– Я их сейчас в тебя кину, – мрачно пообещала она.
Я пожала плечами.
– Увернусь, не беда.
– Нет, ты просто невыносима. – Либби неохотно убрала деньги, достала неведомо откуда форму для запекания и строго на меня воззрилась. – А я тогда тебя маффином угощу. Отказы не принимаются!
– Есть, мэм! – воскликнула я и уже потянулась было за кексом, как вдруг заметила, что на столике стоят еще и капкейки. У меня точно земля из-под ног ушла.
– Только не это, Либ…
– Пойми меня правильно, – поспешно заговорила Либби. Она из тех, кто любит печь вкусности в знак примирения. Чтобы загладить вину. На ее языке это значило «не злись на меня, пожалуйста».
– А что тут вообще можно понять неправильно? – тихо спросила я. – Хочешь сказать, он не вернется в эту квартиру?
– В этот раз все будет иначе! – заверила меня сестра. – А капкейки, между прочим, шоколадные!
Мои любимые.
– Да ничего не изменится! – воскликнула я, но переубедить Либби было невозможно – иначе это у меня давно уже получилось бы.
И тут, точно почуяв, что речь зашла о нем, парень Либби, который то появлялся в ее жизни, то исчезал и очень любил поколачивать стены и хвастаться тем, что саму Либби он, дескать, не бьет, – вошел в комнату. Он схватил со стола капкейк и скользнул по мне недобрым взглядом.
– Ну привет, малолетка!
– Дрейк! – одернула его Либби.
– Да ладно тебе, Либбик, я же шучу, – с улыбкой ответил Дрейк. – А то ты не видишь! Вам с сестрой пора бы научиться понимать шутки.
Он пробыл в комнате всего минуту, а уже начинал действовать мне на нервы.
– Либби, у вас нездоровые отношения, – сказала я. Дрейк был против того, чтобы сестра пускала меня в квартиру, и никак не мог ей этого простить.
– Между прочим, это не твоя квартира, – отрезал он.
– Эйвери – моя сестра! – возразила Либби.
– Наполовину, – поправил ее Дрейк и вновь улыбнулся. – Шутка.
И все же в этой шутке была изрядная доля правды. У нас с Либби был общий отец, который в свое время бросил нас обеих, но родились мы от разных матерей. В детстве мы виделись от силы раз-два в год. И потому все очень удивились, когда два года назад Либби взяла надо мной опеку. Она была еще совсем юной. И еле-еле сводила концы с концами. Но Либби есть Либби. Человеколюбия у нее в избытке.
– Если Дрейк останется, то уйду я, – тихо сказала я.
Либби взяла капкейк и сжала его в ладонях.
– Эйвери, я делаю все, что в моих силах.
Она привыкла угождать людям. А Дрейк обожал ее провоцировать. Любил делать ей больно моими руками.
А я не могла просто сидеть и ждать, когда он перестанет бить стены и найдет себе новую мишень.
– Поживу пока в машине. Если понадоблюсь, ищи меня там, – сказала я сестре.
Глава 3
Мой древний «Понтиак» уже давно превратился в ржавую рухлядь, но обогрев в нем (как правило) работал – и на том спасибо. Я припарковалась за кафе, вдалеке от чужих глаз. Либби написала мне сообщение, но я так и не смогла заставить себя на него ответить и просто уставилась в потрескавшийся экран телефона. В мой тарифный план не был включен Интернет, поэтому выйти в Сеть я никак не могла, зато у меня имелся безлимитный пакет смс.
В моей жизни, кроме Либби, был только один человек, которому можно было написать в такой ситуации. Макс. Как и всегда, сообщение мое было коротким и информативным: «Сама-знаешь-кто-вернулся».
На быстрый ответ я не рассчитывала. Родители Макс внесли в распорядок дня время, когда пользоваться телефоном ей было строго-настрого запрещено – а нередко и вовсе его конфисковывали. А еще они печально известны своей любовью к чтению ее переписок, поэтому я не стала упоминать имя Дрейка и ни слова не сказала о том, где именно планирую заночевать. Семейству Лью, и уж тем более приставленному ко мне соцработнику, не стоило знать, что я нахожусь вовсе не там, где должна.
Я убрала телефон и покосилась на рюкзак, лежащий на пассажирском сиденье, но все же решила отложить домашку до утра. Потом откинулась на спинку водительского кресла и закрыла глаза, но сон все не шел, и я достала из бардачка единственную ценность, оставшуюся у меня от мамы, – стопку открыток. Тут их были десятки. Десятки мест, куда мы мечтали поехать вдвоем.
