Записанное на автоответчик послание вновь зазвучало в ухе, предлагая прослушать еще раз, стереть или сохранить его. Он страстно возжелал, чтобы две опции из трех были доступны не только на автоответчике. Внезапно ему захотелось изменить начало своей взрослой жизни, потому что человек, неотрывно глядящий на него с пирса, показался ему до боли знакомым.
Не может быть…
Себ встал, уронив рюкзак и стаканчик с кофе. Два велосипедиста проехали мимо него плечом к плечу, их головы в защитных шлемах напоминали черепа инопланетян.
Себ рысцой пересек дорогу и, проскользнув между двумя припаркованными автомобилями, достиг променада. Ухватился за перила.
Его страх перемежался с непреодолимым любопытством: ему нестерпимо хотелось понять, кем был этот таинственный наблюдатель. Но еще больше Себу было интересно, как тому удалось попасть с береговой линии Гудрингтона на пирс? Он достаточно часто оглядывался назад и точно знал, что его никто не преследовал. Конечно, это могло быть совпадением: два одинаково одетых человека в разных местах одинаково направили на него свой пристальный взгляд. Но Себ был не в том состоянии, не мог даже попытаться убедить себя в этом.
Ища объяснение появлению человека на пирсе, Себ понял, что, судя по всему, тот знал о конечной точке маршрута. Чтобы ждать тебя. И вновь его здравые доводы перекрыло понимание того, что этот незнакомец вполне мог добраться сюда каким-то иным способом, о котором Себ даже не догадывался.
И если это должно было быть воссоединением, – его память начала приотворять некоторые из самых темных дверей сознания. Дверей, которые были давно захлопнуты и наглухо закрыты на два замка.
Внизу, на пляже, кто-то неудачно кинул фрисби. Женщина с огромной татуировкой на голени громко рычала на своего отпрыска. Старушка беседовала со своим супругом. «Но я не хочу, чтобы ты испытывал какое-либо давление…» – сказала она. Чайки кричали, кружась над приливной волной в том месте, где она обрушивалась на песок. И все эти звуки казались такими далекими, будто он слышал их лишь в дневных грезах или отголосках прошлого.
Недоумение и внезапный приступ головокружения заставили Себа прижаться к перилам, чтобы сохранить равновесие. Он буквально физически ощущал нехватку кислорода. Даже испугался, что сила притяжения внезапно исчезла. С надеждой посмотрел на пирс. В каждой черточке его лица была мольба: он просил неведомую фигуру прекратить эту глупую игру в гляделки и отпустить его.
Человек исчез. Он спустился по боковой лестнице, проходящей за пляжными домиками со стороны пирса, или скрылся в толпе, или даже…
Себ не имел понятия.
И вновь, уже гораздо ближе, он услышал звук своего имени. Себастьян.
Он мог допустить, что слово прозвучало в его голове или откуда-то сзади и немного сверху. Карты путало лишь то, что он узнал этот голос. Лицо говорящего даже на мгновение предстало перед ним, прежде чем окончательно растаять.
Разве такое возможно?
Себ огляделся по сторонам и почувствовал, как его взгляд опускается вниз к припаркованным машинам и фигуре человека в черном. Теперь он стоял на дальнем конце лужайки под тенью ели, позади живой изгороди, доходящей ему до пояса, напротив отеля Коннэйр.
Всего несколько секунд назад он стоял на пирсе. Невозможно…
Теперь Себ уже мог угадать очертания бейсболки, длинных мягких волос и густой черной бороды. Само лицо по цвету напоминало сливочный сыр и на вид казалось нездоровым.
Человек поднял длинную руку. Его кисть и запястье были такими же бледными, как и лицо.
Себ неуверенно поплелся через дорогу. Несмотря на то, что от шока у него начал дергаться глаз, все вокруг выглядело обычным. Но мир не был тем же самым. Куда пропал звук? Вероятно, он спит и ходит во сне.
Взвизгнули тормоза. Себ увидел едва сдерживаемое бешенство на пожилом лице за лобовым стеклом, по которому чуть было не прокатился. Как мог, он показал водителю, что глубоко сожалеет о случившемся, и вновь плюхнулся на скамейку, на которой оставил свои вещи.
