– Потом? Вернетесь в контору, окрепнув после болезни, взбодрившись, и будете готовы снова принять руководство своей группой.
Собственная ложь не слишком смутила его. Он был убежден, что в течение месяца удастся устроить все таким образом, чтобы перевести ее на службу в какой-нибудь административный отдел, с глаз долой.
– А если я откажусь?
– С чего бы вдруг вам отказываться? Я предлагаю вам решение проблемы, которая могла бы повлечь за собой другие. Вы, конечно, вправе обратиться в профсоюз, сделаться досадной песчинкой, мешающей слаженной работе всего Штаба, начать продолжительную борьбу, чтобы оспорить мое решение. Все это, по самым скромным подсчетам, займет целый год и создаст вам определенное количество врагов. А те, что останутся с вами, будут вас избегать, чтобы не нажить себе неприятностей, так сказать, воздушно-капельным путем, за компанию. Итак, год конфликтов? Или месяц хлорофилла и кислорода? Что выбираете?
В бешенстве Ноэми вскочила со стула, схватила со стола рапорт с подписью, которую она узнала бы из тысячи, – с подписью Адриэля, и шваркнула дверью кабинета главы судебной полиции так, как никто еще прежде не делал.
* * *
По мере того как Ноэми приближалась к своему кабинету, ее бешенство росло, а когда она, готовая взорваться, открыла дверь, ее не смутило даже присутствие коллег из другой группы. Один из них представился, дружески протянув руку:
– Привет. Капитан Ронан Скалья, служба судебной полиции, Девяносто третий департамент. Мы сотрудничаем с твоим заместителем по делу…
Ноэми бесцеремонно перебила его:
– Потом. Департаментские, вон отсюда. Собрание группы.
Флики из Сен-Сен-Дени были наслышаны о том, какой нагоняй от нее можно схлопотать, а также о том, что это делается без посторонних глаз. Они покинули помещение, не дожидаясь, чтобы их попросили дважды.
Оставшись наедине со своей группой, Ноэми швырнула рапорт в лицо Адриэлю. Хлоя и Жонатан опустили глаза и стиснули зубы – они, очевидно, были в курсе и явно против принятого решения.
– Почему? – выкрикнула Ноэми. – Потому что ты не способен бросить калеку? Станешь меньше себе нравиться, так, да? Или у тебя просто яиц нет?
– Это временно, – начал было Адриэль.
– Временно, твою мать, сукин ты сын! Знаешь, как это будет? Как только я вернусь, меня запихнут в шкаф с бумагами. Ты просто даришь им время, чтобы они успели построить какой-нибудь покрепче, чтобы я из него не вылезла. Черт, с каким удовольствием я размозжила бы тебе башку!
Адриэль в этом не сомневался, он был уверен, что она вполне могла бы и одолеть его – в таком-то бешенстве.
Уже второй раз за день Ноэми с размаху хлопнула дверью, оставив за ней отныне расколовшуюся команду. Смущенный Адриэль попытался по возможности завладеть вниманием группы.
– Ладно, зовите департаментских. Не будем возвращаться к тому, что произошло.
– Не волнуйся, начальник, – с притворным уважением ответила Хлоя. – Мы не намерены иметь ничего общего с твоей подлостью. Сукин сын.
14
Ночь стала чередой кратких провалов в сон и панических пробуждений. Стоило Ноэми погрузиться в дрему, ее вновь и вновь посещало одно и то же сновидение.
Длинный, идущий вниз тоннель, совсем темный – чернее, чем китайская тушь, почти доводящий до головокружения. Она не способна повернуть назад, ощущает сильные руки, которые толкают ее вперед, во мрак. Она неуверенно делает шаг за шагом в невидимое. Затем где-то вдали обнадеживающее мяуканье – это ее оживший нарисованный кот.
Его лапы ни на что не опираются. Кот парит. Его глаза цвета желтого янтаря зажигаются, пронзают тьму ярким сиянием, мощным, словно два прожектора, указывают ей путь, на который она не отваживается шагнуть. Ей хочется отступить, но кот рычит, прыгает и вцепляется ей в лицо.
* * *
Утром, прежде чем позвонить Мельхиору, Ноэми надела широкие белые льняные штаны и растянутую футболку. Пока лежащий на кровати ноутбук искал связь, она прикрыла простыней скрещенные ноги и прихватила чашку горячего кофе. На экране возник психиатр.
