Весна умирает осенью
Вера Арье
Novel. Частная история
«Весна умирает осенью» – обаятельный роман о России и Франции, в котором семейная история переплетается с драматическими событиями XX века.
Во время русских театральных сезонов, проходящих в Довиле, при подозрительных обстоятельствах погибает актриса – дочь прославленного художника-авангардиста. Выясняется, что накануне трагедии кто-то подбросил ей картину отца, бесследно исчезнувшую еще в годы войны.
Культурный обозреватель парижского журнала Оливия Илиади случайно оказывается первой на месте происшествия. Неудивительно, что подозрения полиции тут же падают на нее… Чтобы разобраться в случившемся и найти настоящего преступника, Оливия начинает самостоятельное расследование. Однако она на даже не догадывается, что это решение запустит цепочку невероятных событий, которые перевернут ее жизнь и заставят усомниться в силе собственной любви.
Романы Веры Арье увлекают с первого слова, заставляя сопереживать героям. Новый роман автора, как и романы Дины Рубиной, удачно сочетает блестящий язык, увлекательное содержание и тщательно проработанные образы!
Вера Арье
Весна умирает осенью
© Арье В., 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
* * *
Все события и персонажи вымышлены,
совпадения с реальностью случайны.
В России расстаются навсегда.
В России друг от друга города
столь далеки,
что вздрагиваю я, шепнув «прощай».
Рукой своей касаюсь невзначай
ее руки.
Длиною в жизнь любая из дорог.
Скажите, что такое русский Бог?
«Конечно, я приеду».
Не приеду никогда.
В России расстаются навсегда.
Борис Рыжий
Пролог
Осень в Довиле[1 - Престижный морской курорт во французской Нормандии, где проводятся конные бега, культурные фестивали и выставки.] выдалась солнечной, звонкой, но, впрочем, какая уж там осень – всего лишь середина сентября.
«В России примета такая была, – рассказывала в детстве мама, поглаживая Весну по мягким волосам, – если на Осенины в воздухе много паутины носится, значит, лютая будет зима, конца не видать…»
Но теперь конец был близок. В охристом свечении заходящего солнца танцевали мелкие пылинки, медленно кружилась по кухне прозрачная паутина, и Весна пыталась ухватиться за нее угасающим взглядом, как за спасительную нить. А та, расщепляясь на сотни тонких волокон, предательски рвалась у нее на глазах. Казалось, воздух отчего-то сгущается, заполняя липкой массой ее ноздри и рот, и не проникает внутрь: беспомощно хватаясь за горло, Весна задыхалась.
Из приоткрытого окна доносился рокот несущихся вдоль океана машин, истеричный клекот чаек, но этот внешний мир стремительно удалялся, затихал, заглушаемый надсадным звуком ее ущемленного дыхания. Корчась в мучительных спазмах, Весна приподняла голову, чтобы еще раз хотя бы взглядом попросить о помощи того, кто находился в комнате. Она уже не могла его видеть, но ощущала немое присутствие.
На секунду ей показалось, что плотная тень возле входной двери шелохнулась, двинулась было навстречу… и замерла.
«Ну ударь меня, ударь! – прокричала Весна что было сил про себя, тщетно пытаясь протолкнуть звук сквозь отекшую трахею, понимая, что время вышло и сознание покидает ее. – Всего один удар… и я смогу дышать! Ну давай же! Ты мне… должен…»
Голова ее беспомощно качнулась из стороны в сторону и, с глухим звуком ударившись о грубую плитку пола, в последний раз дернулась и замерла. Вслед за ней длинные и тонкие, как у водомерки, конечности содрогнулись в предсмертной конвульсии и тут же обмякли. А в покрасневших от напряжения глазах, неподвижно уставившихся в потолок, застыло беспомощное: «Ты мне… должен…»
I
Довиль
Сквозь узкую прореху в плотном слое облаков, пришедших накануне с Атлантики и затянувших небо над Довилем, прорвался яростный луч солнца. Еще влажный после ночного дождя песок городского пляжа, усеянный осколками ракушек и бурыми водорослями, тут же заиграл нежной цветовой палитрой. Вслед за ним заискрилась мутноватая поверхность растревоженного непогодой океана.
