Петли ведущих в бассейн дверей скрипнули, несколько женских голов повернулись в нашу сторону.
Я никогда не была особо тщеславной, но мне стало интересно, что же при взгляде на меня видят эти дамы, только что после полной эпиляции и грязевой ванны.
Если бы мы встретились в Гилдхолле, где я училась драматическому искусству, они бы увидели дерзкую девицу с растрепанным гнездом рыжих кудряшек, считающую, что сидеть на мокрой траве и пить сидр – это такая же важная часть образования, как и декламировать Шекспира. Я тогда пела в тви-поп[4 - Поджанр инди-попа, для представителей которого характерна примитивная простота звучания. (Прим. ред.)] группе, скручивала идеальные косяки, одевалась весьма экстравагантно, да и компания была под стать: помню, как я разгуливала в коротеньких шортиках и кимоно под руку с неряшливым бисексуалом из Королевского колледжа. Не то чтобы все тут же оборачивались, стоило мне войти в комнату, но в юности мне определенно сопутствовало триединство успеха: амбиции, харизма и немного удачи.
В тридцать с хвостиком у меня уже был Фитц, которого я таскала с собой в модном тогда слинге, а мечты об актерской карьере на подмостках Вест-Энда стали далеким воспоминанием. Но даже тогда я сохраняла дух изысканного бунтарства. Я носила воротнички, как у Питера Пэна, с закругленными краешками, вместе с черными кожаными мини-юбками. Приправляла речь французскими словечками и ругательствами. Я прекрасно себя чувствовала в загородных домах с пятнадцатью спальнями и даже помогала Озу обхаживать инвесторов, чтобы те вкладывали деньги в турецкие кондоминиумы.
Потом, конечно, против него выдвинули обвинения, мы разъехались, и я, в свои тридцать с небольшим, оказалась в Америке «замужем» за успешным риелтором, Рэнди. Староватая для инженю, я примерила роль избалованной домохозяйки. Полностью полагалась на «мужа», который занимался перепродажей домов, зарабатывал на субаренде и закрывал по две-три сделки в неделю. Мой образ жизни можно было назвать праздным: организовывала вечеринки и составляла меню, коллекционировала посуду от Ле Крейзе и духи от Джо Малон. А еще я забеременела Китти. Когда, казалось, у меня было все, рынок недвижимости обвалился и настали времена, требующие отчаянных мер.
Если бы кто-то увидел меня в тот день в Оделл, то испытал бы скорее жалость, а не благоговение. Без регулярных посещений салона рыжие волосы потускнели. Лишившись членства в фитнес-клубе, я раздалась в области талии и бедер, и тело стало похоже на подсдутый батут.
Бассейн был средненький, если учитывать количество шезлонгов. Никто нас здесь, конечно, не ждал. Я не хотела, чтобы Фитц сильно расстроился, поэтому планировала невинную ложь: проблемы с машиной, испорченный фруктовый сок и больной живот или травма из-за навязчивого желания поковыряться в носу – «Мама Калеба тут только что написала…».
К тому же я совсем забыла упаковать нам обед, поэтому в моих интересах было проявить максимум дружелюбия.
Рядом с неглубокой частью бассейна сидела пенсионерка одинокого вида. Она попивала огуречную воду, замотанная в огромный индийский платок, дупатту, и ее богатство бросалось в глаза так же, как шрамы от подтяжек возле ушей. Я остановилась напротив нее, зевнула, демонстрируя скуку, и она рефлекторно меня отзеркалила. Но потом она посмотрела на Фитца и Китти с выражением явного детоненавистничества, и я продолжила поиски, двинувшись вдоль ряда шезлонгов.
Мы прошли мимо малышки, которая сжимала в руках теннисный мячик и цеплялась за свою няню:
– Хочешь посидеть в теньке? – спросила женщина с карибским акцентом, шумно передвигая стульчик.
Обошли стороной молодую содержанку, которая в красках описывала подружке свой ланч:
– Я взяла китайскую лапшу, и она была ну пр-о-осто потрясающая. Только я попросила свинину заменить на яйцо и овощи.
«А вот и оно», – подумала я.
На дальнем конце лягушатника сидели две молодые мамочки и обсуждали переход своих детишек в следующий класс, а расположившаяся чуть в стороне от них третья изо всех сил делала вид, что не подслушивает.
– Так кто будет у Иззи, говоришь? – спросила одна из женщин. – О, ясно. Ну, в третьих классах все учителя отличные. Я слышала, Лейла тоже будет там учиться. И Уиллоу. О, и Олли Гуэрра. Его родители недавно купили дом Диланов.
Когда телефон пассивной наблюдательницы зазвонил, она прекратила шпионить и стала рыться в своей жуткой дешевой сумочке с надписью «Доброта всегда в моде».
