– Но первый отпуск через шесть месяцев… – мямлил салага.
– Так это на других планетах. Не на нашей. Там, где контракт по четыре года. Обманул ты, пацан, невесту, обманул, – капрал дружественно улыбнулся, хлопая бойца по плечу.
Голограммная ручка выскользнула из потной ладони рядового и покатилась между рядов. Остановилась возле моего ботинка. Я машинально наступил и подумал, что тоже когда-то обманул невесту. Детали вспомнить не смог, но чувство досады сразу отразилось на лице. Не по своей вине? Но точно не как этот рядовой. Иное что-то замешано. Вспомнить бы только. Жаль, не могу.
Голограмма стала меркнуть и окончательно исчезла. Девушка пропала.
Транспортник тряхнуло. Еще раз.
– Турбулентность, что ли? – сказал старый капрал и привычно нахмурился.
– Точно турбулентность, – поддакнул со своего места лопоухий паренек, любитель мелкого шрифта.
Я потянулся к ручке, желая поднять предмет, тайком рассмотреть и вернуть владельцу, и увидел в полу появившуюся крохотную дырку величиной с монету номиналом в полтинник.
Замер, повиснув на ремнях.
Странно.
Рядом появилось второе отверстие, третье. Засквозило со всех сторон. Пол стал походить на решето, а транспортник неожиданно потащило влево. Голоса в салоне резко стихли. Все ждали выравнивания курса и выхода судна на заданную траекторию полета. Ведь ничего не могло случиться в стандартном полете обычного транспортника. Солдаты реагировали на происходящее по-разному: большинство с любопытством, некоторые с явной тревогой и немногие с глупой растерянностью.
И лишь один старик капрал, продолжая зажимать рану навылет у молодого рыжего паренька, смотрел на происходящее расширенными от ужаса глазами. Черные зрачки, не мигая, уставились на меня, гипнотизируя и пригвождая к креслу.
– Говорит командир корабля. Всем занять свои места. Приготовиться к аварийной посадке, – будничный тон разорвал пелену тишины. Солдаты загомонили разом. Забряцали ремнями. Засуетились.
А я вдруг вспомнил, что так и не спросил, как зовут моего сержанта-помощника, так не во время ушедшего в гальюн и тяжело вздохнул, когда пол под ногами начал разваливаться.
* * *
Я точно болтался в космосе. Медленно шевелил руками и ногами. Любовался белыми перчатками и дутыми сапогами. Смотрел на далекие звезды, мигающие в мрачном и холодном вакууме. Как спокойно. Как хорошо. А потом я увидел обрывок шланга и забеспокоился. Засуетился. А где страховочный трос? Простая мысль парализовала на долю секунды. Шланг порван, троса нет. Как же так? Безмятежность исчезла, состояние сразу изменилось, и внутренние датчики запищали все разом, предупреждая о крайней опасности. Стал вращаться, хватать себя, искать запасные баллоны. Где кислород? Как же я теперь дышать стану? Сейчас все закончится. Времени нет. По стеклу шлема паутиной поползли длинные трещины. В тишине отчетливо звякнула отошедшая пружинка, оцарапав мне лоб, и вкрадчивый голос спросил, дыша смрадом в самое ухо:
– Ну что? Вспомнил?
– Нет! Нет! – я пытался выкрикнуть ядовитые слова. Избавиться от них. Выплюнуть из себя. Но вместо слов изо рта полезла земля. Склизкие комки валились без остановки.
– Вспоминай! – потребовал величественный голос. – Время наступает.
– Для чего? – хотел спросить я, но только давился землей и не мог справиться со спазмами. – Что должно произойти? Кто ты?
Вместо ответа, в другое ухо закричали:
– Живой! Еще один!
Я попытался выдохнуть и не смог, грудь сдавливало со всех сторон. С лица посыпались комья черной земли. Я заворочался, чувствуя капкан свежей могилы и желая поскорее выбраться наружу. Человек, от крика которого я очнулся, забеспокоился. Заползал вокруг меня, привставая на четвереньки, высматривая в пелене сизого дыма неизвестное. Низко клубящееся по большой свежей просеке марево скрывало следы катастрофы.
Рядом на четвереньки упал старый капрал. Мокрая листва сразу налипла на колени. Грузно завалился и тоже принялся обеспокоенно смотреть по сторонам. От прежнего холеного вида ничего не осталось. Новый мундир порван, залит кровью, запачкан грязью и прожжен в нескольких местах.
