Чон Ючжон "Хороший сын, или Происхождение видов"

– Мама!

Мама открыла глаза, но сразу их закрыла. Я побежал на нижний этаж и позвонил на номер 119.

– Мама лежит на полу.

Когда прибыли спасатели, я только закончил собираться. Надел куртку, в карман штанов положил кубик Рубика, купленный недавно, достал из маминой сумки кошелек и присел на диван в гостиной, чтобы сразу же открыть дверь, как только позвонят. Маму на «скорой» отвезли в близлежащую больницу. В отделении неотложной помощи медсестра задала мне несколько вопросов.

– Когда ты обнаружил маму?

– Папы нет?

– А другие взрослые?

У меня была тетя, но я покачал головой. Я уже тогда не любил этот бесчувственный сухарь.

– Мы живем вдвоем.

Мама очнулась только ближе к рассвету. Мне показалось, что за это время я раз тридцать собрал кубик. Как только она пришла в себя, то попросила ее выписать. И хотя медсестра ее отговаривала, она все равно встала с кровати. Босая, с распущенными волосами, она шатаясь вышла из больницы и поймала такси. Я сел в машину вслед за ней, но она не обращала на меня ни малейшего внимания. Когда мы приехали домой, уже совсем рассвело. Мама, не раздеваясь, сразу упала на кровать – откинутая назад голова, перебинтованная рука, которая свисала вниз. Я хотел выйти из спальни, но вернулся к ней, потому что вспомнил предупреждение медсестры: «Ты должен следить, чтобы ее рука находилась выше уровня груди».

Я положил ее руку на грудь, и мама открыла глаза. Когда я укрыл ее одеялом, кончик маминого носа покраснел. На глазах, уставившихся в потолок, навернулись слезы. Я расстроился, потому что ожидал, что мама скажет «спасибо» за то, что она выжила благодаря мне, и похвалит меня, а она плакала. Я подумал, что, наверно, она просто забыла, поэтому решил ей напомнить.

– Я испугался, думал, что ты умерла. Больше не делай так.

Мама шевельнула губами, будто желая что-то сказать. Я с нетерпением ждал, но она сильно стиснула зубы, так что подбородок выступил вперед, и под ним, словно воробей, забилась синяя вена. У нее был такой вид, словно она изо всех сил сдерживается, чтобы не ударить меня. Я не знал, в чем я виноват, но понял, что мне лучше уйти. Реалист тоже посоветовал мне ретироваться из комнаты мамы. Пока я пятился, добираясь до двери, я подобрал фразу, которая могла успокоить маму:

– Спокойной ночи!

В тот день я впервые использовал эти слова в качестве стратегии. После этого я регулярно пользовался ими, как пластырем. Когда маму нужно было успокоить, когда я хотел прекратить с ней разговор или хотел что-то скрыть, когда произносил их вместо просьбы «не вмешивайся», ограждая себя от маминого контроля. Возможно, накануне вечером я сказал «спокойной ночи» именно поэтому. Этим пожеланием я давал понять, что она должна меня подождать там, пока я не решу все проблемы и не закончу свое дело.

Я просунул одну руку маме под спину, а другую – под колени. Чтобы не поскользнуться в крови, я напряг ноги и, выпрямляя их, встал. В какой-то момент я пошатнулся, выгибаясь назад. Мама показалась мне очень тяжелой, хотя телосложение у нее всегда было как у школьницы. Более того, я не мог контролировать ситуацию. Мамина голова свисала с моей руки, согнутый локоть ударил меня в живот, и рука скользнула вниз. Корки засохшей крови, покрывавшие все ее тело, отскакивали и падали на пол. Казалось, ее волосы окутали мои бедра. Когда я сделал шаг в сторону пледа, я пяткой наступил на запекшуюся кровь и поскользнулся. Из-за этого мне пришлось сбросить тело мамы на плед.

Я присел и перевел дыхание. Ноги сильно дрожали, поэтому я стоял с трудом. А всего-то какой-то метр пронес тело, которое было вполовину меньше меня. Просто, когда я делаю то, что мне совсем не хочется делать, я оказываюсь хуже муравья или пчелы. Неделю назад мама решила разобрать и вымыть холодильник. Тогда она сказала, желая поддеть меня, что муравей может переносить предметы в пятьдесят раз тяжелее, чем он сам, а пчела – и раз в триста. Услышь это Хэджин, он понял бы намек и без слов. Но в тот день дома был только я, ничего не понимавший. Мама добавила:

– Если соотнести это с мужчиной ростом 184 сантиметра и весом 78 килограмм, то он способен протащить на себе трейлер весом в девять тонн.

