Попросил выпить. Лида удивилась: он никогда не пил, так, бокал шампанского на Новый год. А здесь – выпить. Откопала полбутылки вина. Выпил он жадно, залпом, одним махом.
Потом заговорил. Просил прощения, говорил, что совершил ошибку. Страшную, чудовищную, дичайшую ошибку! Да, увлекся. Не разглядел. Идиот! Там же все было ясно.
Чужой человек, ничего общего, они с ней с разных планет, живут как соседи. Сын… Да, сына он обожает. Но сын не очень получился. Как говорят – неудачный. Куча проблем, даже стыдно рассказывать. В общем, Лидка, я как на острове, домой идти не хочу, а идти некуда. Вот такая расплата…
Лида молчала. Торжествовала, получив сатисфакцию? Вряд ли… Жалела его? Сама не понимала. И да, и нет. Ну в конце концов, она же не святая. Однако в душе что-то перевернулось, заныло, как застарелая болячка, зазудело, как давно успокоившийся укус.
– Разведись, – сухо усмехнулась она. – Тебе, кажется, не привыкать.
Он обреченно посмотрел на Лиду.
– Сын. Уйду – он совсем пропадет, я это знаю. Его мать не справится. Да и по большому счету ей все равно.
– Ну тогда живи. Дети – это главное.
Он молча кивнул.
У двери посмотрел ей в глаза:
– Можно я буду к тебе заходить?
Лида покачала головой:
– Нельзя, Сережа. Нельзя. Знаешь… да нет, откуда? Откуда тебе это знать? Столько лет, Сережа! Столько лет я об этом мечтала, чтобы ты вернулся. А теперь все, понимаешь? Все, слава богу, прошло!
– Понимаю. Ты права. Извини.
Он ушел, а Лида еще долго сидела в темной комнате. Сидела и вспоминала, зная, что та жизнь давно прошла – что вспоминать?
Тасе, разумеется, рассказала.
– Не получилось, значит… – вздохнула она. – Ну что ж… Нет, я его не жалею, о чем ты? Но парнем он был неплохим. А вышло все бумерангом.
– Вышло и вышло, – отрезала Лида. – Я-то при чем?
По счастью, Сережа больше не приходил. Но спустя время позвонил:
– Как ты? Здорова? Знаешь, а я все же ушел, не выдержал. С сыном общаюсь, но… Мне кажется, там уже ничего не исправить.
Пожелав ему удачи, Лида медленно положила трубку.
* * *
У мамы случился гипертонический криз. Приехала «Скорая», настаивала на госпитализации. Мама решительно отказалась:
– Я сама врач, сама себя вылечу. Введите магнезию, и вы свободны!
Врач развел руками:
– Ну и характер у вас, мадам! – Кивок в Лидину сторону: – А вам нелегко.
Разумеется, в тот день Лида осталась у мамы. К вечеру давление нормализовалось, и она облегченно выдохнула. Признаться, мысли роились всякие: а если мама сляжет, не сможет себя обслуживать, и тогда ей, дочери, придется жить с ней. А жить с Ольгой Ивановной, как известно, непросто.
Нет, Лида никогда не оставит ее! Но съехаться после стольких лет раздельной жизни? Сложно представить… Или наоборот – просто? Не смогут они ужиться. Никогда. Да и Лида взрослый человек, давно привыкший к одиночеству.
Ах, как было стыдно от этих мыслей! Как она корила себя, как ругала! Как обзывала последними словами!
– Лида, посиди со мной, – крикнула из своей комнаты Ольга Ивановна. – Лида, ты меня слышишь?
Вздрогнув и вынырнув из своих мыслей, Лида вскочила с дивана.
Мама… бледная, отечная. Слабая и старенькая. Ни былой силы, ни мощи – как бы ни старалась, как бы ни храбрилась. А ведь еще чуть-чуть – и не сможет справляться сама. Да, придется съезжаться. И Тася слабеет. Сил все меньше, оптимизм и всегдашний задор почти испарились. И она нуждается в помощи. Что делать? Ей-богу, смешная ситуация! Две ее старушки и… она, Лида. Одна на двоих! Ох, папочка! Ну ты и шутник!