– Господин капрал, еще живой, – прошептали рядом. Я снова заворочался, но на меня навалились, а капрал, положил тяжелую ладонь на лицо, вжимая в землю. Комья земли попали в рот. На зубах заскрипел песок.
– Тихо, – прошептал мне капрал, – тихо. – Я закрыл глаза не в силах справиться с удушением. – Закапывайте его. Быстро. – Со всех сторон на меня стали нагребать землю и засыпать листвой. Старик медленно убрал руку с лица, так что я смог снова дышать, и глянул в жерло.
Глаз.
Я увидел знакомый глаз, преследующий меня теперь постоянно. В каждом видении. В каждом бреде, горячке и яви. Такой зрачок ни с чем не спутаешь.
С секунду немигающий глаз рассматривал меня, а потом старый солдат прошептал:
– Мы обязательно вернемся за тобой, лейтенант, – и его рука сравняла землю, погружая сознание во мрак.
2
– Ваня. Ванечка. Иван, очнись, – нежно звал меня женский голос. Я увидел смазанный образ белокурой женщины, которая стала поливать меня из большого фарфорового кувшина.
Холодная капля закатилась за шиворот, и я попытался открыть глаза.
Дышать.
Легкие жгло.
Заворочался, трамбуя землю и, собрав все силы и отчаяние для последнего рывка, начал подниматься. Схрон могилы рушился, неохотно выпуская, и я сел, упираясь руками в мокрые комья земли по краям ямы. Мягкая почва крошилась под истерзанными ладонями, гася вспышки боли.
Я тяжело задышал и начал оглядываться: черные от влажности стволы деревьев; заросли папоротника; перепаханное поле катастрофы, но самого остова транспортника не видно. Где все? Где люди? Уже утро или легкий сумрак вечера? Непонятно. Прошло время, и дождь практически залил чадящие остатки. Мелкие струи холодной воды лились с неба, не переставая. Я начал дрожать. Руки затряслись. Окостеневшие пальцы не хотели распрямляться. Живот свело, и тело сразу заболело, выворачиваясь наизнанку. Первая струйка грязи потекла по лицу, заливая глаза. Свинцовое небо вдавило обратно в могилу, и я упал, не в силах бороться с навалившейся слабостью.
Сволочи. Крик застрял внутри. Бессильная злоба душила, крепко сжимая горло. Отчаяние накатывало волнами, мутя сознание.
Сволочи. Бросили меня. В горле запершило, и я закашлялся, проглатывая комок ненависти и страха.
Надо брать себя в руки. Надо найти людей. Надо выбираться. Надо найти капрала и придушить его.
Я здесь точно не один. Не может такого быть.
Со второй попытки я снова сел. Тело дрожало, готовое завалиться навзничь. Пальцы сжимались, сгребая склизкую опавшую листву. Я увидел в метре от себя большой сухой лист, прогибающий под собравшейся водой, и решился, выползая из ямы.
Силы покинули меня, когда до листа оставался последний рывок, я так и пролежал с открытыми глазами, то ли в беспамятстве, то ли наяву. Глядел, как лист прогибается под тяжелыми каплями дождя, пока наконец одна из сторон не наклонилась набок и вода тонкой струйкой не потекла по коричневому боку и не стала уходить в землю.
Я протянул руку, притягивая листок, и жадно напился.
Люди. Где-то должны быть. Я чувствовал.
Меня ведь не могли забыть и потерять. Я ведь лейтенант флота. За спасение офицера всегда дают медаль или внеочередной отпуск. Я вспомнил, как меня закапывали солдаты, и весь передернулся. Без сил опустился на землю, и, кажется, тяжело и протяжно вздохнул. Подувший ветер принес холодные капли с ближайшей кроны. Оросил меня и землю вокруг, выбивая фонтанчики, как от ковровой бомбардировки.
Закапать живьем лейтенанта. Это как же надо ненавидеть флот? Я доберусь до вас, крысы сухопутные! И обязательно каждого достану, чего бы мне это не стоило.
Сволочи.
Ладно. Без паники. Надо найти рубку транспортника. Наверняка там уже все. Послали сигнал и теперь сидят и ждут команду спасателей. Чай пьют и галетами хрустят.
До меня отчетливо донесся хруст пережевывания пищи. Как едят галеты, ни с чем не спутаешь. Я повертел головой, но никого не увидел. Надо вставать. Поляна, где разбили пикник, рядом. Сейчас я к вам приду и испорчу праздник.
