– Никакие не выдумки! Маркус сотворил пшеничные поля из белых волос первой жены, деревья – из русых волос второй жены и огонь – из рыжих волос третьей. Без него у нас не было бы ни пшеницы, ни деревьев, ни огня!
– В Библии ничего такого нет.
– И что?
– Значит, этого не было. Сказки, в общем.
Я опешила. Еще никто не осмеливался так говорить. Если наши истории – неправда, выходит, Пророк ошибается. Эта мысль сродни кощунству. Господь воззвал к Пророку много лет назад, исцелил его от астигматизма и астмы, и ему больше не требовался ингалятор. Я сама, своими глазами видела, как он взял пожелтевшие от старости очки и стиснул в кулаке, ломая дужки. Пророк был олицетворением чуда.
– Ты… ты не понимаешь, что несешь, – пробормотала я. – Это твоя Библия – сказки.
– Нет! Там чистая правда, и если ты сомневаешься, значит, ты не христианка.
– А я и не христианка. Я кевинианка.
– Чего? – удивился парень.
– Так называется наша вера. По имени пророка Кевина.
– Вашего пророка зовут Кевин? Тогда это точно выдумки!
– Тебе откуда знать, а? Ты-то свои истории наверняка сам придумал!
– Нет. Мне рассказывал папа, а он никогда не врет!
Одна из кудряшек упала ему на лоб, и парень сердито ее откинул. Я поджала губы, еле сдерживая хриплый сумасшедший смешок. Я ведь осмелилась заговорить с чужаком. Более того, спорить с ним… Как непривычно. И удивительно!
– То есть ты даже не сам выбрал себе веру? – спросила я. – Просто согласился со всем, что рассказывает тебе папа?.. А у нас многие сами решили. И не верят слепо каждому слову родителей.
Говорить о том, что все мои убеждения так или иначе навязаны взрослыми, я, разумеется, не стала.
У парня вытянулось лицо.
– Я во всем должен слушаться папу, – тихо произнес он.
В глазах у него появилась такая тоска, что я невольно отступила на шаг. Не тоска даже, а глухая, застарелая боль. Я не могла знать, что в тот момент Джуду было не до меня – он вспомнил про дыру в черепе у матери и горькую вонь выстрела.
– Мне пора, – тихонько обронила я. – Меня будут ругать, если хватятся.
– Ладно, – сказал Джуд. – Может… может, еще увидимся?
Ухо обдало сквозняком – словно холодным дыханием Пророка.
Мне нельзя было разговаривать с людьми вроде Джуда. Он язычник, чужак, а значит, нечестивец и желает нам смерти.
И что хуже всего, он райманит. Пророк не раз предостерегал насчет людей, давно отринувших Бога и погрязших в пучине зла.
Вот только с этой минуты для меня все изменилось. Джуд вовсе не казался мне чудовищем.
Я разжала до боли сведенный кулак и махнула рукой.
– Да. Увидимся.
Глава 11
– Опять воспоминания замучили? – спрашивает Энджел.
Я поворачиваюсь к ней.
– Ты о чем?
– Тебе никто о них не говорил, да? Что будут воспоминания. Что будешь смотреть в потолок, увидишь какое-нибудь пятнышко и мыслями вернешься в родной дом. Услышишь звуки, почуешь запахи… И все из-за случайной мелочи. Забав- но, да?
Она лежит на койке, прижимаясь затылком к стене и скрестив ноги, так что я вижу грязные подошвы ее носков.
– Вся хитрость в том, чтобы выбрать, – добавляет Энджел. – Постарайся вспоминать только хорошие моменты, потому что всякие гадости сами хлынут в голову, причем в самую неподходящую минуту.
Я киваю. Почти каждое утро я невольно вскакиваю, чтобы отправиться в дом на дереве – там меня ждет Джуд. Энджел наблюдает за мной поверх книги и, судя по глазам, читает все мысли, что проносятся в голове: дом сожжен, лиственница срублена, а Джуда я больше никогда не увижу.
* * *
Джуд часто говорил, что отец может процитировать на память любую строчку из Библии. Со временем это начало его бесить, но в момент нашей встречи он говорил об отце с гордостью. Должно быть, считал его святым – как и я своих родителей.
После той случайной встречи я каждый день ходила его искать, но днем лес выглядел иначе, тени падали по-другому, а деревья словно уменьшились в размерах. Удача улыбнулась лишь неделю спустя, когда я уже несколько часов бестолково бродила в зарослях, гадая, не привиделась ли мне хижина в ночи и странный мальчишка. Я прислонилась к стволу, переводя дух. Лес гудел от насекомых, а птицы испускали мощные трели, словно празднуя нечто великое, не просто радуясь очередной съеденной букашке. Я закрыла глаза и прислушалась.
Музыка. Богом клянусь – до меня донеслась музыка! Впервые за долгие годы. Она у нас была под запретом. Вытягивая шею, я зашагала на звук и вышла к мшистой старой лиственнице. Там, высоко на ветке, свесив одну босую ногу, с гитарой в руках сутулился Джуд.
У концерта не было слушателей – лишь он сам да птицы с деревьями и прочие обитатели леса.
И теперь мне горше вдвойне – потому что все, что там было, осыпалось пеплом и больше никто не сыграет лесу мелодию. Вот в чем настоящая трагедия.