Мир снова обрел привычные краски и темп. Целая вселенная звуков хлынула, словно вода сквозь плотину, и заполнила его уши.
Скорбный хор чаек над фонарями, на которых они устроили посиделки.
Глухие удары резинового мяча по шоссе, покрытому гудроном.
Хлопок закрывающейся дверцы машины.
Рев мотоцикла на дороге за эспланадой.
Себа била дрожь: ему было так холодно, будто на него вылили ведро воды, а потом вдруг оставили на открытом пространстве под порывами ледяного ветра.
Наблюдатель за живой изгородью исчез.
Глава 3. Кувшин с узким горлом
Еле дыша и с трудом вспоминая подробности своего обратного пути, Себ ввалился в дом.
Даже не подумав снять пальто и ботинки, он ринулся вверх по лестнице и принялся расхаживать по гостиной. Остановился на мгновение, чтобы достать из бара бутылку бренди. Прежде чем начать снова мерить шагами комнату, плеснул немного в стакан. Это противоречило всем законам природы: человек не мог появиться ниоткуда, потом исчезнуть и появиться вновь.
Что это? Опухоль мозга?
У него никогда не болела голова. Он никогда не испытывал головокружения. Он вообще никогда ничем не болел, тем более серьезно. Он всегда был настолько озабочен своим здоровьем, что добровольно платил за регулярное обследование и каждый год сдавал все необходимые анализы.
Слабоумие? Это в пятьдесят-то лет? Хотя вполне возможно. Наверное, нужно сдать еще какой-нибудь анализ. Главное – не искать ничего в «Гугле», иначе его страх рискует превратиться в самую настоящую истерию.
Насколько Себу было известно, многие его родственники по отцовской линии страдали от шизофрении. Кто-то находил у себя ужасные симптомы и верил им. Один из них – кузен, которого он, кажется, не видел с самого детства… Он покончил с собой. Двое других плотно сидели на седативных препаратах: лет двадцать назад, на похоронах деда, они сами рассказывали ему об этом. Ну, вот и он – самый вероятный сценарий дальнейшего развития событий. Прошлое настигло его в виде семейного заболевания.
Он представил себе, как продает жилье и ликвидирует все инвестиционные вложения для того, чтобы оплатить свое длительное пребывание в лечебнице. И еще более жуткое видение ближайшего будущего: сильные психотропные успокоительные как единственное средство на какое-то время оставаться человеком, а затем – заточение в белой палате, невозможность понять, кто он, и постепенное полное угасание рассудка.
Себ принялся рыться в поисках телефона, чтобы позвонить своему врачу. Но внезапно выпрямился.
Воспоминания о человеке на пирсе и о нем же – на мелководье вновь пробудили в его душе самые жуткие подозрения.
Юэн?
Юэн Александер? Какого черта из всех людей, кто был когда-либо ему близок, он видит повсюду именно Юэна Александера – единственного человека, воспоминания о котором он изо всех сил пытался подавить? Юэн был одним из тех людей, которых либо хочется поскорее забыть, либо с едва скрываемым ужасом наблюдать за ними на безопасном расстоянии. Больше всего Себа потрясла не столько неестественность его появления, сколько полная невероятность этого события.
Юэн всегда был довольно трагической фигурой, хотя и вполне безвредной. Негодяем он оказался лишь тогда, когда Себ встретил девушку и освободился от его влияния. О боже, ты помнишь Джули? Юэн был настолько непрактичен и неприспособлен к жизни, насколько вообще может быть человек. Потерянная душа. Социально не адаптировавшийся. Неудачник. Хронический алкоголик, злоупотребляющий ЛСД.
Бренди пролилось на пол. Себ волоча ноги прошелся по комнатам своего убежища.
Это не он. Это не может быть он.
