* * *
Два человека в костюмах для верховой езды – не в ливреях, по которым их можно было бы опознать – внесли раненого в комнату для больных. Там, где они прошли, осталась дорожка из капель крови.
Они несли его бережно. У Елены возникло ощущение, что им уже приходилось делать подобное раньше. Конечно, приходилось, если они – солдаты правителя Ремиджио. Его отец завоевал этот город. Собственно говоря, сами жители предложили ему стать правителем, который будет их защищать. Дед Фолько сделал то же самое в Акорси. Сильные люди, стоящие во главе войска? Пусть лучше они защищают вас, чем наоборот.
Их бережность уже не имела значения, поняла Елена, когда они опустили раненого на лежанку, на которой она обычно спала, желая быть рядом с больным. Ее сердце упало, когда она посмотрела на раненого. Почти мальчик. Однако мальчики погибают в войнах. И женщины, и девочки, и всегда бедняки.
Солдаты вышли, топча сапогами кровавый след. Елена опустилась на колени возле лежанки и осмотрела раны.
– Всеблагой Джад. Вы можете его спасти?
Это произнесла женщина на кровати, ее пациентка. Она сидела, прижав ладонь ко рту.
Елена встала. Когда она только начала заниматься лечением, то приняла решение всегда говорить правду о том, что она может сделать, а чего не может.
– Нет, – ответила она. – Боюсь, этот человек нас покинет.
Много лет спустя Елена научится поступать иначе, будет искусно притворяться, давая людям время, чтобы они осознали приближение смерти, потому что если ты пришла в этот мир, чтобы исцелять, о тех, кто окружает умирающего, иногда любящих его людях, тоже надо позаботиться. Но некоторые истины познаются с возрастом, а Елена в ту ночь была еще молода.
Она услышала за спиной шум и оглянулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Фолько д’Акорси возник в дверном проеме и тут же вернулся в жилую комнату. Немного поколебавшись, она последовала за ним. Женщина подумала, что у нее есть шанс, хоть и очень небольшой, предотвратить насилие в собственном доме. Хотя более вероятно, что она тоже умрет еще до того, как взойдут тонкие серпы лун.
Люди Монтиколы вышли из дома, и Елена осталась наедине с правителями Акорси и Ремиджио, сила ненависти которых друг к другу была хорошо известна всей Батиаре.
Она молча прошла к очагу. Вода в чайнике кипела. Елена занялась отваром для молодой женщины в соседней комнате.
– Он умрет? – спросил Теобальдо Монтикола. Фолько, очевидно, уже что-то сказал ему. – Мне очень жаль. В этом не было необходимости, но ему не следовало обнажать меч.
– Ты мог бы его обезоружить, – произнес Фолько.
Елена стояла спиной к ним двоим, но она содрогнулась от тона, которым это было сказано.
– Возможно, – ответил высокий мужчина. – Но там темно, а я не был уверен, что он один. Показалось безрассудным слишком полагаться на это после того, как он сделал выпад мечом. По крайней мере, я велел принести его сюда, д’Акорси. Воздай мне должное.
– «Воздай должное», – передразнил второй.
– Да, я так думаю, – мягко произнес Монтикола. – Итак, вот мы и встретились. Прошло много времени. Ты постарел, стал еще уродливее. Где остатки твоих волос?
Елена обернулась. Монтикола уселся на сундук у одной из стен, вытянув ноги и скрестив их в лодыжках. Фолько д’Акорси стоял на середине комнаты.
– Часть из них я где-то потерял. – Фолько не улыбался.
– В последний раз мы встречались на свадьбе у Сарди? Старшего сына Пьеро, в Фиренте?
– Ты там присутствовал? Я стал забывчив.
Его собеседник улыбнулся:
– Нет, не стал.
Елена прошла мимо них с высоко поднятой головой, держа в руках отвар из трав, и проследовала в комнату к молодой женщине, лежащей на кровати.
– Выпейте это, – сказала она, подавая чашку, затем приблизилась к мужчине на лежанке. – Он без сознания и не чувствует боли.
– Вы это знаете?
– Да.
– Ему нужны молитвы, – сказала девушка, – и священник. Это для него важно.
– Поблизости нет священника. А молитвы прочтите сами.
– Вы обратились не к тому человеку.
– Вы так думаете? Если у него есть семья, вы сможете им сообщить, что необходимые слова были произнесены.
Девушка посмотрела на нее пристально, но через несколько мгновений все же начала произносить знакомые фразы молитвы над умирающим. Елена в них не верила, но слышала множество раз в течение жизни.
Целительница снова опустилась на колени возле лежанки и осмотрела обе раны. С плечом она бы сумела справиться, но рана в боку была смертельной. Мужчина еще дышал, но с его лица уже исчезли краски, и кровь просочилась сквозь тонкий матрас, капая на пол под лежанкой.
– Я постараюсь облегчить его боль, но и правда уверена, что он ее не чувствует, – сказала Елена.
Она говорила не столько с другой женщиной, сколько с собой, и сама понимала, что твердит одно и то же. Она была потрясена и напугана. Люди и прежде умирали в этой комнате, но не насильственной смертью. Поединок, война, убийственная ненависть до сих пор не входили к ней во двор – только жертвы родов, крестьянского труда, болезней. Ее удивляло, что она почти не чувствовала гнева, но, может быть, он придет позже?
Стоя на коленях перед лежанкой, словно молясь (но она не молилась), и глядя на мужчину, она уловила тот момент, когда он умер. Когда для него все закончилось, началось, изменилось.
