– Да.
Исидро бесшумно скользнул к выходу и поднялся по ступеням, пока Эшер закрывал окованную железом дверь подземелья.
Земля за порогом была сплошь покрыта палой листвой. Тридцать лет прошло с тех пор, как семейство Бранхэймов благополучно вымерло, предоставив фамильную усыпальницу к услугам ныне покойной Лотты. Ночной воздух был тих и влажен. Плащ облекал стройную фигуру вампира, напоминая совершенством складок мраморные одеяния статуй. Капюшон плаща был откинут, но глаз Исидро видно не было – глазные впадины заливала густая тень.
– Лотта принадлежала к тому сорту женщин, которым понятие вечности представляется в виде бесконечного гардероба… Я побывал у нее вчера, когда обнаружил… это. – Исидро указал на усыпальницу.
Эшер тем временем задвинул заслонку фонаря и в полной темноте двинулся по влажной, закутанной в туман аллее между двумя рядами гробниц. Стальные пальцы вампира взяли его за локоть, направляя беспомощного спутника в непроглядный мрак. Эшер понимал, что, пока он нужен Исидро, опасность ему не грозит, но на будущее решил пореже попадать в подобное положение.
– Как случилось, что вы это обнаружили? – спросил он, когда они, миновав аллею, направились к массивным воротам кладбища. – Вы же утверждаете, что не поддерживали отношений с Лоттой. Зачем вам понадобилось приходить в ее склеп?
– Чувствую, что я успел попасть под подозрение. – Взгляд дона Симона был откровенно насмешлив. – Я невиновен, милорд. Как это принято говорить в романах, в момент преступления я был у себя дома и крепко спал.
Эшер невольно усмехнулся:
– А свидетели у вас есть?
– Увы, нет. По правде говоря, – продолжал Исидро, – я был встревожен уже тогда. Вампир по имени Валентин Кальвар, француз, не показывался две-три недели подряд. Я подумал, что его поразил какой-то недуг. Кальвар недавно появился в Лондоне (по нашим, разумеется, понятиям), плохо знал расположение возможных укрытий и вообще условия городской жизни. От этого легко впасть в депрессию, почему, собственно, вампиры и не любят путешествий. – Складывалось впечатление, что Исидро собирался сообщить еще кое-что о вампире Валентине Кальваре, но потом передумал и просто продолжил: – Я думаю теперь, что он-то и был первой жертвой, хотя ни тела, ни выгоревшего гроба мы так и не нашли. Впрочем, никто из нас не знал, где он спит… Но восемнадцать дней назад одна… моя приятельница… пришла сказать мне, что убит еще один вампир – наш общий друг. Она была испугана, хотя такое могло произойти и случайно. Многие наши укрытия, располагавшиеся в древних подвалах, были взломаны, когда строили метрополитен. Кстати, этот вампир (его звали Дэнни Кинг) спал как раз в таком подвале. Кто-то вскрыл окна и снял крышку с гроба.
В лунном свете, просеивающемся сквозь туман, лицо Исидро было тихим и отстраненным, как лица выступающих из кладбищенского мрака статуй. Тесная, как каньон, сжатая стенами склепов аллея окончилась обсаженной деревьями лестницей. Вампир на минуту умолк, стальные пальцы, придерживавшие Эшера за локоть, разжались.
– А спустя десять дней Лотта и ее друзья сказали мне, что посетили жилище вампира Эдварда Хаммерсмита, обитавшего на Хаф-Мун-стрит в особняке, который принадлежал еще его отцу (когда тот был жив), и обнаружили, что ставни открыты, а гроб наполнен золой и костями. Так об этом узнал я.
– И ни Кинг, ни Хаммерсмит даже не сделали попытки выбраться из гроба?
– Нет, – сказал Исидро. – Но с момента смерти Кальвара убийца понимал, за кем он охотится.
– Вопрос в том, – заметил Эшер, – знал ли он это раньше.
– Мы уже думали над этим. Вряд ли кто-то выслеживал нас по-людски – медленно, никак не решаясь поверить, что его близкие стали добычей вампира. Это ведь только благодаря совпадению муж героини любопытного романа мистера Стокера замечает вампиров, охотящихся за женой и ее другом, да еще и делает правильное умозаключение. Большинство людей до этого не додумываются. Даже когда вампир беспечен и факты говорят сами за себя, человек предпочитает «логическое объяснение»… Я нахожу типичным, – добавил он, когда они вступили в гулкий мрак крытой террасы с кирпичными склепами и мраморными досками на скромных памятниках, – что вампиризм изображается как зло, пришедшее в Англию откуда-то извне и совсем недавно, словно коренной британец вампиром стать не может. Мистеру Стокеру, видимо, и в голову не приходило, что вампиры могут обитать и в Лондоне.
