Ткущие мрак
Алексей Юрьевич Пехов
Синее пламя #5
С севера приходят все более тревожные вести – война приближается. Шаутты, демоны той стороны, вернулись. Вэйрэн, уничтоженный Шестерыми много веков назад, возрожден. И нет уже больше волшебников, способных противостоять его магии.
Теперь люди могут полагаться лишь на себя. На юге, в Треттини, в великой столице Рионе, собираются те немногие, кто готов бросить вызов несущему мрак и выступить против демонов.
Алексей Пехов
Ткущие мрак
Глава первая
Верность
Верность – вещь распространенная. Ее можно найти в любой части Единого королевства, в любом городе и даже на дороге. Каждый верен чему-то очень важному и значимому, ибо такая верность ничего не стоит, потому что она – пустые слова.
Скажу, возможно, вещь крамольную, но верность утратила свое истинное значение еще в ту пору, когда Шестеро предали асторэ. Да простит меня Храм, которому я всецело предан и Госпожа, что основала его, но какие бы добрые помыслы не были у Шестерых, слово они нарушили. Ибо людям свойственно нарушать слово.
Верность же настоящая – товар штучный и встречается куда реже асторэ, которых в наши времена порой даже таувины не находят за всю свою жизнь.
Изгнанник из Храма Мири.
Когда Захира да Монтаг в первый раз увидела горы, то едва не заплакала от той безысходности, что охватила ее. Она, дочь Феннефат – великой пустыни, рожденная в жаркий сезон, среди желтых песков и алых утесов, знавшая о холоде ночи и зное полудня, видевшая зеленые сердца оазисов и розовые волны фламинго, ощущала полное бессилие в этом суровом краю.
Никакого пространства. Никакого горизонта. Узкие долины с бесконечными, ревущими, точно демоны, реками, несущимися со скоростью обезумевшей лошади. Отвесные стены камня, уходящие далеко вверх, теряющиеся в низких, проливающихся дождем облаках. Когда облака расходились, то открывались ослепительные зубья пиков, острых, белых, безучастных ко всем живым.
Ей было страшно задирать голову, видеть вершины, потому что все здесь было слишком другим. Чуждым. Чудовищным. Из мрачных тёмных сказок кормилицы, повествующих о дремучих еловых лесах и существах, что живут под кронами странных деревьев, так не похожих на финиковые пальмы.
А еще в краю ее будущего неизвестного мужа властвовал холод. Бесконечный, осторожный, незаметный и дикий. Проникающий под теплую одежду так, как убийца проникает в дом к своей жертве.
Люди тоже были другими. Высокими, широкоплечими, светлоглазыми, часто заросшими бородами. Ценившие мех, шерсть и сталь, а не шелк, хлопок и прекрасный серфо. Молчаливые, хмурые, они встречали и провожали процессию невесты, не издавая ни звука. В Карифе бы все кричали, махали цветными платками, кидали под копыта ее лошади цветы и спелые абрикосы. Здесь же люди были словно камни. Безучастные.
Потом, много времени спустя, она поняла, что ошибалась, и подданные Горного герцогства отнюдь не камни, просто всегда насторожены к тем, кого считают чужаками.
Холод людей, её будущих подданных, холод природы, высасывающий тепло из тела, непривыкшего к такой погоде, холод воды…
Вода…
Вода смущала почти также, как горы. По сравнению с пустыней ее оказалось необычайно много.
Даже после путешествия через море.
Она лилась бурными реками, прыгая на перекатах, затаскивая в жадную пасть любого, кто оказался неосторожен, чтобы сорваться и упасть в нее. Собиралась зеркалами бездонных озер, отражавших снежные шапки, бледно-карминовые на морозном рассвете и кроваво-алые во время кратковременного пожара заката. Скрывала белым туманом землю, цеплялась им же за верхушки мрачных елей, а затем превращалась в свинцовые тучи, которые порой на дни закрывали лазурь небес.
Вода моросила, лилась, секла, прижимала, вызывала камнепады, сели и оползни. Сочилась из-под густого мха, капала с широких листьев, созревала каждое утро алмазной росой на высокой траве.
