978-5-907056-98-5
ISBN :Возрастное ограничение : 16
Дата обновления : 14.06.2023
– Заберите меня! – вдруг вскрикивает Мелисса, глотая слезы. – Я не хочу идти назад одна, заберите меня!
Сестра Юлалия выпускает руку Агаты, делает шаг вперед – и вдруг Агата замечает очень странное: сестра колеблется, ей по-настоящему не хочется ступать на правый рукав моста, вот правда-правда не хочется. Агата не верит своим глазам: сестре Юлалии, которая всегда сердилась на Мелиссу за ее «россказни» и на уроках Святого Слова учила их отличать Верное от суеверного, не готова ступить на правый рукав моста.
И тогда шаг вперед, а потом еще один шаг и еще один шаг делает Агата.
«Габо, – говорит себе Агата. – Представь себе, что прямо сейчас, вот сейчас прилетает габо, огромный габо, и ты садишься ему на спину, и вы летите, летите, и они все умирают от зависти, и тебе ничего не страшно», – но от этой мысли ей делается только хуже. Агате кажется, что ее ноги движутся совершенно отдельно от нее, и она говорит себе: «Это холод, просто холод, я просто не чувствую ног, потому что они так сильно замерзли», – но дело, конечно, не в холоде; мостик оказывается неожиданно крутым, и Агата не знает, чего она боится больше: что сбудется история про правый рукав (но ведь она не пройдет по нему до конца – нет, нет, ничего подобного) или что Мелисса откажется взять ее за руку. Мелисса вцепляется в ее руку так, словно мостик под ними готов вот-вот рухнуть, и шаг за шагом Агата с Мелиссой идут назад, к своей команде, к сестре Юлалии, которая опустила голову и рассматривает снег, к Рите, и Ульрике, и Нолану, и пока они идут, Агата успевает на один совсем короткий миг глянуть в расщелину, откуда поднимается такой нежный, такой знакомый жар, и увидеть распластанные или поднятые к небу золотые крылья, и понять, что она смотрит сверху на львов с крыши собора са'Марко, и вдруг ей кажется, что когда-нибудь, когда-нибудь сильная, смелая, дерзкая Агата все-таки станет сердцем своей команды – недаром же каждый вечер Агата клянется себе перед сном, что завтра, прямо завтра она станет прежней, совсем прежней, но вот только утром… Однако стоит им ступить с моста на поблескивающий асфальт бесконечного проспекта, как Мелисса выдергивает руку из руки «габетиссы» и становится в пару с Ноланом, и Нолан, усмехаясь, похлопывает ее по плечу. Человек в серой шубе удивленно присвистывает, и Агата оборачивается. Несколько секунд Агата и нищий смотрят друг на друга.
Сцена 3,
неугодная святой Агате, ибо здесь словом ее разрушают дело ее
Легче всего Агате идется в самом начале, когда рюкзак еще очень-очень тяжелый, и на это есть несколько причин. Во-первых, под тяжестью серого домотканого рюкзака с Печатью святой Агаты, в котором лежат лекарства, перевязочные материалы и хранящие тепло банки Славной Каши, упакованные в плетеные волосяные мешочки, невольно упаришься, и ни мороз, ни леденящий ветер прямых проспектов тебе не страшен; даже снег под твоими тяжелыми шагами скрипит плотно и надежно – хруп, хруп, хруп, – а когда ты, продрогший и ненавидящий здешнюю вечную зиму, бежишь домой и пустой рюкзак глупо шлепает тебя по попе, снег раздражающе повизгивает. Во-вторых, когда рюкзаки еще полные, тяжелые, и впереди у них четверых – Мелиссы с Ульрикой и Харманна с Агатой – больше трех часов дороги туда и обратно, и надо обойти по карте, размеченной старшим аптекарем, братом Турманном, три или четыре дома, а главное – дойти до казарменного лазарета на Стрелковом проспекте, Агата чувствует себя важной и полезной, она знает, что в домах и казармах ее ждут, на нее надеются – что и в роскошном Доме со Щипцами, где сразу трое слуг в одинаковых длинных рубашках встретили их у дверей и не пустили внутрь (хоть и вынесли Дары