Кутаясь в легкий плащ, который больше подходил для промозглого Парижа, чем для брутально-ветреной Нормандии, Оливия шагала рядом с Родионом, которому внезапное ненастье, казалось, было в удовольствие. Он уже совершил утреннюю пробежку вдоль берега, принял горячий душ, сварил для них обоих кофе, а затем, намотав шарф вокруг щетинистой шеи, потащил ее на прогулку.
– В бархатный сезон ты, конечно, предпочла бы оказаться на Крите или Корфу… но только посмотри, Иви, какие краски, какой колорит! Неужели тебе не нравится?
Оливия пробормотала что-то одобрительное и подняла повыше воротник, стараясь не отставать от своего спутника. Родион, с его немалым ростом и длинными ногами, умел перемещаться чрезвычайно быстро, что для репортера было большим преимуществом. А в его нынешнем расследовательском ремесле скорость и вовсе была решающим фактором, поэтому Родион делал в ускоренном темпе абсолютно все: торопливо ел, коротко спал, молниеносно соображал и стремительно передвигался. Она со своей балетной сноровкой с трудом за ним поспевала, но он как будто этого не замечал: отмахивал шаг за шагом по дощатому променаду Ле-Планш, разглядывая надписи на барьерах, разделяющих пляжные кабинки американских звезд экрана[2 - С 1975 г. в Довиле проходит ежегодный Американский кинофестиваль. Вдоль всей береговой линии обустроены именные кабинки, в которых киноактеры могут переодеться перед выходом на пляж.].
– Клинт Иствуд, Шон Коннери, Элизабет Тейлор… Интересно, появятся ли здесь русские имена по окончании наших сезонов, – задумчиво произнес он, обивая с кроссовок налипший песок.
– Это вряд ли, – покачала головой Оливия, рассматривая керамическую мозаику над одной из дверей, ведущих в комнатку для переодевания и отдыха. – Я заглянула в пресс-релиз и программу: в этот раз на фестиваль приехали артисты балета, оперные исполнители и сценические художники. А вот русских кинозвезд, увы, не будет…
– У тебя запланированы какие-нибудь интервью?
– Да, все три первых дня буду бегать с одной площадки на другую – журнал выделил мне целый разворот под это событие. Кроме меня и помощницы главреда по-русски в редакции никто не говорит. А тут Ходкевич, Сотникова, Юмашев – хочется пообщаться с каждым из них, когда еще выпадет такой шанс!
– А как же красавец Джибладзе? Или у звездного премьера не нашлось времени для беседы с ведущим французским изданием?
Оливия покачала головой.
– Джибладзе нарасхват… Хотя под такой эксклюзив можно было бы получить дополнительную полосу. – Она задумчиво потерла кончик носа. – Если честно, это был бы мощный козырь – редактор и так уже намекал, что с сентября они готовы заключить со мной постоянный контракт.
Родион притянул ее к себе и подумал: оказаться в начале карьеры под крылом самого Танги? дорогого стоит…
– Это здорово, – искренне признался он, понадеявшись, что его реплика не прозвучит как издевка.
Оливия покосилась на него с подозрением и вздохнула: она-то знала, чего стоила ей эта стажировка в команде престижного журнала «Эритаж», которую возглавлял бескомпромиссный редактор Поль Танги?. Весь университетский учебный материал приходилось осваивать по ночам, но после истории с обнаружением скульптуры Монтравеля, похищенной нацистами во время Второй мировой войны и с тех пор считавшейся безвозвратно утерянной, на факультете к ней относились очень уважительно. Настолько, что суровый Кубертен дважды давал ей отсрочку со сдачей промежуточных работ и написал рекомендательное письмо для «Эритаж», куда ее тут же пригласили поработать внештатным культурным обозревателем.
