– Беа, – простонала Стефани, закрыв глаза.
– Она ничего так. Беа.
– Нет, дело не в этом. Она мне несколько раз звонила, а я от нее бегаю. Что-то по поводу ее новой работы.
– Господи. Только не роман.
– Нет, нет, нет. Я ей давным-давно сказала, что больше не стану читать этот роман. Вообще-то я ей сказала, чтобы она искала другого агента. Она оставила мне сообщение про какой-то новый проект… но я просто не могу.
Стефани встала и собрала пустые миски из-под мороженого; умиротворение было нарушено.
– Это одна из многих причин, по которым я рада, что стану частью большой организации, – сказала она. – Ужасно чувствовать себя ответственной за бывшие таланты. Слишком расстраиваешься. Я могу передать ее кому-то, кто ее без всяких угрызений зарежет.
Мысль о том, что Беа зарежет какой-то безымянный ассистент, вызвала у Лео неожиданную печаль. Он не удивился, когда ее первые рассказы оказались чем-то вроде аномалии, вызванной юностью и бесстрашием (благодаря ему), но теперь она, судя по всему, исписалась. А ведь она была первым заметным клиентом Стефани, благодаря ей очень юную Стефани принимали всерьез редакторы и обозреватели. Ему не хотелось представлять, как Беа вынуждена будет всю оставшуюся жизнь работать с Полом Андервудом в каком-то литературном журнале и жить в одиночестве в своей квартирке на севере. О брате и сестрах тяжело было думать по разным причинам, так что он этого и не делал. Сейчас казалось, что его мыслям некуда устремиться, всюду были противопехотные мины – сожаление, злость или чувство вины.
– Ты прав, – сказала Стефани, остановившись и посмотрев на портал. – Она правда похожа на Беа. Черт.
– Не уходи, – сказал Лео.
– Я только на кухню.
– Останься, – сказал он.
Ему не понравилось, как прозвучал его голос, как он чуть-чуть дрогнул. И очень не понравилось, как внезапно, стремительно участился его пульс, что до сих пор бывало связано с определенным классом стимуляторов, а не с гостиной в Бруклине, Стефани и камином.
– Сейчас вернусь, – сказала Стефани.
Лео, казалось, слегка побледнел, и на мгновение вид у него сделался потерянный, почти испуганный; это ее встревожило.
– Лео?
– Все хорошо. – Он помотал головой и встал. – Это твоя старая вертушка?
– Да, – сказала она. – Поставь что-нибудь. Я просто сполосну их.
Из кухни Стефани слышала, как Лео роется в ее пластинках. Он крикнул:
– В музыке ты по-прежнему ничего не смыслишь!
– Музыка у меня, как у всех в Америке, в компьютере. Это старье. Я просто достала вертушку из подвала пару месяцев назад.
Лео зачитывал обложки альбомов:
– Синди Лопер, Пэт Бенатар, Хью Льюис, Пола Абдул? Это какое-то адское MTV, программа «Где они сейчас?».
– Скорее, «Угадайте, кто вступил в клуб „Коламбия Рекордс“ в восемнадцать».
Лео слегка поморщился, услышав о «Коламбии Рекордс». Отмахнулся.
– А, вот, – сказал он.
Стефани услышала, как закрутился проигрыватель и знакомое потрескивание, когда игла вошла в дорожку. Потом раздались первые, пугающе дисгармоничные ноты фортепьяно, и комнату заполнил вязкий, рокочущий голос Тома Уэйтса: «Пианино напилось, мой галстук спит».
Стефани не слышала эту песню много лет. Наверное, с тех пор, когда они с Лео были вместе. Альбом, скорее всего, принадлежал ему. Он будил ее в похмельное утро (их было много; почти все), напевая эту песню. Подтаскивал ее, сонную, к себе, обнимал, упирался привставшим членом ей в спину. Она вяло пыталась зарыться обратно в постель, цепляясь за сон и ощущение обнимающих ее рук, такое спокойное.
– От тебя воняет, – стонала она, изображая куда больше раздражения, чем чувствовала; она, в общем, и не возражала против его несвежего дыхания. – Пахнешь, как мой дядя Хауи после ночи в баре.