Кладбище они покинули, одолев стену неподалеку от церкви Сент-Майкл, причем Исидро подсадил Эшера, а потом уже легко вскарабкался сам. Туман сгустился еще больше, когда они двинулись вдоль кладбищенской стены вниз по Хайгейтскому холму. Смутный желтый свет фонаря (свидетелей можно было уже не опасаться) мерцал на влажных сорняках и паутине в придорожных канавах, как мерцал недавно на драгоценностях в наполненном пеплом гробу. Дыхание Эшера клубилось, смешиваясь с туманом. Он покосился на Исидро. Ни клочка пара не исходило из тонких губ вампира, даже когда он говорил.
– Давно ли вампиры обитают в Лондоне? – спросил он, и дон Симон бросил на него быстрый взгляд искоса.
– Давно, – ответил он, словно хлопнул дверью.
Остаток пути они провели в молчании. Позади них в тумане на колокольне Сент-Майкла ударил колокол. Без пятнадцати двенадцать. Склон Хайгейтского холма и окраинные улицы внизу были пустынны. Лавки и дома смутно проступали из медленно клубящегося тумана среди тусклых желтых пузырей газового света.
– Я уж думал, вы, парни, не вернетесь, – непочтительно начал было кебмен, выбираясь из-под груды запасной одежды, и Исидро, изящно наклонив голову, вручил ему десятишиллинговую бумажку.
– Примите мои извинения. Я надеюсь, это не причинило вам неудобств?
Кебмен уставился на деньги, затем быстро коснулся краешка шляпы:
– Что вы, сэр! Вовсе нет!
Дыхание его отдавало джином, как, впрочем, и воздух в кебе. «Холодная ночь», – философски отметил Эшер, забираясь в экипаж.
– Албемарл Креснт, Кенсингтон, – сказал Исидро в окошечко, и кеб затрясся по мостовой. – Наглец, – добавил он мягко. – Но ссориться со слугами – последнее дело. К сожалению, прошли те времена, когда я мог приказать его высечь.
Он повернулся к Эшеру в профиль и устремил взгляд во тьму.
Албемарл Креснт оказался рядом домов, видавших когда-то лучшие дни, хотя некоторые из них и сейчас очаровывали поблекшей красотой подобно изношенному наряду герцогини в лавке старьевщика. В это время суток здесь было очень тихо. Стоя на мостовой среди тумана, становившегося все гуще по мере приближения к реке, Эшер не слышал ни звука. В Оксфорде в этот час преподаватели бы еще бодрствовали, споря о метафизике или текстуальном критицизме, студенты устраивали бы вечеринки или сновали по улицам в развевающихся университетских мантиях, а жители других районов Лондона, как имущие, так и неимущие, традиционно беседовали бы с бутылкой. Здесь же клерки, юные приказчики и благонамеренная часть рабочего класса держались замкнуто, много работали, рано вставали и почти не интересовались тем, что происходит вокруг.
Исидро стоял рядом, глядя сквозь туман на смутно видимый ряд террас.
– Сейчас мы можем войти, – шепнул он. – Я усыпил их так, что моих шагов они не услышат, но за вас я поручиться не могу. Поэтому ступайте тише.
Комната Лотты располагалась на втором этаже. Весь первый этаж пропах застарелым кухонным чадом и пивом. Чтобы не привлекать внимания, фонарь они погасили у порога. Темнота была кромешная, и Исидро вновь пришлось исполнить роль поводыря. Старомодный, с длинным стволом ключ, найденный среди золы, действительно подходил к двери. Заперев ее изнутри, Эшер достал из кармана потайной фонарик и зажег его.
Яркие цвета, усиленные сиянием газового пламени, жгли глаза. Комната была завалена платьями, туфельками, пеньюарами, безделушками, шалями, кружевами, оперными программками и карточками. Все громоздилось как попало, скрывая дешевенькую обстановку комнаты, напоминающей грим-уборную актрисы. Здесь были вечерние туалеты: алые, оливковые, золотистых оттенков, идущих только определенному типу блондинок; замшевые оперные перчатки, запятнанные старой кровью, и веера – из лебединых перьев или разрисованного шелка. Украшенные сапфирами двойные браслеты, ожерелье, серьги и гребень, беспечно брошенные в скомканный черный шелк на столике красного дерева, брызнули искрами света, когда тень, отбрасываемая Эшером, их миновала.