– Привет! – крикнул Джуд.
Я открыла глаза.
– Привет.
Держа гитару за гриф, он спрыгнул с дерева. Я заметила, какие мозолистые у него пальцы – наверное, от частого перебирания струн. С тех пор я часто за ними наблюдала – как он трет глаза или приглаживает отросшие волосы. Отчего-то его пальцы вдруг стали очень важны. Если он умеет вытворять ими такое – то, может, способен и на что-то большее? Какие еще таланты он в себе таит?
– Ты умеешь сочинять музыку? – спросила я.
Джуд кивнул.
– А кто тебя научил?
– Мама, – коротко ответил тот.
– А твоя мама… Она у тебя одна?
– Что значит одна? Конечно. А у тебя что, больше?
– У меня четыре.
Джуд скривился.
– Куда так много?
– Кто сказал, что много?
– Никто. Это факт, все знают.
– Если потеряешь одну, остальные три ее заменят.
– Мою маму никто заменить не сможет, – очень серьезно сказал Джуд.
Мне стало не по себе, будто я нечаянно шагнула на край пропасти.
– Ты здесь живешь один?
– Только я и папа.
– Ни братьев, ни сестер?
– Никого. А у тебя, наверное, их навалом?
Я кивнула.
– Значит, скучно не бывает, – добавил Джуд.
Я покачала головой.
– Они почти все маленькие. А взрослые у нас давно все вышли замуж. Знаешь, ты… ты, наверное, первый мой ровесник, которого я встретила.
Джуд задумчиво почесал подбородок о гитару. Видимо, ему тоже не доводилось общаться с девочками моих лет.
– Почему ты живешь в лесу? – спросила я.
– Я здесь родился. Мама с папой пришли сюда задолго до моего рождения. Папа рассказывал о людях, которые живут там, в городе, о том, как у них все пропитано дымом и химикатами. Человек не должен жить в подобной грязи. А здесь, – он обвел рукой цветущий лес вокруг нас, – все именно так, как задумал Господь.
– Пророк тоже так говорит.
– Думаешь, это правда?
– Конечно! – Я пожала плечами. – Так и должно быть. Пророк говорит, что Господь живет в звездах, а в городе их совсем не видно. А еще если хорошенько приглядеться, то ночью в лесу можно заметить ангелов. В городе их не бывает.
– Ты их видела – ангелов?
– Конечно, видела!
Не знаю, почему я соврала. Каждую ночь я всматривалась в темный полог деревьев, даже в те секунды, когда шагала из дома в Зал Пророчеств, но ни разу не заметила ни малейшего всполоха крыльев, ни проблеска сияющей кожи. Ни разу.
Среди деревьев царила тьма.
Глава 12
– Констанс, Джеридайа, Риджент, Пейшенс, Хершиль, Эймос, Лиа, Элиезер, Пруденс, Тобин, Сайленс, Эфраим, Соломон, Халла, Евстафий, Гидеон, Марта, Либерти.
– Ты кого-то пропустила.
– Что?
– Всего восемнадцать назвала, – поясняет Энджел. – А говорила, у тебя девятнадцать братьев и сестер.
– Ой!
Я прижимаюсь затылком к бетонной стене и начинаю мысленно перебирать свою родню, сортируя по матерям. Донна Джо с короткими руками и толстыми пальцами. Вивьен, от которой дети унаследовали темные глаза и волосы. Мейбл – той было всего семнадцать, когда ее выдали за отца. И моя мать. Вообще мы не должны были знать, от кого родились, но ее отпрыски выделялись в толпе светлыми кудряшками и васильковыми глазами. Я единственная, кто уродился не в нее.
– Вирчи, – говорю наконец. – Забыла Вирчи. У нее очень странные глаза, никогда таких не видела. Светло-голубые, почти белые. Когда она родилась, все решили, что она мертвая. У нас такое часто бывало. И лишь потом, через пару минут, она задышала. Но даже не заплакала и вообще не издала ни звука. Только глаза открыла и уставилась прямо перед собой.
Вспоминается мать – как та скорчилась после родов. Красно-синее тельце лежало у нее между ног на утоптанном земляном полу, под полотнищем родильной сорочки, скомканной на коленях.
– Говорить она так и не научилась, – добавляю я.
– А врачам ее что, не показывали? – спрашивает Энджел.
– Мать просила, но… – Я замолкаю. – Отец и слышать не хотел. Сказал, мы сами выбрали такую жизнь, давным-давно.
Я невольно гляжу туда, где пару дней назад сидел доктор Уилсон. На блестящем стальном полу мне мерещится его табурет. Всякий раз, когда я думаю о судебном психологе, о той правде, за которой он приходил, становится не по себе. Без Пророка всем будет лучше. Как он этого не понимает?
– Что такое? – спрашивает Энджел, пристально на меня глядя.
– Тот агент ФБР… – говорю я. – Все жду, когда он снова придет.
– Может, повезет, и он больше не объявится. Эти парни хорошо умеют запугивать, но когда дело доходит до главного, тут же ныряют в кусты.
– Нет, он обязательно вернется. Он ищет того, кто убил Пророка. Начали расследование.
Энджел приподнимается на локте.