Отличный способ заставить меня отодвинуть холодильник. К сожалению, теперь она не могла воспользоваться этим талантом. Она больше ничего не могла, кроме как лежать на старом пледе. Наверно, это и есть смерть.

Я закрыл ей глаза. С силой разогнул ее согнутые в локтях руки. Когда я выпрямил ей шею, послышался звук ломающихся костей. Чтобы закрыть ее рот, я оттянул подбородок, из-за чего чуть не сломал ей челюсть. Отдернув полу ее платья, задравшуюся кверху, я понял, что? это было за платье.

Не платье, а ночная рубашка, которую прошлой весной я купил маме в подарок на пятидесятилетие. Я отчетливо помню, как она рассердилась и вместо того, чтобы меня поблагодарить, назвала ее «ночнушкой для бабушки». После этого я не видел, чтобы мама ее надевала, поэтому решил, что она эту рубашку выбросила. По правде говоря, я вообще забыл про свой подарок. Но теперь у меня возник еще один вопрос. Почему мама была именно в ней?

Я заметил, что в кармане ночнушки что-то лежит – длинное, похожее на зажигалку. Моя находка была совсем неожиданной – ключ от машины. Все вещи мама обычно клала на место, значит, этот ключ должен был быть в ящике стола. А ночная рубашка была тут совсем «не пришей кобыле хвост». Вряд ли мама поздно вечером собиралась куда-то поехать в одной ночнушке. Мама, конечно, несмотря на свой возраст, носила узкие джинсы и у нее были прямые длинные волосы, но она была не настолько «современна», чтобы отправиться куда-то на машине в ночной рубашке. Тем более, после девяти вечера она обычно вообще не выходила из дома – не то что на улицу, даже в садик на крыше, который она очень любила. Такие уж были мамины правила. Именно благодаря им я мог спокойно выходить на улицу через дверь на крыше.

Я положил ключ на место в ящик стола и завернул тело мамы в плед. Веревка, чтобы завязать плед, была бы как нельзя кстати, но желания и времени искать ее не было. Да и оставлять повсюду кровавые следы совсем не хотелось. Головной боли и без того хватало – следы пестрели повсюду.

Я подсунул руки под завернутое в плед тело и глубоко вздохнул. Затем уперся пятками в пол и разом встал. Кровеносное давление тут же подскочило, на лбу вздулись вены. Мама казалась еще тяжелее, чем когда я поднимал ее из лужи крови, будто тело было завернуто не в плед, а лежало в деревянном гробу.

Стараясь не наступать на пятна крови, я осторожно, словно по заледеневшему озеру, двигался к лестнице. Как только я поднялся на первую ступеньку, весь мир моментально затих, на вторую – заложило уши. К третьей ступеньке я весь вспотел, у меня закружилась голова. Под ногами раздалось хлюпанье – клейкая и скользкая подсохшая кровь просачивалась между пальцами ног. А в голове бесконечно повторялся голос мамы.

Ючжин.

Голос был низкий и дрожащий, словно плач. Четвертая ступенька.

Ючжин!

Теперь это был резкий вскрик, пронзивший мои уши. Пятая ступенька.

Ючжин!!!

Голос будто обладал силой притяжения и давил мне на плечи. С каждой новой ступенькой мне казалось, что мои ноги проваливаются под лестницу. Когда я поднимал ногу вверх, вся лестница поднималась вместе с ней. Добравшись до лестничной площадки, я остановился передохнуть и прислонился к стене. Мое плечо скользнуло чуть вниз по окровавленной стене. Я тихо сдавленно крикнул, и голос мамы исчез. А ее тело сделалось необыкновенно легким.

Когда я пришел в себя, то увидел, что сижу с расставленными коленями на полу в луже крови. У меня между ног лежала мама, плед полностью раскрылся. Я ужасно растерялся. Делалось невыносимо от мысли, что я должен встать на ноги и подняться по лестнице, перед этим снова завернув маму в плед. Четвертый раз за это утро я испытал желание все бросить. Я, наверно, так бы и сделал, если бы в голове не раздался возглас. Приближается поезд «Хэчжин».

Я поднялся. Кое-как обернул маму пледом и взял ее на руки. Помня о приближающемся поезде, я поднялся по лестнице и добрался до двери на крышу. Пальцем я нажал на ручку, толчком ноги открыл саму дверь и вышел на террасу. Прямо в лицо дул колючий декабрьский ветер. В тумане раздавался крик чаек. Садовые качели, стоявшие под навесом, раскачивались от ветра и скрипели. Они переезжали с нами с места на место со времен Панбэдона. Мама часто сидела в них, делая передышки, когда ухаживала за садом на крыше. Иногда она притворялась, что пьет там чай, а на самом деле подглядывала за мной в моей комнате.

Я прошел по выложенной камнями дорожке к навесу и положил тело мамы спиной на сиденье качелей. Под весом мамы они остановились и перестали скрипеть.

Рядом стояли две скамейки без спинок, стол и гриль для барбекю на длинных ножках. Я встал перед столом, изготовленным по маминому дизайну. Он представлял собой ящик из прочного дерева и был рассчитан на восемь человек. Когда сдвигали его верхнюю крышку, под ним открывалось большое пространство, куда мог бы поместиться я. Мама хранила там необходимые для работы в саду вещи – синий брезент, прозрачною пластиковую пленку, мешок с удобрением, мотыгу, садовые ножницы, лопату, пилу, пустые горшки и резиновый шланг для полива…

Я вынул их и положил на пол. Освобожденное место я застелил пластиковой пленкой. Получилось место погребения, куда я и уложил тело мамы. Я почувствовал себя потерянным. Похороны папы и брата были еще в детстве, и я совсем ничего не помнил. Как рассказала мне позже мама, в день похорон я крепко спал. Да и помни я что-нибудь, чем бы мне это помогло? Даже если бы я попытался сделать на ее похоронах что-нибудь особенное, ей бы все равно, скорее всего, это не понравилось, как обычно не нравилось все, что я делал. Еще и сказала бы сердито. Сам убил, а теперь пытаешься мне угодить.

Я накрыл ее брезентом, а сверху положил вещи, которые достал из этого стола-ящика. В ногах разложил пустые горшки и инструменты, на голове пристроил прозрачный пластик и мешки с удобрением. Шлангом замотал край брезента и как следует его закрепил. Когда я поднял пилу, в ушах снова раздался голос мамы:

Надо было покончить тогда.

Весь пот сразу испарился, лицо покраснело, словно раскаленная печь в сауне. Подбородок горел, будто от удара кулаком. В глубине рта появилась кисловатая слюна.

Ты должен был умереть тогда. Ты должен был умереть, и я тоже…

Когда «тогда»? Что же я натворил «тогда»? Что я такого сделал, что я должен был умереть? Я и не подозревал этого – мама, оказывается, до такой степени меня ненавидела, что хотела убить; она только притворялась, что растила меня с любовью. У меня подскочило давление. Казалось, все волосы на голове встали дыбом. Я резко бросил пилу в ящик и сердито закрыл крышку стола. Тут же, не оборачиваясь, я поспешил уйти оттуда, опасаясь, что начну трясти мертвое тело мамы и из-за этого забуду о прибытии «поезда».

Я с силой захлопнул дверь на крыше. Воцарилась тишина, как перед надвигающейся бурей. Голос мамы тоже затих. Спускаясь по лестнице, я выключил в голове всякие мысли о ней. Я думал только о том, что должен был сделать в тот момент. Сперва я решил открыть все окна, но передумал и изменил последовательность – откроешь проветрить, и в дом, как буря, ворвется морской ветер. Запах крови, конечно, быстро развеется, но весь дом будет в беспорядке. Мелкие легкие вещи попадают в лужи крови и начнут кататься по полу. Тогда кровь будет вообще повсюду, и работы у меня только прибавится.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=64727961&lfrom=174836202) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Тест по праву LEET (Legal Education Elegibility Test) – вступительный тест для юридических вузов в Корее.

2

Свету моих очей! (англ.)