Только палку найду.
Под опору подошло молодое деревце. Гнулось, но вес тела выдерживало. На хрупких веточках зеленные листочки скрутились от бушевавшего недавно жара. Теперь я видел повсюду следы катастрофы и мог оценить масштаб. Транспортник развалился на километры. В поваленных деревьях виднелись обрывки парашютов и разбитые кресла, куски пластика внутреннего салона, изоляционная желтая пена. Отдельно лежало крыло. Я добрел до него и некоторое время пережидал ливень под навесом, думая и отдыхая. Пассажирского блока не видно. Наверное, протащило дальше. Ближе к кабине пилотов. Тем лучше. Солдат тоже не видно. Устроили лагерь поближе к аварийному передатчику. Что ж, логично. Там и большой парашют – можно сделать навес, и сам салон – почти готовый дом. Еда в лесу для солдат не проблема.
А вот я могу стать проблемой.
Да что там могу.
Я хочу стать проблемой. Общей и быстро нерешаемой. Едят галеты, пока я тут мокну. Всему должен быть предел.
От злобных мыслей у меня появились силы. Заковылял, обходя завалы, быстро переставляя палку и ноги. Два раза чуть не упал. Спешил, как мог! Новые ботинки месили грязь и тяжелели с каждым шагом, но я не сдавался. Не хотел потерять напор и боялся, что запал ненависти может быстро иссякнуть.
Вышел на поляну и замер. Отсек для пассажиров метрах в двухстах лежал. Аварийный парашют не сильно помог. С правого края тросы, видно, оборвались еще в воздухе, и весь удар на эту сторону пришелся: крепкий сплав смят в гармошку. Металл лопнул местами и на стенах замер причудливыми трещинами на корпусе. Ветер слабо шевелил цветную материю. Почетным флагом накрывая отсек, как свинцовый гроб. Повезло таким, как я. Тем, что первыми улетели в отдельных креслах и спустились хоть как-то на землю. Но много ли было таких счастливчиков? Судя по трупам, которые быстро сжирали маленькие панцирные твари – нет.
Вот откуда хруст стоял.
Я поморщился. Большинство юрких трупоедов трусливо скрылись от меня в черном зеве прохода в отсек. Вряд ли они боялись, имея такие зубы и безразличие в мутноватых глазах. Скорее действовали по привычке и по желанию убраться с глаз непонятного существа. На поляне остались самые смелые и голодные. Один такой как раз доедал моего сержанта.
– Ну-ка! – я замахнулся на тварь палкой, имея твердое желание отогнать падальщика от мертвого товарища. Признаться, мне еще и водолазный тесак на поясе приглянулся, да и я вдруг понял, что могу разглядеть нашивку с именем на груди погибшего. Тогда узнаю, как звали сержанта. Может, вспомню что-нибудь полезное. Лишняя информация мне не помешает.
Только тварь почему-то решила, что я покушаюсь на ее ужин. Недоверчиво задрала морду в сторону острого конца палки, с удивлением посмотрела на меня и, широко разинув зубастую пасть, пронзительно заверещала, высовывая длинный черный от крови язык.
Клич моментально поддержали, и уже добрая сотня распахнутых пастей было обращено в мою сторону.
Я инстинктивно отшатнулся, пугаясь от неожиданности.
А потом ко мне вернулась ненависть. И я решил – ну что может сделать маленький трупоед против хорошей палки с расщепленным концом? Зато я добуду нож и узнаю, как звали сержанта. И двинул по раскрытой пасти наотмашь.
И не попал.
Панцирная тварь ловко извернулась и сомкнула челюсти на молодом деревце, впиваясь в ствол до сердцевины. Раздался знакомый хруст. И конец деревца сразу полегчал. Падальщик упал, перекусив ствол, и злобно посмотрел на меня, видно испытав при ударе с землей неприятные ощущения. Секундная пауза. Глаза блеснули жаждой мести и, выплюнув кусок дерева, трупоед засеменил ко мне, смешно переставляя маленькие ножки.
Поляна ожила. Панцирная волна спешила ко мне. Катилась целенаправленно в одну сторону. Из черного зева отсека вылезали новые хищники. Недолго оценивали ситуацию, сразу вычисляя обидчика, а потом с большим энтузиазмом присоединялись к колонне.