В тебе может быть жизнь, ее дар, ее тяжесть, ее возможности, а потом… ее уже нет. Сердце бьется, потом перестает биться. Ты становишься просто телом на лежанке – исчезаешь и не можешь ничего рассказать о том, что там дальше.
Елена сложила ему руки на груди, оглянулась на девушку на кровати.
– Мне очень жаль, – сказала она. Снова поднялась на ноги. – Вы знаете его семью?
– Только мать, она в монастыре возле Акорси.
– Одна из Дочерей Джада?
– Она у них работает.
– Тогда за него помолятся.
– Вам не все равно? Вы во все это верите?
Но Елена не была готова делиться своими мыслями о столь важных вещах с незнакомым человеком. Она лечила их или пыталась лечить, но ее верования были ее личным делом. Елену поразило то, что эта молодая женщина так хорошо ее поняла и что у нее хватило смелости задать такой вопрос.
– Я верю в то, что приносит утешение живым людям. И мне жаль вас, ведь, по-видимому, вы хорошо знали друг друга.
– По-видимому, – с горечью повторила девушка.
Елена вышла в соседнюю комнату. Двое мужчин по-прежнему были там, один стоял, другой сидел – внешне совершенно спокойно. Ей показалось, что оба молчали все время, пока ее не было в комнате, и это было необычно. Едва Елена вошла, Фолько спросил, будто они ждали ее, чтобы продолжить представление:
– Он умер?
– Мне очень жаль, но да. – Она повернулась ко второму мужчине, сидящему на ее сундуке с постельным бельем. – Вы можете приказать своим людям вынести его на лежанке из комнаты для больных? Справа от входа, во дворе, есть сарай. Он не заперт, его можно пока положить там на ящики.
– Какое это имеет значение? – возразил высокий мужчина. – Он мертв.
Елена смерила его взглядом.
– Там женщина, которую я лечу. Не хочу, чтобы рядом с ней лежало мертвое тело. Вы будете так добры, что поможете, или мне послать за людьми в деревню?
– Это плохая мысль, – ответил он.
– Тогда позовите своих людей.
Оба мужчины носили мечи, у обоих на поясе висели кинжалы. В комнате физически ощущалось присутствие ненависти, словно некой потусторонней силы. От этого кружилась голова, Елене казалось, что она вот-вот лишится чувств.
Внезапно она подумала о том, знает ли Монтикола, кто та женщина в соседней комнате? Возможно, нет. Он ее не видел.
Снаружи донесся приглушенный крик, потом второй, что-то треснуло – ветка под ногой или что-либо еще.
Мужчины смотрели на дверь, закрытую для защиты от ночного холода. Они прислушивались. Никто не двигался.
– Твои шесть человек, – произнес Монтикола. – Как я уже говорил, если они не наделают глупостей, их только разоружат и никто серьезно не пострадает. Они умны?
Мы за вами следили, сказал он раньше. А второй назвал это ложью.
Фолько не ответил. Вместо этого он подошел к двери, открыл ее.
– Кузен? – позвал он.
– Готово, – услышали они.
– Сколько? – спросил Фолько негромко.
– Двенадцать, как ты сказал.
Елена невольно взглянула на Теобальдо Монтиколу. Лицо его оставалось бесстрастным, но поза изменилась.
– Спасибо, кузен, – спокойно произнес Фолько. – Пожалуйста, выбери из них троих, Альдо, неженатых и бездетных, если удастся, и убей их. Должен с сожалением сказать, что Коппо Перальта только что умер.
Кто-то – кузен – яростно выругался в темноте.
– Только троих, мой господин?
– Троих. Но проследи за этим.
– Да, мой господин.
Монтикола встал. Казалось, он заполнил собой все маленькое помещение.
– Акорси, если они это сделают, я убью тебя прямо здесь, а потом целительницу, а потом девицу Риполи, которая прикончила для тебя Уберто. Выбирай быстро.
Он все-таки знает, кто эта женщина, подумала Елена.
Стоящий в дверях Фолько обернулся, и она увидела на его лице улыбку.
– Нет, не убьешь. Этот дом окружили двадцать моих людей, а не шесть, а ты слишком ценишь свою жизнь, чтобы погибнуть, пытаясь убить меня и двух женщин, одна из которых – дочь герцога Мачеры. Не надо пустых угроз. Тебе это не к лицу.
Он закрыл дверь и повернулся к своему противнику.
Елена отошла к очагу. Ей было очень страшно. Она не видела никаких духов, парящих около кого-либо из этих мужчин, но действительно ощущала смерть, присутствующую в комнате или приближающуюся к ней.
– Может быть, ты все равно прикажешь меня убить, если у тебя двадцать человек.
– Их двадцать. Может, и прикажу.
– Станет известно, кто меня убил. Ты не сможешь проделать такое тайно.
– Согласен, – ответил Фолько.
– Я сказал своим людям, куда поехал.
– Не сомневаюсь. Обычная предусмотрительность.
– Ты умрешь первым, и обе женщины.
– Я мог бы выбежать из дома.
Монтикола громко рассмеялся:
– Да ты скорее убьешь себя сам.
Фолько слегка улыбнулся:
– Ты так хорошо меня знаешь.
– Достаточно хорошо. Но… видимо, я не смогу убить тебя здесь, поскольку ты солгал насчет количества людей, которых собирался взять с собой.
– Тогда мне повезло, что я это сделал.
– Но и ты не можешь убить меня.
– Я все еще это обдумываю.
– Нет, ничего подобного. Тебе этого хочется, но ты не думаешь об этом. «Хотеть» – совсем не то же самое, что «мочь».
Фолько поднял обе руки, изображая насмешливое удивление:
– Какой проницательный ум!
