза.
– Нравится? – спрашиваю я.
– Истинно говорю, ты великий мастер.
Я беру кронциркуль, измеряю ширину плеч малой фигуры, диаметр головы.
– Это модель, – объясняю. – Большая фигура будет такая же, с теми же точно пропорциями.
– Параскева?
Я не ответил.
Он не первый раз спрашивал, а я всегда отмалчивался.
15
Появление Щепы сопровождалось шумом и суетой: сначала он позвонил и объявил, что вот-вот подъедет и что мне следует открыть ему ворота; далее, вкатившись во двор на громадном белоснежном внедорожнике, он оглушительно посигналил, возвещая о своём появлении всю деревню, а возможно, и соседние; наконец, вытек, явно натренированным длинным движением, из машины и встал возле неё, опершись локтем и красиво дымя сигаретой, но музыку не выключил, и она грохотала из салона, пока я сходил с крыльца.
Голубоглазый, сильный мужчина в расцвете лет, с ног до головы модный: легкомысленно зауженные брючки, лёгкое пальто-пыльник, явно сшитое по фигуре, полированные ногти, много золота на шее и запястьях, что придаёт облику некоторый цыганский колорит; очень спортивный, очень на вид здоровый, очень благополучный; гарантированно вызывающий зависть у подавляющего большинства самцов, оказавшихся рядом, – таков был Щепа, мой родной брат, второй, после Читаря.
– А где куры? – спросил он вместо приветствия.
– Сигарету убери, – сказал я.
Щепа ухмыльнулся, но окурок бросил на землю и затушил каблуком.
– Кур нет, – сказал я. – При чём тут куры?
– Ну, – Щепа обвёл рукой двор, – ты же деревенский. Все деревенские заводят кур.
– А, понял, – сказал я. – Ты издеваешься.
Он захохотал.
Я отвык от его высокомерного грубого хохота, и сейчас вздрогнул и опустил глаза – неприятно было смотреть, стыдно. Не за себя – за него.
Он обошёл вокруг “Каравеллы” Читаря, пнул колесо.
– Отличный образец, – провозгласил. – Самодвижущийся примус эпохи первичного разграбления России. Твоя?
– Моя, – ответил Читарь, вышедший на крыльцо.
Увидев его, Щепа помрачнел и стушевался, и сразу стал похож на того, кем и был всегда: на мошенника и проходимца.
– Ты тоже здесь, – произнёс он грубо. – Ну и хорошо. Так ещё лучше.
Читарь сошёл с крыльца – и мы трое обнялись, коротко прижавшись друг к другу, лбами ударившись: братья всё-таки.
Но обнявшись – тут же разошлись, отворотив глаза.
– А чего это вы в костюмы вырядились? – спросил Щепа. – Хороните кого?
– Наоборот, – ответил я.
– Ага, – сказал Щепа. – Понял. Очередной ремонт очередной гнилой деревяшки. Так чего, в дом позовёте? Или здесь говорить будем?
– В доме, – сказал я.
– Подождите, – сказал Читарь, с любопытством оглядывая белый джип. – Что тут за мотор?
– Триста лошадей, – значительно сказал Щепа.
Читарь уважительно поднял брови.
– “Горе сходящим во Египет помощи ради, – процитировал он, – уповающим на лошадей и на колесницы: суть бо много, и конническое множество много зело; и не быша уповающе на святаго Израилева, и Бога не взыскаша”.
Щепа выслушал, кивнул.
– Нет, – ответил, – лучше так: “Явился им конь со страшным всадником, покрытый прекрасным покровом: быстро несясь, он поразил Илиодора передними копытами, а сидевший на нём, казалось, имел золотое всеоружие”.
Я рассмеялся.
– Ага, – сказал. – Знаем мы твоё золотое всеоружие.
Тут, в свою очередь, засмеялся Читарь, а Щепа нахмурился.
– Пошли вы к чёрту оба, – сказал он.
В доме Щепа сразу сел на табурет, вытянул длинные ноги, извлёк новую сигарету.