Я подтолкнула детей поближе и села рядом с этой женщиной, но так, чтобы не показаться навязчивой. Оставила свободным соседний лежак и начала наблюдать: она пыталась одновременно разговаривать по телефону и присматривать за девочкой-азиаткой в розовых очках под цвет майки с ананасами. Сама женщина была в брендовой панаме – такую жители Манхэттена обычно выбирают для поездок за город. Но наивную провинциальность все равно было не скрыть: ее оттенок кожи явно намекал на увлечение автозагаром, а здешние мамочки предпочитали аристократическую бледность.
Она недовольно, но спокойно распутывала прядь волос своей дочери.
– Мне кажется, это неподходящие сережки для бассейна. Это же бабушкин жемчуг, понимаешь?
Я аккуратно начала снимать платье с Китти – никаких резких движений, ничего, что могло бы привлечь лишнее внимание. Нужно было только заявить о своем существовании женщине рядом.
С водяными очками, болтающимися в руках, Фитц рванул к бассейну.
– Шагом, пожалуйста! – крикнула я ему вслед и обратилась к Китти: – Давай-ка наденем эту шляпку, чтобы твое милое личико не сгорело.
– Не хочу шляпу!
Краем глаза я заметила телефон той женщины – ее палец с ярким ногтем замер на экране. Я вздохнула чуть громче, чем нужно.
– Когда мы в прошлый раз сюда приходили, ты вся обгорела, Сосисочка. Я тогда почувствовала себя худшей мамой на свете!
Женщина подняла голову – интересно, что именно из сказанного ее привлекло? Наверное, дело было в чувстве превосходства. Женщины слетаются на чужие неудачи как мотыльки на пламя.
– Твоя мамочка права, – сказала она Китти. – В прошлом году мы были на Лонг-Бич, я отправила свою Габи на пляж с хвостиками и не стала мазать пробор солнцезащитным кремом. У нее вся кожа покрылась волдырями! Как будто ей волосы пересаживали.
– Не против, если я подвинусь? – Я уже перекладывала сумку на соседний шезлонг.
– Конечно, – сказала она приятным звонким фальцетом. В нем не было повелительной интонации, только девичий энтузиазм.
– Супер! Это марево просто сводит с ума.
Придвинувшись, я смогла рассмотреть ее дизайнерский купальник. С глубоким декольте и замысловатыми вырезами по бокам, он подчеркивал ее чрезмерную худобу. Руки были костлявыми, мышц не видно. Наверняка она – одна из тех девушек с дисморфофобией, которые считают себя коровами, хотя сами как перышко.
Я сняла платье, даже не пытаясь втянуть живот. Никаких кубиков там уже не было – один большой шарик.
– Летом у меня всегда появляется ностальгия по двадцатым, – сказала я.
– Предложи мне кучу денег, и я все равно не соглашусь снова стать двадцатилетней. – Она нахмурилась, а потом поспешно попыталась сменить мрачное выражение на неловкую улыбку.
– Я имею в виду двадцатые годы. Тогда женщины прикрывали почти все тело – сейчас я бы сделала это с радостью.
– Ой, брось… – она начала возражать, но быстро растеряла уверенность.
Я прихлопнула невидимого комара.
– Так много мошкары! – сказала я с намеренно выразительным британским акцентом.
Улыбнувшись, она назвала мне какой-то бренд органических средств от насекомых на основе гвоздики и мяты.
– А в Британии с насекомыми борются джином с тоником перед ужином.
– Поняла. Ты англичанка, – по ее лицу пробежала тень раздражения. – Могла бы и догадаться по акценту. Да уж! Видимо, у меня совсем мозг разжижился после массажа.
Подбежала ее дочка, вся мокрая, и начала канючить:
– А теперь мы можем поесть мороженого?
– Мы сначала закажем обед. Договорились? – Она съежилась, будто ее мнение на этот счет не имело никакого значения.
Про себя я подумала, тяжелее ли отказывать приемным детям. Ее девочка была китаянкой. Сама она выглядела как еврейка или итальянка.
– Как вам удается попадать на массаж с этой очаровашкой? – спросила я.
– Это еженедельная традиция. Мы приезжаем из Вудстока с моей подругой Эбигейл…
– О, Эбигейл Браун?
– Нет, она Эбигейл Уиллер. Вы знакомы?
Я покачала головой. В Вудстоке я не знала ни души. Мне просто захотелось заставить ее думать, что мы вращаемся в одних кругах.
– Каждый год мы с Эбигейл покупаем абонементы на целый сезон. Она присматривает за девочками у бассейна, когда я иду на массаж или к косметологу. А потом моя очередь следить за ее малышкой, Хлоей. Это помогает не свихнуться.
– А сейчас она в спа?
– Была, чуть пораньше. Сегодня ей пришлось уйти пораньше.
– Замечательная у вас система. Кажется, мой последний массаж был еще до родов. – Я указала рукой в сторону детского бассейна: Фитц с упоением нырял, а Китти плескалась, держась за металлический поручень. – Вот это моя. Китти. Ей два. А рядом с ней Фитц, ему пять.