Там, наверху, превращалась в белое, в снег, который Захира никогда не трогала, а в первый раз увидела меньше полутора недель назад, проезжая через величественные Драбатские врата, за которыми начинались настоящие горы.
Вода сползла вниз неповоротливыми ледниками, грязно-серыми, серо-белыми и серо-голубыми, разрезая горы и перекрывая долины.
Падала с гранитных козырьков гремящими потоками, украшая скалы, словно фата украшает невесту. И Захира, глядя на эти потоки и подумать не могла, что через несколько дней увидит отца всех водопадов, величайший Брюллендефоссен.
А пока она поражалась иному. Тому, что воду здесь никто не ценил, не благодарил за нее Шестерых, не копал глубокие колодца, молясь, чтобы она появилась на дне, не создавал каменные хранилища, чтобы удержать ее.
И не страдал от жажды, когда она внезапно исчезала.
Не умирал.
Воду здесь воспринимали, как должное. А порой как проклятье, когда она пропитывала одежду, шатры, лошадиные шкуры и превращала землю в грязное месиво.
Чужой край. Чужая страна. Чужая погода, природа, люди, еда, обычаи и правила.
Чужой человек, владетель этого места, с которым она должна связать свою кровь, постель, жизнь.
Очень хотелось сбежать, но она была дочерью любящего отца, сестрой мудрого брата и внучкой величайшего правителя Карифа. Ее семья дала слово, и она не собиралась его нарушать, позоря и предков, и потомков. Ибо когда члены правящей семьи совершают недостойные поступки, тень их дел падает на всю семью, омрачая прошлые заслуги и затмевая будущие.
Именно так Захиру учили в Эльвате, и ей не приходило в голову ослушаться. Ее дед, Стилет Пустыни, говорил: «правитель получает многие блага, но и идет на многие жертвы, ибо такова его дорога в мире Шестерых». А благородная карифка хотела быть достойной внучкой.
Потом, оказавшись в Шаруде, она увидела великий водопад, четыре самых высоких пика этой части мира и… владетеля сурового края. Возможно, странно было ставить воду, горы и человека в один ряд, но каждый из них поражал ее чем-то своим.
Будущий муж казался таким же странным, загадочным, суровым и чуждым, как все, что окружало южанку.
Затем была свадьба, пир на несколько дней, грандиозное празднество, когда к ее ногам бросали нежные эдельвейсы, славя молодоженов.
Она помнила момент, как мальчишка прошел по натянутому тросу над водопадом, повторив то, что сделал некогда Тион.
– У него не выйдет, – сказал ей Дэйт, близкий друг мужа. Тогда еще молодой, без седины в бороде. – Никто не смог пройти по канату над пропастью целую тысячу лет.
Захира смотрела, как циркач бросил бездне вызов, и загадала, что если он преодолеет весь путь, то это знак для нее. Сами Шестеро улыбнутся ей, обещая, что холодная неприветливая страна станет для нее надежным домом, а семья получится счастливой.
На последних шагах канатоходца из-за облаков буквально брызнули солнечные лучи, упали на снежные вершины и отразились от вечных ледников, слепя зрителей.
А потом раздались ликующие крики со всех сторон, на мгновение заглушившие даже рёв великого водопада. Ей тоже хотелось кричать вместе со всеми, но положение обязывало проявлять сдержанность, так что Захира ликовала в душе.
Шестеро с ней! Они слышат ее молитвы, и все будет хорошо!
Карифка отправила к канатаходцу личную служанку с кошельком марок и стальной брошью в виде грифа, знаком благосклонности теперь уже герцогини Горного герцогства, и помнила тот день, когда гости со свадьбы разъезжались. Яркое солнце золотило вершины вокруг Шаруда – Зубец Тиона, Гребень Арилы, Нейси и двугорбую Печать Таувинов.
– Золотой день, ваша светлость, – негромко прошептал Тэлмо, первый советник мужа. – Молю Шестерых, чтобы все дни вашей семьи были такими.
Она знала, что так и будет.
И так было.
Трое сыновей. Влияние. Уважение. Муж, который прислушивался к её ненавязчивому мнению. Крепкий трон. Сильная страна. Будущее.