святой Агаты, правда, очень маленькие, жадины такие), и в деревянном, с темными от бедности окнами Доме с Хороводом (где Дары святой Агаты оказались самыми сладкими, и мед из них только что не капал, а сбитень в Агатиной груди был густой и горячий) считают минуты до их прихода. А в-третьих, пока они шли вот так, квадратом – двое, держась за руки, впереди, двое, держась за руки и положив свободные ладони первым на плечи, сзади, – Агата могла притворяться, что они – четверо друзей, что у нее, у «габетиссы», есть друзья. Лица у них серьезные, сами согнулись под тяжестью своих рюкзаков и кивают в ответ на поклоны прохожих и на приветствия греющихся у расщелин нищих, которых Мелиссе с Ульрикой положено благословлять, складывая руки в варежках «скрепкой». Но чем легче становились их рюкзаки, чем сильнее они уставали и замерзали, тем меньше в них оставалось от Агатиной Четверки, и на обратном пути Харманн уже не держал Агату за руку. Другие Агатины Четверки тоже возвращались после разноски лекарств и каши, не держась за руки, нару шив квадрат, бредя как попало, засунув озябшие ладони под мышки, но Агата не сомневалась и не сомневается, что они, конечно, продолжали чувствовать себя немножко бойцами, вернувшимися со сложной и опасной вылазки, – да что они, даже Мелисса, Ульрика и Харманн небось сейчас, вот прямо сейчас чувствуют себя одним целым, хотя рюкзаки их пусты, а монастырь еще далеко-далеко, и только она, Агата, чувствует себя так, будто посреди этого ледяного вечера кроме нее нет ни одной живой души, и даже когда весь монастырь соберется на ужин в Агатиной зале, от которой лучами расходятся коридоры с кельями, кухнями, операционными, складами и палатами,
Агата будет сидеть среди всех – одна.
Даже лалино у нее нету; наверное, если бы Агата заговорила, если бы она сказала сестре Юлалии: «Я готова быть лало – дайте мне лалино!» – сестры и братья вверили бы ей кого-нибудь, кто и без ее заботы бы не пропал, но сейчас, наверное, все считают, что даже такая нагрузка Агате не по силам, – и то хорошо, что эта ни на что не годная Агата может таскать на себе рюкзак. «Я тень человека, – думает Агата, – тень человека». Она думает о братьях и сестрах ордена, спасающих раненых в боях под водой и на узких, раскаленных улочках, добивающихся для них пропусков, которые, говорят, с каждым днем все труднее получить. Агата представляет себе, как монахи и монахини перетаскивают раненых по бесконечной лестнице на носилках из жара в холод, с первого этажа на второй; она думает о беременной сестре Женнифер, главном хирурге, которая, несмотря на свой растущий живот, уже отдает указания в операционной, когда Агата только бредет завтракать, и все еще делает свою кровавую и бесстрашную работу, когда Агатина команда, надев шубки, отправляется в палисадник помолиться и принести дары перед сном. Агата думает и о Норре и Адаме, строгой и молчаливой паре из старшей команды, которая помогает в операционной и наверняка примет постриг в орден, когда после войны закончит колледжию и поженится… На секунду Агата чувствует прилив сил и говорит себе: «Я могу вот это. Могу, могу, могу». Раньше Агата иногда шла с закрытыми глазами: она представляла себе, что летит на спине Гефеста от дома к дому, от окна к окну, и люди изумленно протягивают к ней руки, и она говорит: «Именем святой Агаты», – и ей отвечают: «Милостью ее». Но теперь Агата запретила себе думать про такое – навсегда: габо больше нет, они улетели, они ненавидят нас, запомни это, запомни, говорит себе Агата, и если вдруг вспоминает о Гефесте, то щипает себя за запястье, и это помогает.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/linor-goralik/dvoynye-mosty-venisany/?lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом