И вот она сидит и читает свою скучную книгу.
Детей тоже снабдили книгами: «Эрик, или Тихоня»[4 - «Эрик или Тихоня» – книга богослова и писателя Фредерика Уильяма Фаррара. Тетя Энид предпочитала давать детям нравоучительные книги.], «Элси, или Маленький огонек», «Храбрая Бесси» и «Изобретательная Изабель» были розданы, как игральные карты, перед выходом из дома. Таскать их с собой было очень хлопотно, а читать – невозможно. Кэтлин и Бернард решили смотреть в окно, а двое старших попытались прочесть газету, по недосмотру оставленную леди в купе.
Так вот, именно с этого момента и начинается все по-настоящему интересное, имеющее отношение к нашей предыстории. Если бы дама случайно не заглянула в купе и не оставила газету, Фрэнсис и Мавис никогда бы ее не прочли, потому что они были из тех детей, которые читают газеты только в самом крайнем случае.
Вам будет нелегко в такое поверить, я и сама не понимаю, почему это должно было случиться, но первое слово, которое они увидели в газете, было «Бичфилд», второе – «на», третье – «море», а пятое – «русалка». Четвертое слово между «море» и «русалка» оказалось «обнаружена».
– Послушай, – сказала Мавис, – давай почитаем.
– Тогда не тяни, ты же все прекрасно видишь, – ответил Фрэнсис, и вот что они вместе прочли:
Бичфилд-на-море – предполагаемая русалка. Удивительная история
В это время года, которое стали называть пустым сезоном, прессу наводнили детские, старые как мир истории о гигантском крыжовнике и огромных морских змеях. Поэтому вполне в духе странных традиций нынешнего времени года увидеть историю о каком-нибудь чуде из бездны, появляющемся даже в таком известном месте, как Бичфилд. Расположенный рядом с отличным полем для гольфа, в окружении множества красивых мест, с тщательно налаженным водоснабжением, недавно окрашенным пирсом и тремя конкурирующими кинотеатрами, Бичфилд давно известен как набирающий популярность курорт с исключительными достопримечательностями. Его причудливое очарование…
– Погоди, – сказал Фрэнсис, – тут ничегошеньки о русалке.
– Я же еще не дочитала, – ответила Мавис. – Наверное, сюда напихали всю эту чепуху, чтобы не обидеть Бичфилд. Давай пропустим… «Приятный променад, все современные удобства, в то же время сохраняет свой причудливый…» Что означает «причудливый» и почему они всюду вставляют это слово?
– Вряд ли оно что-то такое означает, – ответил Фрэнсис. – Просто слово, типа «странный» или «изящный». Его всегда пишут в газетах. А-а, вот и про русалку! «Волнение лучше представить, чем описать…» Нет, это про спортивные игры… Ага, вот:
«Мастер Уилфред Уилсон, сын известного и уважаемого местного жителя, вчера вечером вернулся домой в слезах. В ответ на расспросы он заявил, что плескался в водоеме, где вода бывает только во время прилива – такие водоемы в изобилии встречаются под западным утесом – как вдруг что-то слегка ущипнуло его за ногу. Он испугался, что это может быть омар (он читал, что данные ракообразные иногда нападают на неосторожного незваного гостя) и закричал. До сих пор его история, хоть и необычная, не содержит ничего принципиально невозможного. Но когда мальчик перешел к утверждению, что голос, «похожий на женский», велел ему не плакать, и что, посмотрев вниз, он увидел удерживающую его руку, «тянущуюся от одной из подводных скал», его заявление, естественно, было воспринято с некоторым недоверием. Лишь после того, как один лодочник, вернувшийся из увеселительной поездки с запада, заявил, что видел странного белого тюленя с темным хвостом, шнырявшего в прозрачной воде под его лодкой, рассказ мастера Уилфреда получил некоторый кредит доверия…»
– Что такое «кредит доверия»? – спросила Мавис.
– Да неважно. Думаю, это то, во что ты веришь. Давай дальше, – сказал Фрэнсис.
– «…доверия. Мистер Уилсон, который, по-видимому, ранее, считал, что пораньше отправить сына спать – лучшее средство от рассказывания баек про промокшие ноги, позволил ему встать и показать место событий. Но хотя мистер Уилсон поплескался в нескольких водоемах, он не увидел и не почувствовал никаких рук и не услышал никаких голосов, ни женского, ни какого-либо еще. Без сомнения, версия с тюленем является правильной. Белый тюлень стал бы ценным приобретением для города и, несомненно, привлек бы посетителей. Несколько лодок вышли в море, некоторые с сетями, некоторые с лесками. Мистер Карреррас, приезжий из Южной Америки, отправился в море с лассо, что в здешних широтах, конечно, в новинку».