Себ не видел его… дай-ка подумать… лет двенадцать, если считать с момента его последнего кратковременного вторжения. Тогда он вовсе не появился ниоткуда, а просто позвонил в дверь его лондонской квартиры. Через год он позвонил еще раз, теперь по телефону, и оставил на автоответчике послание, вероятно предназначенное кому-то другому. Но в любом случае с тех пор уже прошла целая вечность.
Себ открыл балконную дверь и жадно втянул полной грудью прохладный морской воздух. У них не было общих знакомых, да и каких-либо дел здесь у Юэна быть не могло. Но если это все же был он, как он это сделал?
О боже! А что, если он умер? Тогда это, скорее всего, был его призрак.
Будучи не в силах любоваться видом из-за ежесекундного страха перед тем, что может появиться под окном и посмотреть вверх, Себ ушел с балкона.
Он случайно выглянул из окна кухни, и ему показалось, что он вновь разглядел одинокую фигуру, наблюдающую за ним из-за потрепанных ветром деревьев. Собрав остатки логики и здравого смысла, он попытался убедить себя в том, что с ним все абсолютно нормально и он находится в здравом уме. Юэн Александер не мог промелькнуть в четырех разных местах в течение нескольких дней.
Изо всех сил цепляясь за столь притягательное объяснение, он убеждал себя в том, что ошибся, или перепутал, или просто ему нездоровилось, и все это было лишь игрой его воображения. Его разум настаивал на том, что тот несчастный год, который он провел вместе с обладателем этого болезненного лица под бейсбольным козырьком, давно канул в Лету.
Но он действительно видел Юэна тем утром. Видел и слышал. От этого Себ чувствовал себя чрезвычайно возбужденным, нездоровым и даже дезориентированным.
Как он проделал все это? Что стало причиной его появления? Почему пропадал звук? Как смог он рассеять структуру мира, чтобы одно место сменило другое? И было ли само слово «место» правильным? Может, стоило сказать: окружение? Сфера?
Юэн Александер.
Боже, нет. Невозможно.
Многое произошло за десятилетие, минувшее с тех пор, как он последний раз виделся со своим «закадычным другом». Только одному Себу удалось преуспеть. На это потребовалось много времени, но он добился успеха в своих литературных изысканиях. Добился цели, о которой они оба мечтали, когда были студентами.
Итак, Юэн явился, чтобы… преследовать его в образе привидения?
Себ не желал, чтобы хоть что-то напоминало ему о тех днях. Только не теперь, когда все в жизни шло своим чередом: он получал заказы, писал книги и прямо сейчас пытался закончить еще одну.
В последний раз, когда они встретились в Лондоне, Себ был убежден, что Юэн долго не протянет. Когда это было – в 2003-м? Конечно, никто не мог столько пить и при этом не отбросить коньки раньше времени. А наркотики? Он видел, как Юэн вытряхивал себе в рот из коричневой бутылки чистый МДМ[2 - МДМ – метиле?ндио?ксиметамфетамин (или экстази).], будто это была всего лишь порция виски. В том, что Юэн уйдет в мир иной в ближайшее десятилетие, Себ был уверен как ни в чем другом.
Когда они впервые встретились в конце восьмидесятых, Юэн уже был приговорен к саморазрушению. Это было тридцать лет назад в баре Союза студентов, и в тот день Юэн был настолько пьян, что не мог сконцентрировать свой взгляд. Он бессвязно болтал о музыке, бранил Mercyful Fate[3 - Mercyful Fate – датская группа хеви-метал.], Venom[4 - Venom – британская метал-группа.], Bathory[5 - Bathory – шведская музыкальная группа, внесшая значительный вклад в развитие блэк- и викинг-металла.] и им подобные группы. Вся жизнь Юэна была посвящена медленному осознанному самоубийству.
Они жили под одной крышей всего год. Большую часть этого времени Себ провел, слушая через стенку бессвязное бормотание Юэна, когда тот в очередной раз был под дозой.
Как он мог до сих пор оставаться в живых, при таком-то образе жизни?
Но если он все-таки умер, тогда… Эта нелепая, смехотворная мысль, на мгновение мелькнувшая в его голове, заставила Себа затаить дыхание. Он плеснул в хрустальный бокал новую порцию бренди и плюхнулся на свой любимый диван в гостиной.