Все это разрушилось в один миг, когда на свечах вспыхнул синий огонь, и двое ее детей не пережили ту страшную ночь.
Она не сошла с ума лишь благодаря своей воле. И надежде, что принесла Рукавичка. Но и этой надежде не было суждено сбыться, и теперь Захира осталась ни с чем.
Золотые дни прошли, их не вернуть, а счастье (нет, не счастье, призрачная уверенность!) было позаимствовано лишь на краткий срок. То, что она загадала, когда циркач совершил чудо, не сбылось. Шестеро, от которых она отреклась ради Вэйрэна, отвернулись от нее.
Чего еще было ожидать?
В итоге вся ее жизнь, ее будущее оказались разбиты вдребезги. Разлетелись на тысячи мелких осколков, изранивших душу. Детей больше нет. Муж убит. Государство рассыпалось на глазах, раскололось на мелкие баронства, грызущиеся между собой за веру, пытавшиеся выжить в мире синего пламени.
Она не знала, кто виноват.
Ее желание защитить то, что смогло уцелеть? Ее недальновидность и наивность, которой воспользовались шаутты, проникшие в самое сердце страны и сковавшие из нее нечто темное, совершенно чужое? Тэлмо, который растерял всю свою легендарную мудрость и не увидел опасности? Верный Дэйт, не способный защитить того, кому дал клятву? Золотые карпы, что не спасли сына, хотя получали деньги полновесными марками? Слишком многие совершили ошибки.
Тех, кто ошибся – слишком много.
Но… она винила акробата. Понимала, что это глупо, с таким же успехом можно было наказать во всех бедах первого встречного, но ничего не могла с собой поделать. Ей требовался хоть кто-то, чтобы проклинать его, и циркач, имени которого она не помнила, чей облик давно поблек так, что Захира не узнала бы его, если встретила. Но очень хотела встретить и убить. За то, чего он не сделал: чтобы хоть как-то выместить свое бессилие и отчаянье. Потому что герцогиня связала с ним столько надежд, которые, спустя годы, совершенно не оправдались.
Женщина, думая обо всем этом, стояла в тонком шерстяном платье возле распахнутого окна, не обращая внимания на холод, тянущийся с улицы. Он сочился с ледника, вползал в быстро остывающую комнату, где не разожгли очаг, и мертвенный синий свет десятка свечей, которые с уходом солнца разгорались все ярче, делал обстановку еще более неуютной.
С Гребня Арилы уже сошел алый отблеск, ледники стали темно-фиолетовыми и собирались посереть, встречая ночь. Она в горах была такой же внезапной, как в пустыне. Лишь это объединяло Горное герцогство и Кариф.
Сумерки когтями цеплялись за острые пики, а вот внизу, под герцогским замком, в долине, сизый свет померк, сменившись кромешным мраком, который распустился сапфирами городских огней Шаруда. Сотнями маленьких, морозных, мертвых синих глаз неведомых хищников.
Еще несколько месяцев назад Захиру пробирал ужас от этого зрелища. Город, ставший родным, превратился в зловещего чужака. Синее пламя, сперва внушавшее ей спокойствие, теперь вызывало лишь ненависть в пустой душе.
Ненависть к той стороне, что смотрела на нее из городских кварталов.
«Их все больше с каждым днем, – подумала герцогиня, сжав кулаки. – Ночами они горят в каждом городе Западных долин, на фермах в самых дальних ущельях, в сторожевых башнях на перевалах и в баронских замках».
Вместе с холодом начала ночи в окно проникали и звуки: рокот водопада, сейчас казавшийся нечетким, размытым и приглушенным, словно его укрыли большой подушкой и… стук молотков.
Строительные молотки теперь стучали безостановочно. Водяные пилы, способные резать камень, визгливо подпевали им. В светлое время суток, снизу, из города, по одной из двух дорог ведущих к замку, волы и лошади-тяжеловозы тянули на укрепленных подводах массивные блоки, вырубленные из тел гор. По приказу молодого герцога каменщики, архитекторы, кровельщики, строители приглашенные (а также согнанные) со всей страны, восстанавливали башни Калав-им-Тарк, разрушенные после боя Тиона с шауттами.