– Вот и все, – прошептал Фрэнсис и взглянул на тетю Энид. – Смотри, она спит.
Он поманил остальных, и все втиснулись в дальний от дремлющей тетушки конец купе.
– Только послушайте, – сказал Фрэнсис и хриплым шепотом прочел всю статью о русалке.
– Знаете, – заявил Бернард, – очень надеюсь, что это тюлень. Я еще никогда не видел тюленя.
– Надеюсь, ее поймают, – сказала Кэтлин. – Забавно увидеть настоящую живую русалку.
– Если это и вправду живая русалка, очень надеюсь, что ее не поймают, – отозвался Фрэнсис.
– И я тоже, – согласилась Мавис. – Я уверена, что в неволе она умрет.
– Но вот что я скажу: завтра первым же делом пойдем и поищем ее, – предложил Фрэнсис. И задумчиво добавил: – Наверное, Сабрина была кем-то вроде русалки.
– Ты же знаешь – у Сабрины нет хвоста, – напомнила Кэтлин.
– Главное в русалке не хвост, – возразил Фрэнсис. – Главное – она может жить под водой. Если бы все дело было в хвосте, макрели были бы русалками.
– А они, само собой, не русалки, – поддакнула Кэтлин.
– Мне бы хотелось, чтобы нам дали луки и стрелы вместо ведерок и лопаток, – начал Бернард, – тогда мы смогли бы поохотиться на тюленей…
– Или пострелять по русалкам, – подхватила Кэтлин. – Да, это было бы потрясающе.
Не успели Фрэнсис и Мавис заявить, как их потрясла мысль о стрельбе по русалкам, тетя Энид проснулась и забрала у них газету, потому что детям не годится читать газеты. Тетя относилась к тем людям, рядом с которыми никогда нельзя говорить о том, что тебя по-настоящему волнует, а значит, невозможно обсуждать ни тюленей, ни русалок. Похоже, лучше всего было читать «Эрика» и остальные книги. Нелегкое дело.
Но последние два замечания Бернарда и Кэтлин запали в головы старших детей. Вот почему, когда они добрались до Бичфилда, нашли маму и обрадовались ей, а тетя Энид неожиданно уехала тем же поездом к своим настоящим родственникам в Борнмут, Фрэнсис и Мавис больше не говорили малышам о русалках и тюленях, а просто открыто присоединились к хору, который радовался отъезду тети Энид.
– А я думала, она все время будет с нами, – сказала Кэтлин. – О, мамочка, я так рада, что ее не будет!
– Но почему? Разве тебе не нравится тетя Энид? Разве она не добрая?
Все четверо подумали о лопатках, ведерках и сетях для ловли креветок, об «Эрике», «Элси» и других книгах – и сказали:
– Добрая.
– Тогда в чем же дело? – спросила мама.
И дети ничего не смогли ответить. Иногда бывает ужасно трудно рассказать что-то своей маме, как бы сильно ты ее ни любил. Самое лучшее, что смог выдать Фрэнсис, это:
– Ну… понимаешь, мы к ней не привыкли.
А Кэтлин сказала:
– Думаю, она не привыкла быть тетей. Но она была доброй.
И мама, будучи очень умной, больше не задавала вопросов. А еще она сразу отказалась от идеи пригласить тетю Энид погостить в Бичфилде на время каникул, и это прекрасно, потому что если бы тетя Энид не ушла из нашей истории именно сейчас, не было бы никакой истории, из которой можно было бы уйти. А так как теперь она покидает наше повествование, я скажу, что она считала себя очень доброй и имела самые благие намерения.
Фрэнсис и Мавис немного пошептались сразу после чая и еще немного перед сном, но тактично, и младшие этого не заметили.
Съемное жилье оказалось очень хорошим. Дом стоял немного в стороне от города – никакая не вилла, чего все боялись. Наверное, хозяйка решила, что лучше назвать это виллой, хотя на самом деле в доме из сероватого дерева с красной черепичной крышей раньше жил мельник. Поодаль стояла старая мельница, тоже серая и красивая. Нынче ею пользовались не по назначению: в ней просто хранили рыболовные сети, тачки, старые кроличьи клетки, ульи, упряжь, всякий хлам и мешок с кормом для хозяйских кур. Еще там стоял огромный ларь с зерном (такому место в большой конюшне), валялось несколько сломанных стульев и старая деревянная колыбель, в которой не лежали младенцы с тех пор, как мать хозяйки была маленькой девочкой.