Ноэми описала возвращение на службу, не упустив ни одного огорчения из случившихся за день. А поскольку док желал ей только добра, она не слишком преувеличивала их значение.
– Мне понятно ваше разочарование, однако я не могу расценивать это как дурную новость. Ваши коллеги знают Ноэми, а не какую-то Но, как вы теперь сами себя называете. Возможно, вам будет проще встречаться с людьми, с которыми вы пока не знакомы? Будь я адвокатом дьявола, я бы сказал, что одно ваше присутствие гораздо сильнее, чем шрамы, заставляет их снова переживать то мучительное событие, ту встречу со смертью, тот незабываемый арест – эти воспоминания напрямую связаны с вами. Возможно, временное расставание пошло бы им на пользу. И вам тоже.
Осознав, что ее рубцы отныне принадлежат всем, Ноэми помрачнела. Док успокоил ее:
– После того несчастного случая между вами установилась некая недосказанность, тайна, будто в вашем доме появился чужак. Когда вы признаете факт, что этот другой есть всего лишь часть вас, вы сможете снова стать единым целым. Но на это потребуется время, сейчас вы пребываете в полном физическом расстройстве.
Тогда она рассказала ему о коте с горящими, как маяки, глазами.
– Интересно. Изучение сновидений – это дверь в ваше бессознательное. Персонажи, которых вы создаете в снах, зачастую представляют лишь вариант вас самой. Этот кот, пытающийся указать выход из тоннеля, есть не что иное, как вы сами, стремящаяся вырваться на свободу.
Фрейд говорит о сновидениях как об осуществлении мечтаний. По правде говоря, я думаю, что вы уже согласились на эту работу. В самой глубине вашего «я» идет война. Это принято называть дефьюзинг[12 - Дефьюзинг (от англ. defusing – раздробление, разъединение) – работа с малыми группами, проводимая сразу после критических инцидентов либо в течение первых 12 часов постэкстремальной фазы в целях диагностики, определения лиц, входящих в группу риска, и смягчения основных проявлений острого стрессового расстройства.]. По-французски мы определяем этот процесс как «reconnexion», восстановление соединения. Покой сельской жизни представляется мне более подходящим для ведения этой борьбы, чем бешеный ритм города. Вдобавок командировка не таит никаких опасностей, так что, признаюсь, для меня это убедительный фактор.
– Они ни на секунду не могут вообразить себе офицера, которого им предстоит принять. Я оскорбляю почти всех, разве что не вцепляюсь им в горло. Я не пощадила никого: начиная с моего шефа и вплоть до Адриэля.
Мельхиор живо представил свою протеже – гранату с выдернутой чекой – в кабинете шефа судебной полиции и развеселился.
– Если ребенку постоянно твердить, что он совершает одни глупости, он будет нарочно их множить. Повторяйте ему, что он идиот, и ребенок им станет. А все потому, что мы не любим разочаровывать. Именно те люди, на которых вы злитесь, комиссар и Адриэль, отталкивая вас, возвращают вам ваш изувеченный образ. Они не принимают вашу внешность, тогда вы вбиваете гвоздь еще глубже, становясь грубой и жестокой. Вы воплощаете в слова это отторжение, укрепляете их в том, что они думают. Вы стараетесь быть столь же отталкивающей, как ваше лицо. Чтобы не разочаровать их.
Мельхиор изменил угол наклона монитора, чтобы поиграть с освещенностью.
– Будьте добры, перестаньте прятаться. Я вижу только половину вашего лица.
В смятении, будто обнажаясь, Ноэми повернулась к камере анфас. Доктор внимательно рассмотрел ее.
– Скажу честно: в том, что я вижу, нет ничего отвратительного, но вы не готовы услышать и понять это.
На губах Ноэми появилась и мгновенно угасла легкая улыбка…
– Что же касается ваших ночей, если хотите, чтобы они были спокойнее, могу прописать вам локсапин[13 - Локсапин – антипсихотический препарат, в основном используется при лечении шизофрении.], но он может угнетать ваши сновидения. А для нас было бы более продуктивным иметь возможность услышать то, что они нам расскажут. Запасемся терпением и подведем итог, когда вы окажетесь в… Простите, так куда вас отправляют?