Гавайи. Новая Зеландия. Мачу-Пикчу. Я рассматривала картинки одну за другой и представляла себя где угодно, но только не здесь. В Токио. На Бали. В Греции. Сама не знаю, сколько времени я провела наедине с этими мыслями, но вдруг телефон просигналил. На экране появился ответ Макс на сообщение о Дрейке.
«Вот верблюдок!» – написала она. А через секунду спросила: «Ты как, ничего?»
Макс переехала из города после восьмого класса. С тех пор мы общались в основном по переписке, причем Макс старалась не материться, боясь, что это прочтут родители.
Так что ей приходилось проявлять изобретательность.
«Терпимо», – написала я в ответ, и тут уже праведный гнев Макс на моего обидчика излился в полную силу.
«А НЕ ПОШЕЛ БЫ ЭТОТ ОХУРМЕВШИЙ СУДАК В АНТИЛОПУ! ПУСТЬ БУЙ СОСЕТ!»
Через мгновение у меня зазвонил телефон.
– Ты точно в порядке? – спросила Макс, когда я подняла трубку.
Я опустила взгляд на открытки, лежащие у меня на коленях, и к горлу подкатил ком. Я непременно закончу школу. Подам во все колледжи, в какие только можно, исходя из отметок в аттестате. Получу востребованное образование, которое позволит мне работать удаленно и получать достойные деньги.
Побываю во всех странах.
Я выдохнула – медленно и судорожно, – а потом ответила:
– Ты же меня знаешь, Максин. Я непременно выкручусь, что бы ни случилось.
Глава 4
За ночевку в машине пришлось сполна заплатить на следующий день. Все тело страшно болело, а после физкультуры пришлось принять душ, потому что вытираться салфетками в туалете кафе – не лучший способ соблюдать личную гигиену. Времени высушить волосы у меня не было, так что на следующий урок пришлось заявиться с мокрой головой. Видок у меня был, прямо скажем, неважный, но я всю свою жизнь проучилась в одной школе с одними и теми же ребятами. А среди них успела стать невидимкой.
Никто не обратил на меня внимания.
– Текст «Ромео и Джульетты» просто усыпан пословицами – лаконичными, но содержательными крупицами мудрости, рассказывающими о законах, по каким живут человек и мир. – Наша преподавательница английского была еще совсем юной и очень пылкой, но сегодня она превзошла саму себя – и если честно, я начала подозревать, что она перебрала с кофе. – Но давайте ненадолго отвлечемся от Шекспира. Кто может привести пример поговорок, которые мы используем в повседневной жизни?
«На босую ногу всякий башмак впору», – пронеслось у меня в мыслях. В голове что-то стучало, по спине скатывались капельки воды. «Голь на выдумки хитра. Хуже нищеты только смерть».
Дверь в класс распахнулась. На пороге появилась секретарша. Дождавшись, пока учительница на нее взглянет, она объявила:
– Эйвери Грэмбс ждут в кабинете директора.
По всей видимости, это значило, что мой тест уже проверили.
* * *
Я понимала, что никаких извинений ждать не стоит, но никак не могла предвидеть, что мистер Альтман встретит меня у секретарского стола с таким восторгом в глазах, будто его только что посетил сам папа римский.
– Эйвери!
В голове у меня тотчас же раздался тревожный звоночек – как-никак, на моей памяти еще никто и никогда так не радовался моему появлению.
– Прошу за мной, – сказал директор и распахнул дверь своего кабинета. Я увидела знакомую прическу – неоново-синий хвост.
– Либби? – сказала я. На ней была форма медсестры с принтом в виде черепов и ни грамма косметики, а это означало, что в школу она пришла прямо с работы. Посреди смены. А санитаров, работающих в домах престарелых, не станут просто так отпускать посреди смены.
Только если случится что-то очень серьезное.
– А что, папа… – начала я и осеклась, не в силах закончить вопрос.
– Ваш отец в полном порядке, – ответил мне незнакомый голос, не принадлежавший ни Либби, ни директору Альтману. Я вскинула голову и посмотрела вперед, поверх сестры. Стул за директорским столом был занят – на нем сидел парень немногим старше меня. Да что тут вообще творится?
Одет он был в костюм и производил впечатление человека, которому под стать повсюду ходить со свитой.
– По имеющимся у меня данным, – продолжил он густым, низким голосом, размеренно и четко, – еще вчера Рики Грэмбс был цел и невредим и мирно уснул в номере мотеля в Мичигане, в часе езды от Детройта.