О том, что в этом году ей предстоит заниматься освещением Русского творческого фестиваля в Довиле, Оливия узнала в последний момент: опыту и сноровке зрелых репортеров главред неожиданно предпочел владение языком и понимание «культурного кода», которые были в арсенале молодой и перспективной стажерки.
По редакции, правда, тут же поползли смешки: похоже, ни один корифей французской журналистики не способен устоять перед обаянием этой девчонки – сначала расследователь Родион Лаврофф (но тут-то ладно, у него с Оливией хотя бы общие русские корни), а теперь и маститый редактор Поль Танги… Однако раздуть из этих домыслов скандал мешало одно: Танги был немолод, а главное, слишком циничен и осторожен, чтобы ввязываться в подобную интрижку на глазах у всего коллектива.
Оливия сплетни игнорировала, поддерживая вопреки всему дружеские отношения с репортерской братией и обзаведясь несколькими надежными друзьями среди фотокоров. С ними делить ей было нечего, и вся компания частенько отправлялась на аперитив в соседнюю забегаловку под игривым названием «Пуркуа па?»[3 - Pourquoi pas? – Почему бы нет? (фр.)]. Там удавалось обсудить новости медийного мирка и обменяться полезными контактами.
«Надо бы позвонить кому-то из своих, – думала Оливия, уступая дорогу эффектной азиатке со шпицем на длинном поводке, – вдруг они отыщут человека, способного уломать Джибладзе дать мне интервью…»
Ее размышления были прерваны гнусавым объявлением, прозвучавшим одновременно из нескольких громкоговорителей, прикрепленных к фонарным столбам:
– Родители маленького Ришара, немедленно подойдите к спасательной будке! Ребенок потерялся и очень вас ждет!
В этот же момент загорелая женщина в спортивном костюме, безмятежно сидевшая за столиком прибрежного кафе, выгребла из кармана горсть мелочи, не глядя высыпала ее в блюдце и бросилась в направлении насеста с красным крестом, торчащего на высоких сваях посередине довильского пляжа.
Родион тут же развернулся и успел занять освободившееся место – буквально за секунду до того, как к нему подскочил господин в замшевой куртке и вычурном шейном платке. Мужчина, вскинув в недоумении ухоженные брови, изобразил ими недовольство и нехотя ретировался, оглядывая кафе в поисках новых возможностей.
– Марк, ну что вы в самом деле! Идите же сюда, что вас вечно тянет в народ! – раздался откуда-то слегка надменный женский голос.
Оливия, приблизившаяся было к оккупированному Родионом столику – на первой линии с видом на променад и алмазную гладь Ла-Манша, – обернулась. За серповидной аркой с надписью: «Пляж «Солнечного бара» на дощатой палубе, утопавшей в песке, были расставлены изящные столики и кресла. Рядом с ними поблескивали никелевыми боками ведерки для льда, а сверху нависали тугие купола сине-желтых солнцезащитных зонтов.
У самого длинного стола, рассчитанного на восемь персон и отгороженного от остальных декоративной ширмой, стояла элегантная дама. В тонком кашемировом кардигане, свободных брюках, струящемся шелковом шарфе и объемных темных очках на остром аристократичном лице, она напоминала одну из тех американских кинозвезд, которые фланировали по Довилю еще пару недель назад.
Рядом с немолодой красавицей в подобострастном полупоклоне застыл гарсон, держа наготове блокнот, чтобы в любой момент взять у нее заказ.
Всплеснув холеными руками, замшевый Марк устремился к даме, восклицая:
– Зоя, ну зачем вы… – Тут, чуть замешкавшись, он присовокупил на ломаном русском: – Dusha moja! Дайте же мне о вас позаботиться!
«Душа» равнодушно пожала плечами и бросила официанту:
– Бутылку «Krug» Grande Cuvеe и две дюжины устриц.
Преданно кивнув, официант устремился в сторону барной стойки, игнорируя попытки Родиона привлечь к себе внимание. Оливия опустилась в парусиновое кресло рядом с ним и начала изучать варианты позднего завтрака: багет с маслом и джемом, яйца-пашот, тосты из ржаного хлеба с авокадо и лососем – все это выглядело крайне аппетитно!
