– Не лучшим образом, – признался Рудницкий. – Половину заняли немцы, к тому же я поссорился с одной особой со связями… Но все будет хорошо, – быстро добавил он.
– Рассказывай!
– Но, тетушка, правда ничего важного. И ничего интересного.
– Олаф Арнольдович!
– Не знаю, как другие, но я охотно послушаю, в какие передряги впутался на этот раз великий магистр варшавской гильдии, – неожиданно вмешалась Людмила фон Крис.
Алхимик едва не захлебнулся чаем: в голосе барышни фон Крис звучал неподдельный интерес.
– Я сразу же вас узнала, – пояснила девушка. – После поединка с монсеньором Потуриным газеты разместили ваш портрет.
– А, так это вы вылечили цесаревича и спасли Москву и Петербург! – внезапно выкрикнула Трубецкая.
– Это грубое преувеличение, – запротестовал Рудницкий. – Я только…
– Без преувеличений, – перебил его Самарин. – Олаф слишком скромен.
На губах генерала появилась язвительная ухмылка, похоже, офицер понял, что может перевести внимание барышень в сторону алхимика.
– Мы ждем! – подгоняла его Мария Павловна.
Рудницкий вздохнул и представил сильно урезанную версию случившегося.
– Те символы, что там остались, – задумчиво отозвался Самарин, – как ты думаешь, они могут иметь боевое применение?
– Сомневаюсь. Скорее медицинское.
– Медицинское?
– Больные часто неосознанно напрягают мышцы, что усложняет кровообращение. Такое расслабление могло бы им помочь. Побочные эффекты, о которых я говорил, проявляются исключительно при долговременном воздействии символов или звуков.
– Думаешь, ты вернешь отель? – заботливо спросила княгиня.
– Конечно. У меня есть обещание генерала Безелера.
Дальнейший разговор прервала Трубецкая, демонстративно посмотрев на настенные часы.
– Мне нужно возвращаться домой, – заявила она. – Иначе маман будет беспокоиться.
Девушка сердечно обняла Марию Павловну, после чего с явной неохотой направилась к выходу. Подгоняемый грозной гримасой княгини, Самарин сорвался с места.
– Я отвезу вас, – сказал он, хотя и без явного энтузиазма.
– И я должна уходить, – сказала с улыбкой Люда фон Крис. – Моя карета, наверное, уже ждет.
К удивлению алхимика, Мария Павловна требовательным жестом приказала ему заняться второй барышней.
– Вернешься на моей, она удобней, – заявила княгиня не терпящим возражений тоном. – Мой внук составит тебе компанию.
Лишь через минуту Рудницкий понял, что речь о нем.
– Конечно, с удовольствием, – заявил он, слишком ошеломленный, чтобы протестовать.
То, как назвала его княгиня, имело далекоидущие последствия, и не только для него. Алхимик допускал, что Самарин не будет в восторге от заявления своей двоюродной бабки. Одно – это неформальное упоминание о далеком родстве, часто аристократы сами не ориентировались в родственных связях, и совсем другое – публичное заявление, подтверждающее кровные узы с «польским алхимиком». Нужно будет это прояснить, решил Рудницкий. В данную минуту у него были другие проблемы: барышня Людмила оперлась на его руку, демонстрируя глубокое декольте, а аромат парфюма и источающее тепло девичье тело не способствовали серьезным размышлениям.
Роскошная, но предназначенная исключительно для двоих карета княгини заставила их занять места рядом друг с другом, что смущало алхимика, но, как оказалось, в наименьшей мере волновало барышню фон Крис. Девушка назвала кучеру адрес, после чего в легкой, шутливой манере начала рассказывать о себе и своей семье. Рудницкий старался следить за ходом ее рассказа, постоянно отвлекаясь на какой-нибудь жест или случайное касание прекрасной попутчицы. Алхимик не считался знатоком женщин, однако было очевидно, что по каким-то причинам барышня Людмила решила ему доказать, что не только умна, но и одарена другими достоинствами… Только почему? Рудницкий сомневался, что причиной было упоминание о его родстве – пусть и неблизком! – со старой княгиней. Людмила фон Крис явно принадлежала к сливкам общества Петербурга, иначе не попала бы в дом к известной своим снобизмом даже при царском дворе Марии Павловны, а аристократия не водилась бы с обычным, хотя и искусным в своем ремесле алхимиком. «И эту загадку нужно разгадать, – подумал Рудницкий. – Позже…»
* * *
Алхимик откупорил очередную бутылочку из темного стекла, набрал на палец коричневой мази и намазал запястье. Очередная неудача, нулевой эффект. Он не ощутил на коже никакого холода или покалывания, даже характерного запаха – мазь была неэффективной.
– Я, конечно, не проверял все бутылочки, – оправдывался Гуэрини. – Их же целая сотня! Но я не нашел ни одной с активным препаратом. Поэтому заказал лекарства в той гильдии… как ее там?
– «Солнечный свет», – подсказал Рудницкий.
Название Новониколаевской гильдии связано с загадочным алхимическим трактатом шестнадцатого века под названием Splendor Solis.