– В Деказвиль, это Аверон[14 - Аверон – департамент на юге Франции, в Окситании.].
– Аверон? Ах, ну да. Вот как.
15
Хлоя закрыла багажник, нагруженный двумя чемоданами Ноэми, и прислонилась спиной к машине. Пятью этажами выше, в доме напротив, Но готовилась покинуть свою квартиру. Через месяц я вернусь, пыталась она себя утешить. Изменюсь ли я? Станет ли мне вправду лучше?
На зеркале Ноэми губной помадой вывела вопрос: «Ну что? Ты себя любишь?» Ответ на эту записку она даст через тридцать дней. Она было сунула тюбик помады в косметичку, потом подумала, стоит ли брать, и оставила на бортике раковины. Два поворота ключа, а затем еще один разворот – невозможный: она добрый десяток раз позвонила в соседскую дверь, прежде чем старая сова наконец услышала:
– Здравствуйте, мадам Мерсье, я просто хочу предупредить, что некоторое время мы не увидимся. Я записала для вас свой телефон, оставляю ключи от почтового ящика и конверты с марками. Было бы очень мило с вашей стороны, если бы вы могли пересылать мне почту. Я пришлю вам адрес, когда узнаю.
– С удовольствием, малышка Жюли, – заверила Ноэми старушка.
Решительно, Ноэми не много оставляла после себя. Есть вероятность, что ее переписка окажется в Норвегии, однако следовало рискнуть, потому что никого больше в доме она не знала.
Ноэми закинула дорожную сумку на заднее сиденье и плюхнулась рядом с Хлоей.
– Какой вокзал?
– Аустерлиц.
Ноэми в последний раз взглянула на бежевую стену, с которой, как всегда на посту, наблюдал за ее отбытием кот.
– В любом случае я знаю, что ты за мной последуешь, – сказала она ему.
Часть вторая. Прямо в глушь
16
Вокзал Вивье-Деказвиль, Аверон
Кроме Ноэми, с поезда сошли еще только двое. После семи часов пути она покинула наконец «кукушку» – медленный местный состав, который сделал тысячу крюков, чтобы проехать деревни с неслыханными названиями, которых она, разумеется, никогда не вспомнит. Надо сказать, что, для того чтобы запомнить Ларок-Буйяк, Буас-Паншо и Лакапель-Мариваль, следовало иметь хорошую память или попасть там в аварию.
Никаких кварталов высотных зданий, только леса и поля с изредка попадающимися сельскохозяйственными постройками. Никаких широких проспектов, лишь извилистые улочки, которые порой превращались в грунтовые дорожки и выводили к уединенным домикам. Скирды соломы, трактора и лошади: Париж решительно исчез. Впрочем, станция Вивье-Деказвиль не обладала буколическим обликом предыдущих остановок.
Ноэми осталась у вокзала одна, на залитом солнцем паркинге. Прямо напротив был пустынный ресторан, изобретательно названный «Вокзал». Позади него – покрытые приземистой растительностью облезлые холмы, которые больше ста лет загрязнялись выбросами тяжелых металлов при производстве цинка; у подножия холмов на сотни метров тянулись серые железные склады. Невдалеке, на площади в добрую тысячу квадратных метров, – заброшенный завод: лабиринт ржавых металлических труб и переплетение старых ленточных конвейеров, замерших в шестидесятые годы прошлого века.
За спиной раздался довольно-таки приветливый голос:
– Капитан, не стоит это разглядывать.
И когда Ноэми повернулась, встречавший ее молодой местный лейтенант увидел лицо своего нового командира.
– Ровно это собиралась сказать вам и я, – ответила она.
Утверждать, что он не отпрянул, как другие, к чему Ноэми уже привыкла, было бы неправдой. Однако он мгновенно сориентировался:
– Я хотел сказать, что здесь есть по-настоящему красивые места, надо только немного знать наш регион. Достаточно просто покинуть вокзал. Он даже на меня тоску наводит. – А затем протянул ей руку: – Лейтенант Ромен Валант. Мое почтение.
– Капитан Ноэми Шастен.
Ему было от силы лет тридцать пять, всклокоченные светлые волосы и милое мальчишеское улыбающееся лицо, как будто хорошее настроение для него было привычным.