В спальне царил еще более ужасающий беспорядок. Три гигантских гардероба неясно вырисовывались над огромной кроватью, на которой, казалось, никто никогда не спал. Их полуоткрытые двери отвисали под тяжестью наброшенных сверху одеяний. Прочая одежда была свалена прямо на кровати: сверкающая мешанина оборок, в которой, как личинки в тухлом мясе, мерцали жемчуга; узкие, с высокими талиями шелковые платья, какие носили полвека назад, и еще более древние одеяния, густо расшитые бусами, рвущиеся под собственной тяжестью, стоило Эшеру приподнять их с пола. Косметика, парики (большей частью светлые) на столике с зеркалом в раме, под которую были засунуты многочисленные карточки, записки, счета. Рядом с кроватью Эшер высмотрел старые туфли, широконосые, с квадратными каблуками – на массивной пряжке сверкнул драгоценный камень; ленты – когда-то синие – выцвели до блеклой серости. Золотые соверены, рассыпанные в углу стола, были покрыты пылью. Подобрав монету, Эшер увидел на ней профиль неудачливого короля Георга.
– А деньгами ее снабжали поклонники? – спросил он негромко. – Или она имела обыкновение грабить их сразу после убийства?
– И то, и другое, я полагаю, – отозвался Исидро. – Да ей много денег и не требовалось. Только платить за жилье, где бы она могла хранить свои вещи. Но конечно, она бы никогда не рискнула спать здесь. У квартирной хозяйки обязательно бы возникли вопросы. И первый, естественно: почему днем ставни наглухо закрываются?
– Поэтому кладбище Хайгейт, – пробормотал Эшер, беря со стола счет от портного и разглядывая его сначала с одной стороны, потом с другой.
– Пристрастие вампиров спать среди мертвых, – сказал Исидро, стоявший у двери, скрестив руки на груди, – происходит вовсе не от любви к трупам (хотя я слышал, что многие вампиры так называемых готических времен почитали это чуть ли не своей обязанностью), а просто потому, что в склепы нет доступа солнечному свету. А какие-либо ночные встречи опасности не представляют.
– Я думаю, – заметил Эшер. – Особенно если кто-нибудь затеет ограбление могилы. – Он сосредоточенно сортировал карточки, записки и приглашения, которые вынимал из-за зеркала, складывая их в старомодный, шитый бисером ридикюль, с тем чтобы ознакомиться с ними подробнее на досуге. – А вы, как я понимаю, живете на проценты с банковских вкладов?
– Это не должно вас интересовать.
Эшер выдвинул ящик столика. Запах древней пыли и истлевшей бумаги защекотал ноздри. Ящик был заполнен желтыми хрупкими счетами, письмами, набитыми в распухшие конверты с неразборчивыми рукописными пометками взамен марок или штампов и бумагами давно лопнувших банков.
– Меня интересует, как я получу деньги для предстоящих розысков.
Исидро разглядывал его несколько секунд из-под приспущенных ресниц, словно размышляя, в самом ли деле Эшера интересует именно это. Затем повернулся и принялся вытряхивать на столик содержимое ридикюлей различных эпох, стилей и степени сохранности. Он высыпал пачки банкнот или выплескивал струйки золота или серебра так, словно уже само прикосновение к деньгам было ему отвратительно.
«Истинный идальго времен Реконкисты, – подумал Эшер, позабавленный зрелищем. – Провести три с половиной столетия среди торгашей и промышленников – и нисколько не измениться!»
– Этого достаточно?
Эшер порылся в деньгах, выбирая банкноты не более чем двадцатилетней давности, а из золота взял только монету с профилем Георга III – как сувенир.
– Теперь следующее, – сказал он. – Поскольку Лотта была четвертой по счету, то вряд ли убийца начал свои исследования с нее, хотя, может быть, что-нибудь обнаружится в этих бумагах – имя последней жертвы, адрес, что-либо еще. Я бы хотел осмотреть комнаты других – Кальвара, Кинга и Хаммерсмита, – а также побеседовать с друзьями Кинга, о которых вы упоминали…
– Нет.
– Как хотите, – сухо сказал Эшер, выпрямляясь и задвигая ящик. – Только не ждите в этом случае, что я найду убийцу.