– А, точно! «Солнечный свет». Мне рекомендовали их как заслуживающих доверия, а через неделю после того как я получил заказанные препараты, все спагирические медикаменты перестали действовать!
– Вы держали их в этом месте?
Итальянец кивнул.
– Помещение закрывается на ключ и находится в том самом крыле, что и царские апартаменты, – пояснил он. – Сюда имеют доступ только доверенные лица императора.
– Не считая слуг и охраны, – мрачно сказал Рудницкий.
– Это уже не в моей компетенции. И не в вашей, dottore, – заметил Гуэрини. – Я безмерно вам благодарен за то, что вы вступились за меня перед Его Величеством, однако считаю, что вы не правы. Саботаж? Исключено! Вот посмотрите, все средства безопасности в идеальном состоянии.
Алхимик подтвердил это нечленораздельным мычанием. Каждая из сотни стеклянных емкостей была запечатана и защищена символом гильдии или алхимика, который создал лекарство. Даже если бы гипотетический злодей смог справиться с печатями, это заняло бы много часов. К тому же это помещение днем и ночью охраняли солдаты царской гвардии. Да и лекарства не были отравлены: тесты не выявили присутствия никаких посторонних субстанций. Медикаменты просто не работали.
– Безумие! – вздохнул Рудницкий. – У вас есть какая-нибудь гипотеза, профессор?
– К сожалению, нет. Почти все лекарства – это спагирические препараты, я не специалист в этом, – признался Гуэрини, пожав плечами. – Если бы речь шла об обычных лекарствах, я бы подумал, что они испортились. Хотя, может, и тут…
– Исключено! – оборвал его Рудницкий. – Для изготовления большинства из них использовалась первичная материя, а это гарантия почти вечного хранения. Они не могли испортиться через год или два. Это невозможно! К тому же, как вы сами заметили, некоторые утратили эффективность уже через неделю.
– В этом действительно есть что-то странное, – согласился с ним итальянец. – Если бы еще один или два препарата, ну пусть десять от конкретного поставщика, но десятки или сотни, изготовленные разными алхимиками? К тому же большинство неактивных препаратов вашего производства. Но привезенные вами лекарства действуют. И только они…
Рудницкий окинул собеседника пристальным взглядом, но непохоже было, что Гуэрини хотел его в чем-то обвинить, доктор просто размышлял вслух.
– Но и те лекарства, что я заказал, сначала помогали цесаревичу, – продолжал размышлять итальянец. – Только позднее их эффективность начала уменьшаться.
– Постепенно или со дня на день? – быстро спросил алхимик.
– Кажется, постепенно, – задумчиво ответил Гуэрини. – Через два-три дня здоровье наследника престола улучшалось на глазах, потом становилось хуже, и, наконец, медикаменты переставали действовать. И так по кругу, когда я покупал новые.
– Вы точно все лекарства держали в этом помещении? – повторил Рудницкий.
– Точно. Часть находилась в комнате больного, чтобы были под рукой.
– И они тоже переставали работать?
– К сожалению. Ну как? Мы закончили инвентаризацию? Если бы вы сказали, что искать, то пошло бы быстрей, – предложил Гуэрини.
– Достаточно нанести каплю препарата на кожу. Мазь действует как обезболивающая и сужающая сосуды, потому она должна вызывать легкое онемение и ощущение холода, – пояснил Рудницкий.
Итальянец закатал рукав и нанес мазь на внутреннюю часть предплечья.
– Я ничего не чувствую, – сказал он. – В этом месте кожа чувствительней, чем на запястье, – пояснил он, видя вопросительный взгляд алхимика.
– Я не думаю, что мы найдем хотя бы один хороший препарат, но должны проверить все, – устало ответил Рудницкий. – Я обещал это Его Величеству.
Итальянец ответил полным покорности жестом. Они молча продолжили работу. Звенело стекло, а на полу росла куча небрежно брошенных ампул и бутылочек. Во всех была только неэффективная мазь в разных оттенках зеленого и коричневого.
* * *
Струя горячей воды смывала с него усталость – инвентаризация заняла почти четыре часа – вместе с засохшими остатками мазей и эликсиров. Алхимик прикрыл глаза и позволил себе минуту релакса. Наконец он неохотно закрутил богато декорированные краны. Комнату заполнили клубы пара, поэтому Рудницкий на ощупь потянулся за полотенцем. Неожиданно в ванную комнату хлынула волна холодного воздуха, и в дверях появился Самарин.
– Что опять?! – рявкнул алхимик. – Можешь дать мне спокойно помыться?
Самарин молча кинул ему халат, после чего отправился в салон. Рудницкий нехотя последовал за ним.
– Что ты тут делаешь? – спросил он. – В этом крыле живет только царская семья.
– И как я вижу, некоторые алхимики, – буркнул Самарин. – Я – офицер Конвоя, – грубо напомнил он. – И Его Величество приказал мне усилить охрану дворца, а за указаниями обратиться к тебе. Так что я внимательно слушаю, Олаф Арнольдович, какие замечания у вас есть к работе моих людей?