На две части не разорваться, а деваться некуда.
Да уж, картина – три женщины в городском пейзаже! Три одинокие, не очень счастливые женщины.
– Лида, – кашлянула Ольга Ивановна, – послушай меня. Я хочу тебе кое-что рассказать. В общем… Я не думала, что решусь. Да и смысл? Абсолютно бессмысленно. А я не из тех, кто делает бессмысленные вещи. В общем, Лида, был у меня человек. Да, да, и не делай большие глаза. Друг, любовник, возлюбленный – как тебе угодно. Мой коллега, доктор, из соседнего отделения. Наш роман, – горько усмехнувшись, продолжала мать, – длился почти всю жизнь. Да, Лида, всю жизнь! А точнее – почти двадцать лет. И я его очень любила. Уверена – он меня тоже. Но, как ты видишь… – она посмотрела на дочь, – ничего из этого не вышло.
– Почему? – Лида не узнала свой голос. – Почему, мам? Он был женат?
– Нет, не был. Точнее – давно был в разводе. Я была замужем. И… в общем, я так и не смогла на это решиться.
– Ты? – удивилась Лида. – Ты не смогла решиться? Мама! Храбрее и решительнее нет человека на свете!
Мать кивнула:
– Ну да. А вот не смогла. Из-за вас. Из-за тебя и твоего отца. У вас же была с ним такая крепкая связь. Как бы ты жила с отчимом? Как бы Валя пережил предательство? Да нет, наверняка пережил, не он первый, не он последний. Но как бы он пережил расставание с тобой?
Опустив голову, Лида молчала.
– Вот именно, – продолжила мать. – Ты меня понимаешь. Оставить тебя с ним? – Ольга Ивановна покачала головой. – Нет, невозможно! Он бы наверняка женился, у мужиков это быстро, да и такого, как Валя – ты ж понимаешь! – подобрали бы на следующий же день. А кто попадется, какая женщина? Как она будет относиться к моей дочери? А если родится ребенок? И будет моя Лидка за няньку и за прислугу? – Мать покачала головой. – Нет, я не могла. Как представлю, что скажу тебе, что лишаю тебя отца… В конце концов, ну не получилась у нас с ним совместная жизнь – подумаешь! А может, и хорошо, что не получилась! Быт этот дурацкий, кастрюли, носки… Ты же знаешь, как я это любила. А так мы все сохранили. И страсть, и трепет, и нежность. И еще были наши совместные отпуска, море, солнце и – все остальное.
Лида по-прежнему молчала.
– Вот так, – усмехнулась мать. – Правда, я часто думала – а может, зря? Зря я не решилась? Ты же знаешь, с твоим отцом мы жили не очень. Не очень понимали друг друга, да и во всех остальных смыслах все было не очень… Ну да, наверное, зря. Было бы на свете хотя бы два счастливых человека. А так – три несчастных.
«Четыре! – хотелось крикнуть Лиде. – Было бы четыре счастливых человека! Ты со своим этим… доктором и отец с Тасей! А я… Да как-нибудь пережила бы, не померла бы и не повесилась».
Но Лида молчала. Господи, какая нелепость! Какой кошмарный бред, какое вранье. И у матери, и у отца были любимые люди. Но ни один не решился – ни один! Жалостливые такие, совестливые, упивающиеся своим благородством! А на деле – ни на что не способные слабаки, малодушные слизни и тряпки. Всю жизнь сплошное вранье. Жалели они друг друга! Дочку жалели! Да не дочку жалели, а просто боялись! Боялись решиться, взять на себя ответственность. Объясниться. Изменить свою жизнь. Вот и… Ничтожные трусы, сломавшие жизни – свои и чужие. Боже, какая нелепость! Если бы они узнали правду друг о друге!
– Ладно, мам, – вздохнула Лида. – О чем теперь говорить?