– Знаешь, кто эта дама? – поинтересовался Родион, заполучив наконец свой кофе и свежевыжатый цитрусовый сок.
Оливия помотала головой, держа в сжатых губах заколку для волос, которые она уже несколько минут пыталась скрутить узлом на затылке.
– Ее зовут Зоя Вишневская. Знакомо тебе это имя?
– Ну конечно, – подтвердила она, справившись наконец с прической и отхлебнув «горячего шоколада», который на деле оказался холодноватым приторным какао. – Я же видела ее десятки раз в светской хронике… Когда я жила в пансионе при балетном училище – до того, как поступила к нам на факультет, – у меня все стены были обклеены репродукциями работ ее отца. Андрей Вишневский – гений, опередивший время, художник, который умел изображать не предметы, а эмоции. Поэтому его картины мало кто мог подделать…
– Насколько я знаю, подделывали, и не раз, – возразил Родион, принимая от официантки одной рукой корзинку с круассанами, хлебом и миниатюрными баночками джема, а второй – увесистую масленку с желтоватым нормандским маслом.
– Да, но как только дело доходило до серьезной экспертизы, сразу выяснялось, что рисунок сделан другой рукой. У Вишневского была повышенная чувствительность к цвету, он избегал однозначных оттенков и всегда смешивал краски – воспроизвести его «радужный сплав» практически невозможно…
Внезапно в кармане Родиона тренькнул телефон. Он нехотя принял звонок и тут же пустился в пространное обсуждение каких-то стилистических нюансов, связанных с корректурой его новой документальной книги.
Ломая пальцами теплый, чуть липковатый от масла круассан, Оливия рассеянно созерцала окружающий мир. Солнечные блики сверкали в едва намечающейся у берега волне, где-то вдалеке ползла, оставляя за собой пенистый след, неуклюжая баржа, а из городской гавани отчаливали легкие яхты и парусники.
На пляже, подобно бабочкам, распахивали крылья многоцветные зонтики, а между ними в поисках достойной добычи по-хозяйски прогуливались вальяжные чайки.
Тут мимо Оливии проплыли два сервировочных блюда-кокиль, заполненные кубиками льда, на которых посверкивали отборные устрицы и желтели ломтики лимона. Протиснувшись между столиками, официант водрузил свою ношу на стол, за которым расположились Зоя Вишневская и ее франтоватый спутник. Подавшись вперед и обхватив интимным жестом ее сухие запястья, Марк, кажется, так его звали, что-то страстно говорил, пристально вглядываясь в ее лицо. Но оно сохраняло дружелюбно-сдержанное выражение – Вишневская была актрисой с богатым сценическим прошлым и умела контролировать свои эмоции, дозированно выдавая белозубые улыбки, благосклонные кивки и короткие рулады смеха в уместных на публике количествах.
– Зоя, милая, прости, что задержались! Сегодня была примерка костюмов, и так все затянулось – мне определенно пора садиться на диету!
Со стороны парковки к «Солнечному бару» спешила ярко накрашенная дама в распахнутой байкерской куртке и цветастом платье. За ней послушно следовали двое молодых людей инфантильной наружности.
Сметливый официант бросился за новыми бокалами и заказанным актрисой шампанским. Через секунду послышался истеричный собачий лай, и два последних места за столом Зои заняли импозантный седовласый господин и его вызывающе юная спутница. Она держала на руках испуганного той-терьера, который мелко дрожал и нервно облизывался.
– Колоритная компания, – констатировал Родион, закончивший свои телефонные дебаты и с аппетитом взявшийся за запоздалый завтрак, который имел все шансы превратиться в обед. – Говорят, шампанское и бриллианты – вот в чем секрет вечной молодости Вишневской…
– А сколько ей сейчас лет?
Родион задумался, а потом назвал примерное число.
Оливия бросила на него изумленный взгляд.
– Да не может быть…