Она наблюдала за строительством неделя за неделей, видя, как выправляются оплавленные стены, скрываются трещины, вырубаются деревья, растущие между кладки и на балконах. Как тянутся шпили к звездам, становясь все выше и выше. Она слышала разговоры, люди радуются, восхищаются этой хищной красотой. Каждая башня словно сложена из сотен черных лезвий, переплетенных между собой. Горы вновь увидели облик старины, который помнил Вэйрэн, а теперь вернула Рукавичка.
Захира не испытывала никакого восхищения. Лишь страх, и потому не могла смотреть на бывший оплот шауттов долго, отводила глаза, ощущая, как холодеет у нее где-то в груди, как пот течет между лопатками и мурашки бегут по рукам.
О, сколько бы она дала, чтобы их разрушили вновь! Жаль, что Тион, спасая сестер, не довел дело до конца.
Так она смотрела несколько часов, не шевелясь. В ее покои несколько раз заходили. Сперва стражники, затем служанка, интересовавшаяся, нужно ли что-то госпоже? Не дождавшись ответа, женщина из новых нанятых принесла на подносе ужин и ушла.
Но ужин давно уже остыл, а Захира не была голодна.
Наступила ночь.
Дверь распахнулась, и в комнату вошли две ее фрейлины: Иорнада и Мэгг. Обе похожи друг на друга, как сестры – статные, сероглазые и крепкие. Типичные женщины Горного герцогства.
Вопреки правилам двора, диктующим жене владетеля брать в услужение девушек первых кровей, Захира сразу после свадьбы ввела свои порядки, и муж (в отличие от Тэлмо) не стал возражать.
Большинство фрейлин приехали вместе с ней из Карифа, она хорошо их знала, многих с самого детства, по Женскому углу. Она могла им доверять, с ними было комфортно, удобно, привычно, и лишь несколько дам из Шаруда удостоились чести встать подле. Муж советовал бросить кость псам, чтобы у тех не появилось повода рычать, и она сделала это.
После почти все те, кто числился в ее свите, погибли, когда пришли шаутты. Иорнада и Мэгг – немногие из тех, кто выжил. Она приблизила их к себе, когда стала герцогиней, опять нарушив устои и приняв под свое покровительство девушек из столь худосочных и жалких родов, что выглядело это насмешкой над многими, в первую очередь над кузеном его светлости, вечным претендентом на Львиный трон, который пытался ввести в Шаруд одну из дочерей.
Шпионить, без сомнения.
Герцогиня предпочла взять вместо одной богатой двух бедных. Из семей тех баронов, что спят под одной крышей с овцами, носят на плечах дедовскую кольчугу и не гнушаются, несмотря на благородную кровь, браться за плуг вместе с простым людом.
Когда Тэлмо спросил, почему она предпочла их, то Захира ответила первому советнику старой поговоркой Горного герцогства: «Чертополох сильнее многих роз».
Иорнада и Мэгг были этим самым чертополохом – диким, колючим, неприхотливым. Душой горных скалистых пустошей.
Захира помнила, как они пришли к ней, немного напуганные и ошеломленные приглашением герцогини. В своих лучших, ужасно бедных груботканных платьях, с серебряными спешно начищенными браслетами, поясами и серьгами, украшенными маленькой бирюзой. Сокровища женщин их родов, переходящие от бабок к внучкам со времен, когда люди перестали думать о выживании после Катаклизма.
– Многие из тех уважаемых юных женщин, кто сейчас ждет моей милости внизу, хотели бы оказаться на вашем месте, – сказала им Захира. – Богаче вас. Именитее. Влиятельнее и опытнее.
– Но они там, а мы здесь, ваша светлость, – Мэгг и в то время была достаточно дерзка, даже если боялась.
– Это может закончиться также, как и началось, – с легким смешком ответила герцогиня, передавая первенца на руки няньке. – Я способна дать вам многое, Мэгг да Макланд и Иорнада да Нат. Весь вопрос, что такого можете предложить мне вы?