– Не о чем, – согласилась мать. – ты права. Жизнь-то прошла. И вообще – зачем я? Глупость какая… Старею, Лида. Прости.
– Мам, а где… Где он сейчас, этот твой… доктор?
Ольга Ивановна усмехнулась.
– Доктор в порядке. Жив-здоров, удачно женат. Да, женился. Ну и правильно – жизнь как-то надо устраивать? Впереди-то… сплошная разруха. Да и сколько той жизни – помнишь, как говорила твоя бабка Рита?
– Ну и славу богу, – задумчиво проговорила Лида. – Хоть он счастлив.
Тасе ничего не сказала – зачем? Все давно в прошлом, все всё пережили, прожили жизни, да и отца давно нет на этом свете – к чему ворошить?
Тем же вечером она позвонила Сереже.
Хватит несчастных. И хватит трусливых. И гордых хватит. И осторожных – достаточно. Все правильно – сколько той жизни?
Плохой хороший день
День не задался с самого утра. Вернее, с самой ночи, потому что Турову не спалось. Такое бывало довольно часто и всегда выбивало из привычного напряженного ритма. До самого рассвета он вертелся, крутился, маялся. Сбившаяся простыня была противной и влажной. Раздражало все, включая постельное белье, наверняка дорогое, из хорошего магазина – другого жена и не покупала, – и оно казалось колким и неуютным, подушка деревянной, а одеяло тяжелым. Туров подумал, что раньше этого не замечал. Резинка на трусах врезалась в кожу. Туров вставал, пил холодную воду, как следствие, часто ходил в туалет, но потом снова пил и даже сжевал кусок колбасы. Колбаса показалась слишком соленой, и Туров со злостью сплюнул непрожеванный кусок.
Вернувшись в спальню, он внимательно посмотрел на жену. Та крепко и, кажется, сладко спала. Замечательные рыжие – конечно, теперь уже подкрашенные – пружинки ее волос, которые он обожал, раскинулись по подушке. Но сейчас это его не умилило.
Он вышел в гостиную и лег на диван. На кожаном диване было скользко и неудобно. Чертыхнувшись, Туров вскочил, как ужаленный. Сел в кресло, вытянул ноги и закрыл глаза. Бесполезно – он окончательно понял, что все попытки бесплодны и сегодня ему не уснуть. Глянул на часы – половина шестого. Ура, дурацкая ночь сдавала права. Всё, всё, всё! Прохладный душ, непременно две чашки крепкого кофе – а иначе он не очухается, – несладкий йогурт и тост с сыром – обычный завтрак. Если не подключится жена, адепт здорового питания. Тогда придется проглотить мерзкую зеленую субстанцию под названием овощной смузи. Бррр!
Но ничего, до обеда он как-нибудь дотянет. И тут же вспомнил, что пообедать, скорее всего, не удастся – на час дня назначены серьезные переговоры с французами. Ну и черт с ним, с обедом, – выпьет кофе с печеньем, у секретарши Светки всегда есть что съесть. Секретарша из породы грызунов – весь день чем-то хрумкает: то сушки, то вафли, то дурацкие чипсы. Чипсы Туров любил – при виде вожделенного пакетика рот наполнялся вязкой слюной.
Но нет, вредных чипсов в его рационе не было лет десять – жена отучила. Овощные супы, полезная индейка, причем белое мясо, сухое и пресное, свежая рыба, дорогие молочные продукты, из тех, что без консервантов. Их дети не знали вкуса «Макдоналдса» и подобных заведений. Нет, старшая, Лизка, наверняка потом наверстала – еще бы! И он ее понимал. А вот младшая, Миланочка, была еще под контролем. В доме не было конфет: на десерт фрукты или йогуртовое мороженое. Бедные дети!