В голосе генерала слышался холодный, неприятный тон.
– Ох, перестань дуться, речь не о твоих людях!
– В таком случае о чем?
Рудницкий кратко описал ему ситуацию и результаты, к которым пришел.
– Ты правда думаешь, что это саботаж?
– Это самая правдоподобная версия, – осторожно ответил алхимик. – Не вижу другого объяснения, поскольку в свое время я уже лечил цесаревича этими самыми препаратами, и Гуэрини явно не лыком шит.
– Ты уверен, что ваши медикаменты не утратили своих лечебных свойств естественным способом?
Рудницкий окинул приятеля неодобрительным взглядом и покачал головой.
– Это невозможно! – коротко сказал он. – Первичная материя вечна. Это что-то, что существует доныне с начала Сотворения мира. Как ты думаешь, почему живущие в анклаве создания бессмертны? Подсказка для не особо умных российских генералов: их тела тоже содержат первичную материю! Говоря еще проще, если добавить в суп щепотку первичной материи, он будет сохраняться вечно. Эти препараты не могли испортиться!
– Ну хорошо, предположим на мгновение, что ты прав, – с раздражением сказал Самарин. – За чем мне следить? За комнатами цесаревича? Но туда и так никто не заходит, кроме семьи и докторов. Комната с лекарствами? Принимая во внимание результаты инвентаризации, там уже нечего охранять.
– Прежде всего мои апартаменты, – ответил после минутного молчания Рудницкий. – День и ночь. Никто не может входить сюда без моего позволения. Ни один слуга, солдат, лакей или камердинер! Никто! Поскольку я держу тут медикаменты, которые привез из Варшавы. И они пока работают…
– Ладно. Это имеет смысл. Но комнаты цесаревича? Там и так стоит охрана перед дверями. Зачем беспокоить парня?
Алхимик снова замолчал, потом нервно поправил пояс халата.
– Если я прав, этот саботаж осуществляет кто-то изнутри. Кто-то свой…
– Скажем так, – скривился Самарин. – Слуг тщательно проверяют, но теоретически все возможно. Только как это связано с охраной комнаты цесаревича?
– Еще не понимаешь? Мои лекарства ему помогают. За несколько дней мальчик встанет на ноги. Если кто-то хочет навредить наследнику престола и заметит, что он выздоравливает, он может отчаяться и… – Рудницкий непроизвольно повысил голос.
Самарин вскочил с кресла.
– Невозможно! – закричал он возмущенно. – Никто бы не отважился, – добавил он менее решительным тоном.
– Хочешь рискнуть? И чем это навредит? Кто-то посидит возле кровати цесаревича, и только. Из того, что я слышал, ребенок – не проблемный пациент.
Россиянин опустил взгляд, словно внезапно заинтересовался рисунками на ковре.
– Ты не понимаешь, – буркнул он. – Это политика.
– И что тут понимать?
– Сама мысль, что кто-то мог специально навредить наследнику престола, – это почти предательство. Кроме того, это касается близкого окружения царя. Невероятно!
– Я говорил с царем, – прервал его Рудницкий. – И он послал за тобой. Скорее всего, на него произвели впечатление мои аргументы.
– Ты понимаешь, что немилость – это наименьшее, что тебя ожидает, если окажется, что не было никакого заговора?
– И что я должен делать?! – рявкнул алхимик со злостью. – Притворяться, что ничего не происходит, как тот итальяшка? А милость императора мне ни к чему. У меня нет никаких дел в России.
– В самом деле? – язвительно спросил офицер. – А завещание Марии Павловны? Опала не позволит тебе получить наследство.
– Какое, к черту, наследство?!
– Такое, которое внезапно и неожиданно переписала на тебя двоюродная бабка. И не без причины, как я думаю. Наверное, за последний год ты узнал несколько слов силы? Полезных несколько слов силы? – холодно спросил Самарин.
Рудницкий замер, удивленный его обвинением, а после кинулся вперед и ударил россиянина по лицу. Это был сильный удар, увеличенный массой тела, которого не постыдился бы профессиональный боксер. Генерал рухнул на пол, переворачиваясь вместе с креслом. Не теряя ни секунды, офицер сделал переворот через спину и за мгновение стоял уже готовый к бою.
– Скажешь еще раз что-то такое, и я тебя убью, сукин ты сын! – процедил алхимик. – Я не просился в семью Самариных и не собираюсь принимать никакое наследство! Я и так в долгу у Марии Павловны. И этот долг она не позволяет мне вернуть!
– У меня зуб шатается. Если я его потеряю, я тебе подправлю челюсть, паршивец, – хмуро сказал Самарин. – У тебя тут есть что выпить?
Рудницкий подошел к бару, вытащил бутылку водки и разлил алкоголь трясущимися руками. Генерал гневно смотрел на него, но уже без вражды.
– Можешь объяснить, что происходит? Вчера вечером Мария Павловна заявила мне, что включила тебя в свое завещание как одного из двух главных бенефициантов.