Я постаралась отвести от него взгляд – но тщетно. Белокурые волосы. Светлые глаза. Черты до того острые, что ими, казалось, можно скалу рассечь.
– И откуда вам это известно? – спросила я. Даже мне было невдомек, где носит моего нерадивого папашу. А он-то это как узнал?
Парень в костюме на мой вопрос не ответил. Вместо этого он многозначительно вскинул бровь.
– Мистер Альтман, не оставите нас на минутку? – спросил он.
Директор раскрыл было рот – видимо, чтобы возразить против выдворения из собственного кабинета, – но незнакомец поднял бровь еще выше.
– Помнится, у нас с вами был уговор.
Альтман прочистил горло.
– Ну разумеется. – Он развернулся и вышел. Дверь захлопнулась у него за спиной, а я продолжила бессовестно пялиться на парня, выгнавшего директора.
– Вы спросили, откуда мне известно местонахождение вашего отца, – проговорил он. Глаза у него были такого же цвета, как костюм – серые, почти серебристые. – На данном этапе советую вам просто принять за данность тот факт, что мне известно все.
Если бы не смысл сказанных им слов, слушать его было бы одно удовольствие.
– Парень, который считает, что знает все на свете, – пробормотала я. – Это что-то новенькое.
– А вы, стало быть, девчонка с лезвием бритвы вместо языка, а? – сострил он в ответ, не сводя с меня серебристых глаз. Уголки его губ дрогнули в улыбке.
– Кто вы? И что вам нужно? – спросила я. От меня, – пронеслось в голове. – Что вам нужно от меня?
– Передать вам информацию, только и всего, – ответил он. По не вполне понятным даже мне самой причинам сердце в груди тревожно заколотилось. – Это оказалось сложно сделать традиционным способом.
– Это все я виновата, – робко вставила Либби, сидевшая у меня за спиной.
– В чем это ты виновата? – спросила я и обернулась к сестре, радуясь поводу отвести взгляд от Сероглазого и борясь с желанием снова на него уставиться.
– Первое, что тебе нужно знать, – начала Либби со всей серьезностью, какой только можно ждать от человека в форме медсестры с принтом в виде россыпи черепушек, – так это то, что я и не догадывалась, что письма – настоящие!
– Какие еще письма? – спросила я. Кажется, одна я в этой комнате не понимала, что происходит, и никак не могла избавиться от ощущения, что это непонимание мне страшно мешает; я чувствовала себя как человек, стоящий посреди железнодорожных путей и не знающий, с какой стороны поедет поезд.
– Заказные письма, которые юристы моего отца вот уже три недели высылают на ваш адрес, – пояснил парень в костюме, и его голос окутал меня, точно одеяло.
– Я подумала, что это какие-то мошенники, – пояснила Либби.
– Уверяю вас, это не так, – бархатным тоном заверил ее парень.
Чутье, впрочем, подсказывало, что таким красавчикам не стоит верить на слово.
– Давайте начнем с самого начала. – Он сложил руки на столе, темневшем между нами, так, что большой палец правой руки оказался над запонкой, поблескивавшей на запястье левой. – Меня зовут Грэйсон Хоторн. Я выступаю от лица юридической конторы «Макнамара, Ортега и Джонс», которая находится в Далласе и занимается вопросами, связанными с недвижимостью моего деда. – Грэйсон снова заглянул мне в глаза. – Несколько недель назад деда не стало, – повисла весомая пауза. – Его звали Тобиас Хоторн, – уточнил он и умолк, наблюдая за моей реакцией – точнее, за полным ее отсутствием. – Вам это о чем-нибудь говорит?
Ощущение, что я стою посреди путей, снова вернулось.
– Нет, – призналась я. – А должно?
– Мисс Грэмбс, мой дед был весьма состоятельным человеком. И, насколько мне известно, помимо родственников и людей, которые служили ему многие годы, в его завещании упомянуты и вы.
Смысл сказанных им слов упрямо от меня ускользал.
– Где-где упомянута?
– В завещании, – повторил Грэйсон, и его губы тронула легкая улыбка. – Мне доподлинно неизвестно, что он вам оставил, но ваше присутствие на оглашении завещания совершенно необходимо. Мы уже несколько недель его откладываем.
Притом что я отнюдь не считала себя глупой, я не понимала ни слова – с таким же успехом Грэйсон Хоторн мог бы заговорить со мной на шведском.
– С какой стати вашему деду что-то мне оставлять? – спросила я.
Грэйсон поднялся.