Он видел, с каким вожделением маленькая Лизка смотрела на сладкую вату, бургеры, картошку фри, кока-колу и прочие вредности. А потом и младшая тянула носом, улавливая аппетитные запахи. Но нет, с Женей шутки плохи. Получишь в ответ такие нотации, что в секунду расхочешь. И дети молчали. В начале совместной жизни Туров сопротивлялся Жениным правилам и с этими нововведениями пытался бороться, орал как резаный: «Какие сырники на ужин? Ты что, одурела? Я мужик, я пришел с работы голодный, а ты мне сырники? Я хочу кусок жареной свинины! С картошкой и соленым огурцом или с маринованным помидором!»
Жена не удостаивала его ответом – железная выдержка – и продолжала стругать салаты из свежих овощей. В доме не было кетчупов, майонезов, свинины, сосисок – ни-ни! Иногда, крайне редко, дорогая и натуральная – ха-ха – колбаса из магазина экопродуктов.
– Не делай вид, что ты меня не слышишь, – орал он, – и правила свои не навязывай!
Женя поворачивалась к нему с нежной улыбкой:
– Садись, дорогой! Остынет. Тебе к сырникам сметанки или свежей малины?
Туров сопротивлялся недолго, пару лет. Но, конечно же, зависал у киосков с шаурмой и чебуреками и, воровато оглядываясь, словно у его жены были шпионы, все это жадно и быстро съедал.
Очень скоро его засекли – нюх у жены был как у борзой.
– Пахнет пережаренным маслом, – скривилась она. – А что это на пиджаке? Это жир, Туров! Признавайся, ты ел беляши? Туров, когда жрешь, думай о холестериновых бляшках!
Холестериновых бляшках! Ну разумеется, о чем еще думать!
Но почему-то он испугался и «поджираться гадостью» – выражение любимой жены – перестал. Зато стал чаще ездить к маме, чтобы нормально поесть. Мама его жалела. Варила домашние пельмешки, пекла пирожки, а на плите дымилась кастрюля с кислыми щами на свиной грудинке. А как все это пахло!
Подпирая ладонью щеку, мама садилась напротив и смотрела на него печальными глазами. Женьку, его жену, мама ценила, но… так и не смогла полюбить.
Конечно, невестка все делает правильно – следит за здоровьем мужа. Благодаря ей он занимается спортом. Благодаря ей он строен и моложав. Чего уж, в их роду была расположенность к полноте. Но так издеваться над человеком? Так гнобить мужика?
Но со временем Туров привык с здоровому питанию и даже был благодарен жене – никакие болезни, появляющиеся у его сверстников, его не коснулись, тьфу-тьфу! Ни тебе гипертонии, ни гастрита, ни артрита – спасибо разумной Жене.
Нет, иногда ему позволялось – скажем, на даче или в гостях шашлыки. Но жена зорко следила:
– Один шампур, Туров! – шипела она. – И три рюмки водки!
Зато его не мучали отрыжка и горечь во рту, колики в боку и прочие «прелести».
Он вышел из душа и прислушался к себе. Кажется, легче не стало. Кофе, кофе – вот что вернет его к жизни. Слава богу, к кофе Женя была индифферентна, начитавшись статей про его полезность. Да и должны же быть послабления! Но сама пила только травяные чаи. Иногда, видя палатку с мороженым, Туров срывался и приказывал Володьке, водителю, остановиться. Покупал три рожка – один ему и два себе. Главное не капнуть на одежду – это улики.
После кофе чуть-чуть полегчало. Первая чашка за столом, вторая у окна – привычка.
Туров смотрел в окно. Март. Скоро весна, а за весной лето. Две недели назад они вернулись из любимой Италии. Во дворе лежали сиротские остатки зимы – небольшие нерастаявшие кучки слежавшегося, серого снега. А над ними – серое от облаков мартовское небо. Допив кофе, он вернулся в ванную. Внимательно посмотрел на себя в зеркало: а что, совсем неплохо! Оставшийся средиземноморский загар, гладкое лицо, все еще темные, с легкой проседью, волосы, красивая стрижка – Женька следит. В меру накачанное тело, плоский живот. Молодец его Женька! Да и он молодец. Остался доволен – он еще ого-го! Хотя какое там «ого-го» – Туров хранил жене верность. Во-первых, любил, а во?вторых, был брезглив. Ну и, в?третьих, банально не было времени. Мужские удовольствия типа картишек, охоты и баньки не для него – по натуре Туров был семьянином.