Во время любых обычных каникул мельница с ее чудесной коллекцией пригодных для игры симпатичных и странных вещей приобрела бы для детей очарование волшебного дворца, но сейчас все их мысли были заняты русалками. И двое старших решили, что утром первым делом отправятся вдвоем искать русалку.
Мавис и вправду разбудила Фрэнсиса очень рано, они встали и оделись тихо-тихо (с сожалением скажу, что умываться они не стали, потому что вода льется слишком громко). Боюсь, причесались они тоже не очень тщательно. Когда они вышли, на дороге не было ни души, не считая мельничного кота, который ночь напролет где-то шлялся и крался домой очень усталый и пыльный, да птички овсянки, сидящей на дереве в сотне ярдов от дома и повторяющей свое имя снова и снова самодовольно, как все овсянки. Только когда дети подошли к ней вплотную, она нахально помахала им хвостиком и перелетела на соседнее дерево, где принялась все так же громко рассказывать о себе.
Желание найти русалку, должно быть, охватило Фрэнсиса со страшной силой, потому что полностью победило страстное многолетнее желание увидеть море. Прошлой ночью было слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь, кроме мелькающих фасадов домов, мимо которых они мчались. Но теперь, когда они с Мавис в туфлях с резиновой подошвой бесшумно пробежали по песчаной дорожке, а потом завернули за поворот, мальчик увидел огромное бледно-серое нечто, раскинувшееся впереди, освещенное точками красного и золотого огня там, где его касалось солнце.
Фрэнсис остановился.
– Мавис, – сказал он очень странным голосом, – это море.
– Да, – ответила она и тоже остановилась.
– Совсем не то, чего я ожидал.
И он побежал дальше.
– Тебе что, не нравится? – спросила Мавис, устремившись за ним.
– О… нравится… Это не то, что может просто «нравиться».
Когда они добрались до берега, песок и галька были все мокрые, потому что недавно закончился отлив. На берегу было полно камней и оставленных отливом водоемчиков, и ракушек, и улиток, и маленьких желтых моллюсков, похожих на крошечные зернышки индийского маиса, разбросанных среди красных, коричневых и зеленых водорослей.
– А вот это потрясающе! – сказал Фрэнсис. – Потрясающе, если хочешь знать. Я почти жалею, что мы не разбудили остальных. Это кажется не совсем честным.
– Так они уже видели море раньше, – совершенно искренне ответила Мавис, – и вряд ли есть смысл идти искать русалку вчетвером, верно?
– Кроме того, – высказал Фрэнсис ту мысль, которая не покидала их со вчерашнего дня в поезде, – Кэтлин хотела стрелять в русалок, а Бернард считал их тюленями.
Они сели и торопливо стянули обувь и чулки.
– Конечно, – сказал Фрэнсис, – мы ничего не найдем. Это невозможно.
– Ну, судя по всему, ее вполне могли уже найти, – отозвалась Мавис. – Осторожней иди по камням, они ужасно скользкие!
– А то я не знаю, – отозвался Фрэнсис, побежал по узкой полоске песка, отделявшей скалы от гальки, и впервые ступил в Море. Всего лишь в неглубокую зеленовато-белую лужу, но все равно в море.
– Слушай, холодно! – Девочка поджала розовые мокрые пальцы ног. – Не забывай, когда пойдешь…
– А то я не… – повторил Фрэнсис и вдруг шумно плюхнулся в большой прозрачный сверкающий водоем.
– Думаю, теперь надо немедленно возвращаться домой, чтобы ты переоделся, – не без горечи сказала Мавис.
– Чепуха! – Фрэнсис с трудом поднялся и, весь мокрый, вцепился в сестру, чтобы не упасть. – Я совсем сухой… Почти.
– Ты же знаешь, что такое простуда. Весь день сидишь дома или даже лежишь в постели. Не говоря про горчичники и овсянку с маслом. Пошли домой, никогда нам не найти русалку. Здесь слишком ярко, светло и буднично, чтобы случилось что-то вроде волшебства. Пошли домой, ну же.
– Давай доберемся только до конца камней, – настаивал Фрэнсис, – просто чтобы посмотреть, какое все там, где вода становится глубже, и водоросли колышутся – длинные, тонкие, похожие на траву, как на картине с Сабриной.
– Полпути, и ни шагу дальше, – твердо сказала Мавис. – Там опасно… За камнями сразу глубоко – так сказала мама.
И они прошли полпути. Мавис все еще осторожничала, а Фрэнсис, после того как вымок, чуть ли не рисовался своей беззаботностью: какая разница, плюхнется он снова или нет. Это было очень весело. Знаете, каково идти по мягким, пружинящим водорослям или по гладким, как атлас, ленточным водорослям? Знаете, какими острыми бывают моллюски, особенно когда они облеплены маленькими рачками? А наступать на бледно-желтые полушария улиток вполне терпимо.