Я с тоской посмотрел на деревце в своих руках и подумал, сердито сплевывая: «Ну зачем мне нужен был нож?»
* * *
– И что ты такой неугомонный? – сердито спрашивал капрал, поливая вокруг землю из огнемета. Оранжевое пламя, чадя черной каймой, жадно пожирало визжащих в камикадзевой атаке маленьких злых тварей. Солдат, стоящий рядом с капралом, устал смотреть на геноцид, выстрелил из плазменной винтовки и положил конец бойне. Синяя вспышка разметала животных, поваленные деревья, разбитое оборудование, останки товарищей почти до самого отсека, прочертив широкую черную полосу. Старый вояка под гробовое молчание перекрыл красный вентиль огнемета и осуждающе посмотрел на подчиненного. Остро запахло разряженным озоном.
– Что? – спросил тот нерешительно, опуская винтовку дулом книзу. На всякий случай. Соблюдая все правила, как на учениях на полигоне.
– Что сделал-то? – Суровый дядька теперь злился на него. Седые обвислые усы его мелко подрагивали, выражая полное негодование хозяина.
– Да зачем мучиться! – быстро возразил рядовой. – Раз, и готово!
– И сколько у нас зарядов осталось? – грозно спросил капрал.
– Нисколько, – солдат радостно улыбнулся, подмигивая мне. Тоже мне, заговорщик, друга нашел. Хотя, что скрывать – радостно и мне стало. С трудом подавил в себе ответную улыбку. Жизнерадостный здоровяк мне понравился. Такому что дождь в джунглях, что теплый душ перед сном – все едино.
– И у меня половина от половины! – старик грозно посмотрел на меня, а я стушевался еще больше и оперся об палку, тупя глаза. – Ты что, не мог полежать? Я же сказал, что вернусь! Пехота своих не бросает!
– Я – моряк, – тихо напомнил я, переминаясь с ноги на ногу – тяжело стоять. Силы быстро уходили, смываясь непрекращающимся дождем. Капрал запыхтел, краснея:
– Ну ты… – слова у него подходящего не было, не сразу нашел, – лейтенант! Хоть бы не портил момент!
Я не успел ответить. В разговор влез задумчивый новобранец. Кадык на его шеи смешно дернулся. Цыпленок, да и только. Доходяга. Даже синий такой же.
– А их есть можно?
Капрал поперхнулся. Задумчиво сдвинул пилотку на макушку дулом огнеметом и на всякий случай переспросил:
– Это падальщиков-то?
– Ага.
– Протеин! – обрадованно засопел здоровяк и потянулся вперед, желая сделать первый шаг к обгоревшим тварям.
– Стоять! – оборвал его капрал. – Они товарищей наших жрали!
– А теперь мы их!
– Так можно или нельзя? – спросил с большой надеждой новобранец у меня и посмотрел печальными глазами. Я вздохнул. Странная троица. Взять того же капрала: мундира нет, тельник разорван, весь в саже, синяках и царапинах. Зато в пилотке. Самоуверенность так и прет. И дело тут не в огнемете. Не в седых бакенбардах. Что? Транспортник разбился, и ты непонятно где в джунглях? Ерунда. Сейчас все решится. Это же армия! Здоровяк с плазменной винтовкой ему под стать. Знай улыбается, скаля огромные белые зубы. Для полного счастья ему как раз поесть не мешает. Появились из ниоткуда. Устроили истребление фауны. Что теперь местные жители скажут? Конечно, солдатам чихать до дипломатии.
Я с надеждой посмотрел на новобранца.
Пожалуй, самое слабое звено. Поможет разобраться в происходящем. С него и начну.
– Кто офицер?! – привычно рявкнул я. Мальчишка смешался и вжал голову в плечи. Только сейчас я заметил у него в руках нелепый топор. Не аварийный, привычно оранжевого цвета, а какой-то аборигенский: с вытравленным по железу знаками, с перьями на топорище и цветными веревочками. Весьма странное оружие. Особенно в руках космического рейнджера.
– Я спрашиваю: кто офицер?
– Вы, – неуверенно ответил новобранец. Лицо его исказилось, и он неожиданно заплакал, выронив топор в грязь.
* * *
Я растерялся. Капрал осуждающе покачал головой и чуть приобнял пацана, говоря мне:
– Что ты от него хочешь?
Такого хамства я снести не мог. Поэтому, решив, проигнорировать старика, обратился к здоровяку:
– Офицеры есть?