– Нечасто услышишь такие имена.
– Китти – это сокращенное от Кэтрин.
– Китти. Очень мило. – Она издала странный урчащий звук и потянулась за своим пикнувшим телефоном.
– Я Грейси. Мюллер. Кстати.
Теперь за ее внимание приходилось бороться с гаджетом: она полностью погрузилась в какое-то приложение или, может, в просмотр видео с котиками.
– Трейси Бьюллер? Приятно познакомиться, – проведя последний раз по экрану, она протянула руку и пожала кончики моих пальцев. С ее костлявого запястья свисали тяжелые платиновые часы, костяшки казались неестественно большими, как и ее огромное бриллиантовое кольцо.
Я уже собралась что-то сказать, но прошла секунда, потом две.
И вместо того, чтобы четко и ясно произнести свое настоящее имя – Грейси – и пошутить про то, что орущие дети вызывают глухоту, я кивнула и улыбнулась. Разумнее было использовать выдуманное имя, учитывая то, что я собиралась провернуть.
– Мелани, – сказала она, все еще не отрывая глаз от смартфона. И после этих трех слогов для недосказанности места не осталось. Полуденное солнце вышло из-за облаков, и момент, когда можно было что-то исправить, оказался упущен.
Глава два
Следующие двадцать минут я слушала непрерывный звон телефона Мелани. Каждое новое сообщение было для нее дозой дофамина. Наконец я сказала:
– Солнце просто невыносимое. Не хочешь чего-нибудь выпить?
На самом деле у меня не было денег на это предложение, но я помнила, как отец демонстрировал превосходство и заставлял всех смотреть на себя, как на хозяина любого отеля, ресторана или вечеринки. Становясь в центр комнаты, он представлял друг другу и угощал едой «своих» гостей. Когда особенно расходился, благодарил людей за то, что пришли.
– А вы сейчас идете в кафе? – спросила она.
Я кивнула.
– Тогда мы тоже пойдем. Я бы не отказалась от лимонада. А еще лучше коктейля… Габи! – крикнула она. – Габи, ты готова обедать?
Подошла ее дочка, что-то лопоча себе под нос.
– Да. Хочу есть. Можно мне пинини?
– Может, лучше рис с овощами? И салат с яблочком и сельдереем? Как тебе такое? – Говорить нет, пускай даже с помощью эвфемизмов, моя новая подруга явно не любила.
– Я хочу пинини!
– Панини. Почему бы и нет! – Мелани достала из сумочки кошелек от Феррагамо размером с роман Кена Фоллетта. В нем был целый набор золотых и черных кредиток. – Со шпинатом и фетой?
– Просто с сыром, – сказал ребенок. – Обычным сыром.
– Мы пытаемся работать над здоровым питанием. – Она прошептала это очень театрально, как будто девочка не смотрела прямо на нас своими черными, глубокими глазками.
– По-моему, это отличный обед, – сказала я, произнеся последнее слово слегка нараспев. В следующую секунду вечно голодная Китти уже дергала меня за купальник, тоже требуя угощения.
Я усадила ее себе на колено и принюхалась.
– О боже, – сказала я, оттягивая резинку ее купальника, который она называла своим «комбинезончиком», – ладно хоть не в бассейне!
– У нее авария? – прошептала Мелани, смутившись вместо Китти. – Я могу как-то помочь?
– О нет. Мы будем через минуту. Идите пока без нас.
– Хотите я и вам закажу? Кухня тут может работать медленно.
– Ты что, не утруждайся!
– Это не проблема. Твои дети любят панини?
Я кивнула. Китти, у которой слово «сэндвич» ассоциировалось с дешевым арахисовым маслом, исподлобья посмотрела на меня, явно не понимая, зачем я на такое соглашаюсь.
– А тебе что взять?
– Я бы съела китайской лапши. Но я обычно прошу заменить свинину на яйцо и овощи. Это так мило с твоей стороны, спасибо!
Я вела Фитца за руку и прикрывала абсолютно чистую Китти своим халатом на пути к выходу, когда увидела сотрудницу отеля с длинными блондинистыми волосами, напоминавшими лапшу.
– О, кто это у нас здесь! – сказал она Китти с такой интонацией, будто у нее напрочь отсутствовало умение общаться с детьми. – Весело поплавали?
Китти посмотрела на нее пустым взглядом.
Я попыталась обойти эту женщину, но она сделала шаг в ту же сторону, чуть не столкнув меня в горшок с папоротником.
– Извините. У нас тут небольшая неприятность.
– Конечно. Мне просто нужно поставить штамп на ваших гостевых пропусках.
– Отлично. Мы буквально на минутку отойдем, чтобы со всем разобраться. – И, уже с нажимом: – Дочке нужно в туалет.
– Просто управляющий сказал…
– Извините, я могу узнать ваше имя? – Я растянула губы в улыбке, давая ей понять, что мое терпение скоро лопнет.