– А теперь, – сказала Мавис, – возвращаемся. И будем бежать всю дорогу, как только наденем туфли и чулки, чтобы не простудиться.
– Я почти жалею, что мы пришли, – мрачно повернулся к ней Фрэнсис.
– Ты ведь не ожидал, что мы и вправду найдем русалку? – Мавис рассмеялась, хотя на самом деле ее очень злило, что Фрэнсис промок и прервал эту захватывающую утреннюю игру. Но она была хорошей сестрой. – Мы вели себя ужасно глупо. Плюхнуться в водоем, болтать, нести чепуху, бродить туда-сюда вместо того, чтобы прийти сюда при лунном свете, быть очень тихими и серьезными и сказать: «Сабрина прекрасная, меня услышь…».
– Ой… Подожди минутку. Я за что-то зацепился ногой.
Мавис остановилась и взяла брата за руку, чтобы его поддержать, и в этот миг они отчетливо услышали голос, который не принадлежал ни одному из них. Им показалось, что это самый милый голос на свете, и он произнес:
– Спасите ее. Мы умираем в неволе.
Фрэнсис посмотрел вниз и вдруг увидел что-то белое, коричневое и зеленое – оно двигалось и быстро нырнуло под камень, на котором стояла Мавис. Больше ничто не держало его за ногу.
– Ну и ну, – сказал он с глубоким вздохом, полным благоговения и удивления, – ты слышала?
– Конечно, слышала.
– Не могли же мы вдвоем такое напридумывать! Жаль, она не сказала, кого спасать, где и как…
– Как думаешь, чей это был голос? – тихо спросила Мавис.
– Русалки, чей же еще? – отозвался Фрэнсис.
– Значит, волшебство и вправду началось…
– Русалки не волшебные. В них не больше волшебства, чем в летучих рыбах или жирафах.
– Но она появилась, когда ты сказал «Сабрина прекрасная», – возразила Мавис.
– Сабрина не была русалкой, – твердо сказал Фрэнсис. – Бесполезно пытаться сложить кусочки головоломки, которые не подходят друг к другу. Ну, пошли, теперь можно и домой.
– А вдруг была? – настаивала Мавис. – Я имею в виду – русалкой. Вроде лосося, живущего в реках, но спускающегося в море.
– Слушай, я никогда об этом не думал. Вот будет потрясающе, если она окажется настоящей Сабриной, правда? Но которая, по-твоему, из них Сабрина – та, что с нами говорила? Или та, что погибает в неволе и нам нужно ее спасти?
Они уже добрались до берега, и Мавис, поворачивая коричневые чулки правильным концом, оторвала от них взгляд и спросила:
– Думаю, мы не могли оба такое вообразить? Или могли? Разве нет какого-нибудь научного волшебства, которое внушает людям одно и то же, хотя на самом деле все совсем не так? Вроде индийских трюков, когда кажется, что из косточки мгновенно вырастает манго. Дядя Фред рассказывал об этом, помнишь. Такое называется: «Втирай очки кому-нибудь другому».
– Вот что я тебе скажу, – сказал Фрэнсис, торопливо завязывая шнурки, – если мы будем и дальше твердить, будто ничего не было, хотя прекрасно знаем, что было, скоро у нас не останется ни малейшего шанса на волшебство. В книгах тебе разве попадались такие люди? Там все просто говорят: «Да это волшебство!» – и ведут себя так, как и положено вести себя с волшебством. Они не притворяются неуверенными. Такого никакое волшебство не выдержит.
– Тетя Дороти как-то раз сказала, что все волшебство похоже на стеклянную каплю принца Руперта[5 - Стеклянные капли принца Руперта, или «батавские слезки» – застывшие капли закаленного стекла, имеющие форму голвастика. По такой капле можно бить молотком, и она не разобьется, но если сломать «хвостик», капля разлетится на мелкие осколки. В Британию капли привез принц Руперт Пфальский, который преподнес их королю Карлу II.], – призналась Мавис. – Если однажды ее разбить, останется только немного пыли.
– А я о чем! Мы всегда чувствовали, что волшебство существует, верно? Ну а теперь, когда мы с ним встретились, не будем глупить и притворяться, что ничего подобного нету. Давай верить в него изо всех сил. Мавис… Давай, а? Если во что-то веришь, оно становится прочнее. Тетя Дороти и об этом говорила, ты же помнишь.
Они встали, уже обутые.