Два нажатия на распылитель флакона с одеколоном (конечно, выбирала жена), втер его в щеки, еще раз оглядел себя и еще раз остался доволен. Да, жене он не изменял, но видеть заинтересованные женские взгляды было довольно приятно. Настроение немного улучшилось. И в эту минуту раздался звонок. На экране высветилось – Володя. Водитель. Туров посмотрел на часы – через двадцать минут машина должна была быть у подъезда.
Словно почуяв подвох, без всяких «здрасте», Туров с раздражением бросил:
– Ну что? Что-то случилось?
Действительно случилось – машина сломалась. Володька что-то бубнил про гараж, про то, что сегодня – да, да, обязательно сегодня, Алексей Евгеньевич, да вы не волнуйтесь – к вечеру все будет в порядке.
– Может, возьмете такси? А чё, сейчас сервис нормальный! Нет, правда!
Но Туров уже отключился. Советчик, блин! Возьмите такси! Баран. Как-нибудь без его бараньих советов. Лучше бы за машиной следил, кретин. Он разозлился не на шутку.
Такси? Нет, сегодняшних таксистов Туров остерегался, это не прежние московские таксисты, профессионалы, спецы своего дела – нагловатые, ушлые, хитрые, отчаянные и умелые весельчаки. Нет, никакого такси – сегодня это опасно. Остается взять машину у жены, другого выхода нет. И, тяжело вздохнув, Туров отправился в спальню.
Жена по-прежнему сладко спала. Туров осторожно дотронулся до ее плеча. Поморщившись, Женя открыла глаза и глянула на часы.
– Ты что? – удивилась она. – У меня еще сорок минут! Что-то случилось?
Туров объяснил ситуацию и тут же снова расстроился: ну вот почему он разговаривает заискивающе, почему просит, давит на жалость? Клянчит, а не приказывает, как подобает кормильцу? Ну да, подкаблучник. И это надо признать…
– Машину? – удивилась жена. – А Миланка? Ты на машине, а мы на метро?
Очень хотелось обидеться. Очень. И выдать жесткую тираду: «Впервые в жизни попросил, да, форс-мажор! Вам две остановки. И, знаешь, я ездил в школу на автобусе и ничего, как видишь, не помер! Да и ты, кажется, тоже?» Но не стал. Жена права, дочь – это святое. Да и скандалить не очень хотелось – Женя была из тех, кто может молчать неделями.
Он быстро оделся и, не заходя в комнату дочек, как бывало всегда, вышел за дверь. Было обидно. Ужасно обидно! Женя знает ведь, что он не любит метро! Всегда не любил подземку, а уж сейчас, загруженную приезжими, тесную, душную, и говорить нечего. В метро ему становилось плохо.
На улице было тепло. Тепло и влажно, и еще ощутимо пахло весной.
Выйдя из двора, Туров остановился. И что теперь? Поднять руку и остановить такси? Или все-таки позвонить секретарше Светке, чтобы та вызвала? С минуту подумав, вздохнул и пошел по направлению к метро.
В конце концов, подумаешь, барин! В метро он не ездит, душно ему! Цаца какая! И давно ли? Задумался, вспоминая. Да, лет двенадцать точно! А может, и больше. А что, даже любопытно – какое оно сегодня, это метро? И, взбодрившись, прибавил шагу. До метро было близко, минут шесть, не больше. А до работы пять остановок. Или четыре? Он начал считать. Забыл. Черт, забыл! Коренной москвич, а забыл старые и всем известные станции! Впрочем, чему удивляться? Все мужики давно пересели в машины. Да и женщины тоже.
Бодрым шагом Туров зашел в метро. Все было по-прежнему – спешащий на службу народ, приезжие с тюками и сумками, гул поездов, стойка дежурной у турникетов. Только вот турникеты были новыми… Да, точно, новыми! Блестящими, хромированными, с маленькими стеклянными дверками.