За высокими, от пола до потолка, французскими окнами с задней стороны дома простиралась панорама моря. Но даже сказочная красота залива не могла в этот раз оказать своего лечебного эффекта. Ни награды, ни картины, ни милые сердцу безделушки, ни дорогая мебель не принесли обычного утешения. Фактически Себ пребывал в состоянии полной неуверенности. Это напомнило былые годы. Юэн всегда заставлял его чувствовать себя неуверенно. Даже когда ему нечего было терять.
Себ не знал, что делать, поэтому продолжал сидеть, озадаченный и понурый, переполненный чувством жалости к самому себе. Все это могло привести лишь к одному: он найдет утешение в бутылке и окончательно опьянеет. В конце концов он сошел вниз, опустил жалюзи в спальне и лег на кровать. Ему нужно было успокоиться и хорошенько все обдумать.
Пойти к врачу вновь стало первостепенной задачей на повестке дня, и выполнить ее следовало завтра же утром. Это путало его планы, и Себ не мог не злиться.
Как объяснить такое? Он боялся, что от злости его разорвет на части.
Во мраке уныния и молчания воспоминания о Юэне внаглую протолкнулись сквозь прочие мысли и растоптали более счастливые моменты жизни, охранявшие внешние границы его разума, снесли все барьеры, стоявшие на пути былого.
* * *
1988 год. Юэн преподал ему первый урок жизни – Себ понял, что таких людей нужно избегать.
Прошлое стало до ужаса реальным. В уме закружилась карусель туманных, темных образов: комнаты с тонкими занавесками, которые всегда были задернуты, и пространство, заполненное эхом пьяного неистовства. Этот период своей жизни Себ описал в двух первых романах, умудрившись извлечь из них Юэна. Уже тогда, работая над книгами и вспоминая былое, он ясно осознавал, что даже художественное воплощение Юэна на бумаге чревато тем, что он рискует вернуть его в свою жизнь.
Те, кто живет в одиночестве, часто разговаривают сами с собой – сейчас, лежа на кровати, Себ твердил: «Я был молод. Неопытен… и одинок».
Старина Юэн буквально пленил его. Застенчивость и учтивость сделали Себа жертвой этого неудачника.
Воспоминания об их старом доме в переулке Уилдинг направили мысли Себа в новое русло. Если у каждого дома есть свое лицо, то лицо этого, порядком потрепанное временем, на долгие годы было накрепко позабыто и упрятано за колючую проволоку.
Цементное крыльцо с волнообразными следами зеленой плесени. Покосившееся здание с грязной насыпью переднего двора и сломанной калиткой. Окна, опоясывающие фасад, в зависимости от времени года то выглядели запотевшими, то покрывались хрусткими сосульками. Когда с сосулек начинало капать, они походили на мерзкие создания, покрытые слизью. Каждый дюйм бордюрного камня по обеим сторонам узкой дороги был зажат между припаркованными автомобилями. Машины, бесконечно пробегающие мимо днем и ночью, превращали это место в царство шума.
Три комнаты и места общего пользования, не знавшие ремонта с конца шестидесятых. Несмотря на несмолкающий за окнами грохот, его сосед по квартире никогда не поднимался раньше четырех часов дня. Себ вновь видел Юэна, серого от похмелья, с покрасневшими глазами, липким дыханием, в полинявшей футболке «Reign in Blood», свисающей с его костлявых плеч. Он вновь чувствовал этот тошнотворный запах – запах диких зверей, запертых в душных клетках передвижного зоопарка.
Юэн был на десять лет старше Себа, зрелый студент без намека на зрелость. Учился он с грехом пополам и уже после первого курса оказался второгодником. Только Юэн мог провалить понятный каждому дураку первый год. Что он вообще делал в университете? Как он туда попал? Эти вопросы задавали себе все, кто знал Юэна. Несмотря на проблемы, родители исправно платили за его учебу. Возможно, они хотели, чтобы он как можно дольше не попадался им на глаза. Но все их вложения шли на крепкий сидр и марихуану, именно поэтому Юэн во многом зависел от Себа, который не давал ему умереть с голоду и время от времени одалживал ему деньги, без всякой надежды получить их обратно. Так было всегда. Во всяком случае, после того, как он перебрался к нему в переулок Уилдинг.