– Вы найдете убийцу, – отрезал Исидро, и голос его был смертельно тих. – И найдете вы его быстро, до того как он убьет еще кого-нибудь. В противном случае вы подвергнете себя и вашу леди серьезной опасности. То, что вы хотите знать, не имеет никакого отношения к вашим поискам.
– Ни вы, ни я не знаем пока, что имеет отношение к моим поискам! – Эшер почувствовал приступ бешенства, как в те дни, когда чины из министерства иностранных дел, понятия не имевшие об условиях, в которых приходилось работать, требовали от него немедленных результатов. На секунду ему захотелось взять Исидро за худое горло и встряхнуть – не только из страха за Лидию, но и за приказ делать кирпичи без соломы. – Если уж я согласился выполнить то, о чем вы просите, то будьте добры сообщить мне…
– Я сообщу вам то, что сочту нужным. – Вампир не шевелился, но Эшер чувствовал, что тот готов ударить и что удар этот будет неотразим и, скорее всего, смертелен. Ничего не изменилось в голосе Исидро, холодном и вялом, как яд. – Я предупреждаю вас снова: вы играете сейчас со смертью. Установленные мною ограничения служат как вашей, так и моей безопасности. Постарайтесь не нарушать их… Поймите меня, Джеймс, ибо я вас понимаю. Я понимаю, что вы намерены работать на меня до тех пор, пока не найдете способа безнаказанно меня уничтожить. Меня и всех мне подобных. Далее. Я мог бы подыскать человека достаточно тупого и достаточно продажного, который бы даже не поинтересовался, кто я такой. Я бы просто приказывал ему: найди мне то, найди мне это, а результаты представь сегодня. И он бы не задавал никаких вопросов. Но это, к сожалению, не выход. Щит не делают из мягкой древесины, для этого выбирают самые твердые породы. Хотя, конечно, с ними больше хлопот.
Они молча глядели в глаза друг другу посреди комнаты, заваленной скомканными шелками и напоенной древними благовониями.
– Я бы не хотел, чтобы вы появлялись в Оксфорде.
– Я бы тоже не хотел этого, – сказал Исидро. – Кем бы ни оказался убийца, я не выведу его на вашу леди. Снимите в этом городе комнату, и я вас найду. Для тех, кто охотится в ночи, это не проблема. Хорошенько запомните это – хотя бы на тот случай, если, найдя убийцу, вы решите заключить с ним союз.
– Я запомню, – тихо заверил его Эшер. – Но и вы запомните: если вы или ваши друзья-вампиры меня убьют, то проблемы у вас так или иначе возникнут. А если вы будете играть нечестно, скажем, попытаетесь взять заложников, у вас возникнут проблемы куда более серьезные. Если вы меня убьете, вам придется искать кого-нибудь другого. А если нет, то вы в руках у меня, а я у вас. Я-то теперь знаю о вашем существовании…
– А кто вам поверит?
– Это несущественно, – сказал Эшер. – Главное, что знаю я.
Глава 4
– Как бы ты исследовала частную жизнь женщины, живущей убийствами последние сто пятьдесят лет?
Лидия Эшер помедлила, держа в руках завернутые в носовой платок фрагменты костей, затем понимающе кивнула. Длинные рыжие волосы падали на ткань ночной сорочки, туманный серый день отражался в стеклах очков. Все-таки Лидия скорее напоминала нескладную тоненькую школьницу, нежели доктора. Эшер вытянул ноги в домашних шлепанцах и пристроил их на спинку кровати.
– Она должна была приобрести сотни потенциальных врагов.
– Я бы сказала – тысячи, – поправила Лидия после недолгих мысленных подсчетов. – Около пятидесяти тысяч, если она убивала каждую ночь. Триста шестьдесят пять на сто пятьдесят…
– Вычти периоды, когда она сидела на диете. – Усы Эшера вздернулись в улыбке, но Лидия заметила, что глаза его при этом не повеселели.
Внизу раздавались еле слышные шаги – Элен обходила комнаты, гася газовые рожки. Краем уха Лидия улавливала приглушенный грохот посуды, свидетельствующий о том, что завтрак уже готовится.
Когда все они очнулись от таинственного сна холодной ночью, Элен пыталась настаивать на ужине, но Лидия отправила всех в постель. Меньше всего ей хотелось бы иметь дело с разыгравшимся воображением горничной, истерикой кухарки и чудовищной восприимчивостью девчушки, не говоря уже о том, что и сама она была растеряна. Что Джеймс заходил домой, Лидия установила, исходя из того факта, что огонь был разожжен. Однако зачем он разобрал свой револьвер и оставил на конторке нож, который прятал в ботинке, полагая, что Лидия об этом не знает, – этого она постичь не могла. Остаток ночи Лидия провела, копаясь в медицинских журналах (в ящике под кроватью их у нее была целая кипа, поскольку в книжные шкафы они не вмещались), выискивая описания подобных случаев и отмечая статьи, подводящие научную основу под легенду о Спящей красавице. Под утро вздремнула среди раскрытых номеров «Ланцета», но сновидения ее были тревожны. Она то и дело просыпалась, ожидая увидеть посреди комнаты стройного молчаливого незнакомца…
– Я так не думаю, – сказала она мужу и, отбросив облако нарукавных кружев сорочки, поправила очки. – Как это вампир может сесть на диету? Кровь не содержит жиров.
Скрывая улыбку, Эшер склонил лицо над чашкой кофе. Лидия пребывала в сосредоточенной задумчивости. Затем развернула носовой платок и принялась изучать у светлеющего окна два найденных Джеймсом позвонка. Третий и четвертый шейные, сильно обожженные и странно деформированные, но, как и предупреждал Джеймс, царапина на кости была хорошо различима.
– Видимо, ткани восстанавливаются у них по-другому, – продолжила она, смачивая палец, чтобы стереть сажу с позвонка, – если ожоги дона Симона не заживали в течение нескольких лет. Хотелось бы знать, чем вызвана такая реакция. Хотя существуют описания спонтанного сгорания обычных людей, если это, конечно, были люди. Ты осмотрел обивку гроба? Она тоже выгорела?
Эшер сдвинул густые брови и прищурился, пытаясь вызвать в памяти все детали. Он не имел специального медицинского образования, но Лидия знала, что муж ее весьма внимателен к мелким подробностям, которых другие просто не видят. В конце концов, эта способность не раз спасала ему жизнь.
– Во всяком случае, не вся, – чуть помедлив, сказал он. – Обивка днища испятнана и проедена, а с боков обуглилась лишь там, где непосредственно соприкасалась с телом. А вот одежда, плоть, волосы – все сгорело полностью.
– Цвет пятен?
– Трудно сказать, я осматривал при свете фонаря, – покачал он головой.
– Хмм…
Она задумалась, потом встряхнула и сдвинула поудобнее подушки, взбив вокруг себя пену кружев, затем принялась искать лупу, с помощью которой собиралась внимательно перечитать собственные записи, сделанные в анатомичке.
– На ночном столике? – с надеждой предположил Эшер.
Лидия схватила увеличительное стекло и тщательнейшим образом осмотрела третий шейный позвонок.
– Это было сделано одним ударом. – Она протянула ему лупу, и он в свою очередь изучил обломок кости. – С помощью чего-то очень острого, например хирургического ножа. Чего-то такого, что может рассечь кость. Тот, кто использовал подобное орудие, знал, как с ним обращаться.
– И был достаточно хладнокровен, чтобы отсечь голову женщине, – задумчиво добавил Эшер, откладывая кость в сторону. – Хотя он уже убил перед этим трех вампиров. Каким бы образом он ни открыл сам факт их существования, но потрясение от открытия он пережил успешно, после чего, видимо, решил, что вампиры должны быть уничтожены.
Джеймс развязал выцветшие ленты и раскрыл ридикюль, ответивший сухим трещащим шорохом старого шелка.
– Его могла убедить в этом только смерть близкого человека.
Не услышав ответа, Лидия оторвалась от изучаемой кости и подняла голову. То, что она увидела в глазах мужа, словно выжженных воспоминаниями этой ночи, заставило ее сердце сжаться – точь-в-точь как в детстве, когда, проснувшись однажды среди ночи, четырехлетняя Лидия увидела в своей комнате большую крысу, замершую как раз между кроваткой и дверью.
– Да, конечно, – медленно проговорил Эшер, – если причина убийств была только в этом. Думаю, здесь кроется что-то еще, но пока не знаю что. Если верить Исидро, вампирам ничего не стоит предупредить замыслы человека.
– Если верить Исидро! Возможно, он просто морочит тебе голову, чтобы ты не совался куда не надо. – Лидия погрозила изящным пальчиком и прошепелявила с детской гримаской: – Не троз меня, а то полутис – я все визу!..
– Ты не видела его в деле. – Глаза Джеймса смягчились, когда он усмехнулся своим словам. – Тем более что увидеть Исидро в деле довольно трудно… Нет. Я ему верю. Острота ощущений у него – сверхъестественная: по звуку дыхания он может определить количество пассажиров в поезде, может видеть в темноте… И тем не менее нервничает, все время к чему-то прислушивается. Так обычно ведут себя люди, подозревающие, что за ними слежка. Он явно испуган, хотя и старается скрыть это.
– Может быть, правильно делает, – заметила Лидия. Она помедлила, уставившись на оплавленный позвонок, и наконец спросила по возможности небрежно: – А какая опасность грозит мне?
– Думаю, что большая.
Джеймс приподнялся и сел на подушках. Крепкая мускулистая рука его по-прежнему обнимала Лидию за плечи. Когда-то ее сильно раздражала мелочная опека матери, а чрезмерная предупредительность поклонников просто выводила из себя – все они считали ее ребенком, хрупким и беспомощным. Но с Джеймсом было почему-то приятно ощущать себя беззащитной и прижиматься к его плечу, чувствуя тепло его крепких мышц под скромным твидовым жилетом, пропахшим чернилами, книжной пылью и бриолином. Даже сейчас, хотя Лидия и понимала прекрасно, что перед нынешней опасностью Джеймс так же беспомощен, как и она сама, ей показалось на секунду, что он сумеет ее защитить. Его губы коснулись ее волос.
– Я собираюсь снова отправиться в Лондон, – спустя несколько минут сказал он. – Буду искать убийцу и заодно собирать информацию о лондонских вампирах. Если я выясню, где они спят, где хранят свои вещи и где охотятся, это может обернуться неплохим оружием против них. Думаю, тебе лучше остаться в Оксфорде…
– Да уж конечно! – Она резко вывернулась из его рук. – Я поеду в Лондон с тобой. Нет, поедем мы, конечно, по отдельности, – торопливо добавила она, пользуясь тем, что муж на секунду утратил дар речи. – Иначе они могут заметить нас вместе, а это опасно. Но я могу снять комнату неподалеку от твоей и помогать тебе, если понадобится…
– Лидия!..
Их глаза встретились. Из последних сил она удерживалась, чтобы не взмолиться: «Не оставляй меня!», из последних сил старалась не выказать страха.
– А это понадобится, – заверила она, упрямо вздернув маленький подбородок. – Если ты собираешься искать убийцу вампиров, у тебя просто не окажется времени, чтобы изучить все данные и выяснить места их обитания. Тем более что дон Симон требует быстрого расследования. А встречаться мы могли бы днем, когда они не смогут нас увидеть. Если все, что ты рассказывал о них, правда, то Лондон не более опасен, чем Оксфорд или какое-либо другое место. Кроме того, в Лондоне ты будешь рядом на случай… – Она запнулась. – Просто на всякий случай.
Он отвел глаза и, не отвечая, медленно пропустил сухие ленты ридикюля вампирши сквозь пальцы свободной руки.
– Возможно, – проговорил он, помолчав. – Мне ведь и в самом деле понадобится помощник, который верит… А ты веришь, что они действительно вампиры? – Он снова вскинул глаза.
Лидия нахмурилась, поворачивая в пальцах этот странный деформированный кусочек кости. Джеймс был одним из немногих, кому она могла сказать все, что думает, не боясь при этом нервного, неуверенного смеха или, хуже того, непонимающего взгляда, каким обычно отвечали молодые люди на ее агрессивные шутки.
– Видимо, в той же степени, что и ты, – наконец ответила она. – Конечно, легче всего было бы сказать: «Глупости, так не бывает». Но год-два назад, никто, как ты знаешь, не верил в существование вирусов. Мы и сейчас толком не знаем, что это такое, но знаем хотя бы, что они есть, и каждый день приносит все новые и новые открытия… Сотню лет назад глупостью назвали бы мысль, что болезни распространяются крохотными организмами, а вовсе не проистекают из дисбаланса жизненных соков (что, кстати, выглядит куда более очевидно). И что-то определенно не так с этой костью.
Она вздохнула, освобождаясь от главного страха – остаться одной, в то время как судьба ее будет решаться другими. Что до Джеймса, то он, кажется, примирился со своей судьбой и, сняв руку с плеча жены, принялся с аккуратностью истинного ученого выгружать на покрытый кружевной салфеткой подоконник содержимое ридикюля: пожелтевшие счета, старые театральные программки, приглашения.
– Ты что, в самом деле попытаешься договориться с убийцей?