– У меня есть дядя, так у него прямо под носом взорвался рудничный газ на шахте в Обене. Ему тогда исполнилось двадцать. По правде сказать, вы ему в подметки не годитесь.
– Тогда насмотритесь раз и навсегда, это удовлетворит ваше любопытство, и мы сможем двинуться дальше.
Она тотчас поняла, что была чересчур резка, и рассердилась на себя за столь холодную отповедь при первом знакомстве. Однако, похоже, этого было явно недостаточно, чтобы поколебать обычную жизнерадостность лейтенанта Валанта. Он ответил с обескураживающим чистосердечием:
– Ладно, раз уж вы сами предлагаете, с удовольствием.
Тут Ноэми стало немного не по себе рядом с этим незнакомцем, который со своей чертовой, будто приклеенной к губам улыбкой внимательно изучал рубец за рубцом и как будто не видел ничего страшного.
– Ага, точно, мой дядька был совсем другое дело.
А затем сменил тему, как перелистывают страницу иллюстрированного журнала.
– Я отвезу вас к вам домой. Ну то есть если вам там понравится, то дом станет вашим. Кстати, можно и другой найти, в ином месте. Это в девяти километрах отсюда, в деревне Авалон. Но я говорю: вам там будет хорошо. Авалон красивый. Подождите, я возьму ваш багаж.
В своем семейном минивэне лейтенант Валант устроил чемоданы Ноэми сзади, рядом с детским креслом. Хотя он старался скрыть возбуждение, но походил на кипящий чайник. Одним вопросом Ноэми дала ему возможность сбросить давление:
– Вы введете меня в курс дел? Перед приездом я ничего не успела узнать.
А большего и не потребовалось.
– А знаете, у вас теперь все будет по-другому. Комиссариат Деказвиля отвечает за пять окружающих его коммун. Обен, Крансак, Фирми, Вивье и Авалон – это где вы будете жить. Общая площадь примерно равна Парижу, но жителей меньше пятнадцати тысяч, тогда как в столице вас больше двух миллионов. Так что представляете, какой простор! Всего сто лиц, помещенных в камеры предварительного заключения за год, тогда как в самой маленькой коммуне Девяносто третьего департамента – более полутора тысяч. Это чтобы вы поняли, есть ли у нас время. И всего сорок восемь полицейских, чтобы следить за всем этим. Это чтобы вы поняли, что нас не так много. Последнее убийство произошло пять лет назад. Ага, у вас теперь все будет по-другому.
Сам того не подозревая, Валант подтвердил все опасения министерства о реальной полезности работы комиссариата. А трогательное простодушие, с которым он вывалил перед Ноэми большую часть того, что она прибыла обнаружить, доказало, в свою очередь, что здесь никто и понятия не имеет о цели ее командировки. Внезапно она безрадостно осознала, что в ближайшие недели ей предстоит лгать всем окружающим. Не стоило бы связываться.
– А сколько тут офицеров? – спросила Ноэми.
– Комиссара у нас нет, службой командует майор. Выходит, он, я и вы: трое. Но офицер с таким послужным списком, как у вас: шесть лет в тридцать шестом, в уголовном розыске, и восемь в бригаде по борьбе с оборотом наркотиков – такого у нас не бывало… Должен признаться, для нас большая честь видеть вас в нашем комиссариате. Мы-то считали себя чуть ли не на скамье подсудимых, а тут нам присылают дополнительный контингент, да еще не абы какой. Это реально добрый знак, который всех успокоит.
– Похоже, вы обо мне все знаете. – Ноэми все труднее было увиливать от прямого разговора.
– Так точно. Я и про ваше лицо знал, эта история наделала шуму среди своих. Но как я вам уже говорил…
– Да-да, ваш дядюшка, шахта, все такое, – прервала она его.
Валант расхохотался – он постоянно смеялся чему-то своему. Ноэми предпочла бы, чтобы он оказался отвратительным…
Автомобиль свернул с национальной трассы, попетлял по окаймленным дубами узким дорогам и прибыл на вершину холма, под которым лежала деревня Авалон, которую Ноэми окинула одним взглядом.
Спокойная гладь озера, а по всему берегу – череда домов, разделенных замшелыми низкими стенами; при каждом домике огород или фруктовый сад. Короткая главная улица ведет от мэрии к храму. Справедливо разделенные закон человеческий и Закон Божий.