Себ был на втором курсе. Все шло кувырком. Он слишком отдалился от своих сокурсников, и не было никого, с кем он мог бы поселиться. Приходилось сидеть в этой каморке без центрального отопления где-то на задворках города и довольствоваться компанией Юэна. Других вариантов не было. В двух милях находилось общежитие для старшекурсников. Там жили в основном отвергнутые обществом: безработные, всеми презираемые отпрыски из бедных многодетных семей. Одним словом, малолюдная, заброшенная окраина, которая будто стыдилась сама себя. Хотя, к величайшему удивлению, индустриализация затронула и ее: единственная фабрика по изготовлению соуса в бутылках распространяла на всю округу едкий запах патоки и машинного масла.
У окна в доме напротив каждый день от рассвета до заката сидела умственно отсталая индийская девочка. Ее яркое сари вызывающе контрастировало с миром вокруг нее, как появление живых красок в черно-белом фильме.
Той зимой в комнате Себа было так холодно, что все его тело походило на один огромный синяк. Он спал в одежде и кожаной куртке под двумя одеялами. Постоянный запах сырости и гнилой древесины, порошкообразная гниль на штукатурке под отваливающимися от старости обоями – нечто подобное он видел в американских криминальных мелодрамах. Запах гниения смешивался с устойчивым запахом канализации. При каждом шаге из-под рассохшихся половиц вылетал фонтан столетней пыли и медленно оседал на остатки кое-где еще сохранившегося коврового покрытия, истоптанного грязной обувью. Здесь никогда не было кошек, однако запах их мочи неизменно витал в воздухе. Неисправный холодильник. Пищевые отравления. Грудная инфекция. Полное отсутствие туалетной бумаги. Голод. Холод. Расстройства желудка. Мрак.
От обоих жутко воняло. В том доме было слишком холодно, чтобы принимать ванну, но раз в неделю Себ пытался это делать. Как мартышка, плещущаяся в ручье, он неуклюже зачерпывал ладонями едва теплую воду из наполненной на пару дюймов раковины и пытался поливать себя. Ему никогда не удавалось набрать полную раковину воды из старого как мир нагревателя. Но от вони Юэна у него слезились глаза. Это была дикая вонь: смесь запахов скота и этилового спирта с примесью ракообразного моллюска, оставленного на солнце.
У Юэна было не так много одежды, и однажды он целый год носил ее, ни разу не постирав. Себ, как мог, старался обеспечить себе комфорт. На потрепанном матрасе, содержимое которого он даже не пытался исследовать, был навален целый ворох простыней во главе с самой большой из них, на которой, как на Туринской плащанице, отпечатался его силуэт. Пятнадцать фунтов стерлингов в неделю.
Шесть лекций в неделю: трагедии Шекспира, поэты-романтики, романисты Викторианской эпохи. В каждом произведении Себ ассоциировал себя с нищими, отверженными, преследуемыми. Юэн отводил себе роли мрачных героев, поэтов-пророков, искателей приключений, философов и мистических персонажей.
Как при обратной перемотке кадров, все возвращалось назад.
Из-за отсутствия мусорного ведра мусор складывали в полиэтиленовые мешки, которые протекали, словно гигантские чайные пакетики. Весь линолеум на кухне был в грязных разводах и потеках. Разрозненная фаянсовая посуда и дешевые бесцветные блюдца, стопками расставленные на барной стойке. Остатки былых пиршеств Юэна и его жалкие похмельные попытки приготовить еду. Переполненные пепельницы возвышались как могильные курганы крематория. Пять фунтов в неделю на еду. Жизнь на консервах. Диета на бутербродах с сосисками и супах из банок.
Под натиском запустения и грязи, которые разводил Юэн и которые уже ничто не могло повернуть вспять, Себ неизбежно отступал и прятался в своей комнате. А там, за стеной, дымились окурки в пепельнице и звучали виниловые пластинки. Повсюду валялись написанные от руки эссе. Юэн представлял себя этаким Достоевским, делающим заметки о жизни низов общества, или Гамсуном, нашедшим просвещение в голоде, или Фанте[6 - Джон Фа?нте (1909–1983) – американский писатель и сценарист итальянского происхождения. Автор романов и коротких рассказов.], вопрошающим пыль. Но он был никем. Экспериментируя с ЛСД, Юэн воображал себя Уильямом Берроузом или – дважды в неделю упиваясь до бессознательного состояния перед масляным радиатором в гостиной – Буковски. Каждый раз по утрам, выходя из своей комнаты, чтобы поесть или отправиться на учебу, Себ находил на замызганном коврике рядом с его скрюченным длинным телом шесть пустых банок из-под пива и сидра.
Его долгое мрачное молчание скрывало непереносимую боль. Она пряталась за отяжелевшими распухшими веками. Но никогда и ни с кем Юэн не делился этой болью. Даже в редкие моменты трезвости, когда он наконец разглагольствовал о «Холме грез» Артура Мэкена[7 - Артур Мэкен (1863–1947) – псевдоним Артура Льюэлина Джонса, валлийского писателя и мистика конца XIX – начала XX века.] или о нуминозных описаниях Алджернона Блэквуда[8 - Алджернон Блэквуд (1869–1951) – английский писатель и путешественник, один из ведущих авторов-мистиков, классик литературы ужасов и рассказов о привидениях первой половины XX века.], о привидениях Уэйкфилда[9 - Имеется в виду Герберт Рассел Уэйкфилд (1888–1964), английский писатель, автор рассказов о привидениях.] или видениях Блейка и множестве прочих разнообразных вещей: от Шекспира до Black Sabbath, от Шелли до Slayer.
Именно это привлекало Себа в Юэне. Он ощущал благоговейный трепет перед скрывающимся в нем незнакомцем. Чувствовал, что только Юэн в состоянии развить в нем его природную чувствительность к темным силам. Ему было необходимо поверить в собственный статус отверженного. Еще до поступления в университет Себ читал Кинга, Герберта[10 - Джеймс Герберт (1943–2013) – один из самых известных английских писателей в жанре ужасов.], Баркера, Страуба и Лавкрафта, смотрел фильмы Ромеро, Кроненберга, Карпентера, Ардженто и Фридкина. Но именно от Юэна он узнал о Джеймсе[11 - Монтегю Роудс Джеймс (1862–1936) – английский писатель, историк, специалист по Средневековью, ректор Королевского колледжа в Кембридже (1905–1918) и Итона (1918–1936). Вошёл в историю мировой литературы как крупнейший мастер рассказа о привидениях.], Шиле[12 - Мэ?тью Фипс Шил (1865–1947) – британский писатель, работавший в жанрах литературы мистического ужаса, раннего фэнтези и научной фантастики.], Эйкмане[13 - Ро?берт Э?йкман (1914–1981) – английский писатель, известный сборниками рассказов в жанре хоррора, или историй с привидениями, которые сам, однако, называл просто «странными рассказами».], Кэмпбелле[14 - Джо?зеф Джон Кэ?мпбелл (1904–1987) – американский исследователь мифологии, наиболее известный благодаря своим трудам по сравнительной мифологии и религиоведению.], Йейтсе, Хьюзе[15 - Ричард Артур Уоррен Хьюз (1900–1976) – британский писатель и драматург, «отец» европейского радиоспектакля. Часть его ранних рассказов («Странник», «Призрак», «Локомотив», «Ночь в коттедже» и др.) непосредственно относятся к фантастике, мистике и жанру ужасов или же имеют фантастические элементы.], Бодлере и Рембо. Именно Юэн познакомил его с творчеством Иеронима Босха, Брейгеля, Бэкона[16 - Фрэ?нсис Бэ?кон (1909–1992) – английский художник-экспрессионист, мастер фигуративной живописи. Основной темой его работ является человеческое тело – искаженное, вытянутое, заключенное в геометрические фигуры, на лишённом предметов фоне.], Спейра[17 - Остин Осман Спейр (1886–1956) – английский художник-оккультист, выдвинувший теорию автоматического письма и рисунка, основанную на взаимоотношении сознания и подсознания.] и фильмами Рене[18 - Ален Рене (1922–2014) – французский режиссер-сценарист, продюсер и актер, классик французского кино. Получил международную известность за фильмы «Ночь и туман», «Хиросима, любовь моя» и «В прошлом году в Мариенбаде».], Бергмана, Нила[19 - Томас Найджел Нил (1922–2006) – английский сценарист, лауреат премии Сомерсета Моэма, дважды номинант на премию BAFTA за лучший сценарий для британского фильма.], Линча. Все это коренным образом изменило его мировоззрение, заставив по-другому мыслить, по-другому говорить или вовсе не говорить, а просто позволить своим чувствам выйти наружу и быть.
Он вдохнул в тебя жизнь, как мастер парой оборотов ключика вдыхает жизнь в заводную игрушку…
Но Юэн никогда не хотел отпускать Себа. К концу года Себ уже твердо знал, что Юэна не заботило ничего, кроме как напиться или оказаться под кайфом. И все это время он использовал Себа в качестве сиделки, камердинера, подмастерья, домработницы и восхищенного поклонника. Себ вкалывал в университете, затем вкалывал еще больше после. Но ведь он не был ничем обязан Юэну!
Не Юэн ли постоянно поощрял его желание отвернуться от всего материального, от семьи и друзей? Юэн считал, что бедность и желание избежать ответственности и привязанности было единственным способом стать настоящим художником, истинным творцом. И как только Себ заинтересовался этими идеями, как только начал видеть в них руководство к действию, он почувствовал, что уже не в состоянии по-другому воспринимать окружающий мир. Было ли это неизбежностью? Не в этом ли крылась причина его притягательности для Юэна? А он сам? Не чувствовал ли он, что Юэн был его предназначением? Или, по крайней мере, не был ли он ошеломлен своим собственным смирением? Тогда Себ не знал, что в восемьдесят девятом им уже суждено было расстаться.
А в тот год все только началось. Юэн стал источником его вдохновения. И на протяжении еще пятнадцати лет, занимаясь разными видами подработки – частенько в униформе, частенько низкооплачиваемой, иногда временной или ставшей единственным источником для существования, – перебиваясь в отдаленных уголках города, населенных бедными иммигрантами и теми, кто оказался за бортом жизни, – Себ ощущал на себе менторский взгляд Юэна. Если у других не было иного выбора, то он был просто не в силах противостоять его наставлениям. Он так хотел походить на писателей старой школы. Вероятно, теперь призрак Юэна вернулся, чтобы проконтролировать его успехи, скорректировать их согласно одному ему ведомому плану – или обратить все вспять.
После публикации первых рассказов несколько откликов в прессе окончательно убедили Себа придерживаться выбранного курса, хотя время от времени ему очень хотелось узнать, как бы повернулась его жизнь, если бы он решился изменить ее. Но как? Найти постоянную работу? Он и понятия не имел, как это сделать и какая работа ему нужна. Вот напишу еще одну книгу, тогда посмотрим. Это была его мантра. По крайней мере, работа над книгами отнимала все его силы. Он всегда был трудоголиком, а потому очень много и усердно работал.
Когда умерли оба его родителя – последней ушла мама, – Себ провел два года на антидепрессантах, нацепив форму охранника, а затем удача улыбнулась ему. Ужастики вошли в моду, и на него обратили внимание.
Но почему сейчас на него обратило внимание его собственное прошлое?
Себ все еще лежал в кровати с опущенными жалюзи. Мало-помалу дневной сон сморил его.
Глава 4. Беспокойная ночь
Себу снилась зима. Угольно-черное небо и серый свет. Он куда-то идет, а вокруг него люди. Он не знает их. Они передвигаются на четвереньках и выглядят беспомощными, потерянными и как будто слепыми.