Он напевал ей на ухо надтреснутым от виски голосом: «Пианино напилось, а не я, не я, не я».
Стефани начала перемывать сковородку, которую Лео бросил на столе с жирной пленкой, пытаясь примириться с тем, что Лео у нее в гостиной, тот Лео, с которым она последний раз виделась почти два года назад, как-то вечером, и он был с Викторией; казалось, они оба под кайфом. Этот Лео был тоньше и, несмотря на то, что она слышала (и иногда наблюдала) – несколько лет активной ночной жизни, проблемы в браке и дебоши, – почему-то выглядел моложе. Он был тише, спокойнее. Такой же смешной. Такой же хваткий. Такой же красивый.
Она покачала головой. Она не собирается, совершенно точно не собирается снова втягиваться в орбиту Лео. Вообще лучше установить какие-то внятные твердые условия, на которых он может остаться. И еще надо сходить наверх и постелить на раскладном диване в кабинете.
А потом Лео вдруг оказался у нее за спиной. Положил ей руку на плечо.
– Хочешь, потанцуем?
Она рассмеялась.
– Нет, – ответила она. – Я совершенно точно не хочу с тобой танцевать. И еще: ты ужасно моешь посуду. Только посмотри.
– Я серьезно, – сказал он.
Он вынул ее руки из мыльной воды.
– Лео, – она была тверда, – я ясно выразилась.
Она держала оборону, но он услышал в ее голосе что-то новое, какое-то мимолетное колебание.
Он придвинулся ближе.
– Ты сказала: не трахаться. Я уважаю требование не трахаться.
Лео был полностью на ней сосредоточен. Желание было физическим, да (двенадцать недель воздержания, не считая пары быстрых моментов с помощницей терапевта в тренажерном зале клиники), но еще он помнил, как ему это нравилось – пробиваться сквозь ее защиту, раскрывать ее, как устрицу. Он давно об этом не думал, о том, какое наслаждение видеть, как ее стальной скелет слегка подается, слышать, как у нее перехватывает дыхание. Как хорошо побеждать. К черту пожарного.
Она вздохнула и посмотрела ему за спину, в окно, выходившее в бруклинскую ночь, на снежинки, бешено вращавшиеся в луче фонаря на кухонной веранде. Руки у нее были мокрые и холодные, тепло пальцев Лео на ее запястьях сбивало с толку.
Лео не мог понять, что за выражение у нее на лице. Сожаление? Надежда? Поражение? Желания он пока не видел, но помнил, как его вызвать.
– Стеф? – позвал он.
Она слегка улыбнулась, но улыбка была невеселой.
– Правда, Лео, – тихо сказала она, почти умоляюще. – Я счастлива.
Он стоял достаточно близко, чтобы зарыться лицом ей в шею и вдохнуть запах ее кожи, всегдашний, чуть отдающий хлоркой, из-за чего ему казалось, что он может поплыть в ней, уверенно и легко. Так они простояли какое-то время. Он чувствовал, как его колотящийся пульс постепенно замедляется, подстраиваясь под надежный ритм ее ровно бьющегося сердца. Он отстранился, чтобы взглянуть на нее. Провел большим пальцем по ее нижней губе, так же, как раньше по мраморному барельефу, только на этот раз губа подалась.
И тут на заднем дворе раздался оглушительный грохот, словно ударил гром. Потом замигал свет. А потом все погрузилось во тьму.
Глава седьмая
Явившись в «Устричный бар», Лео каким-то образом очаровал угрюмого метрдотеля. Через минуту Пламов усадили за столик, покрытый скатертью в красную клетку, и они как-то сами собой расселись по старшинству: Лео, Джек, Беа, Мелоди. Они сняли пальто и шапки и устроили целый спектакль, заказывая «только воду и кофе». Лео извинился за опоздание, объяснил, что живет у друга в Бруклине («Стефани!» – поняла Беа), сел не на тот поезд и пришлось возвращаться. Непременный разговор о том, как в Бруклине стало людно и дорого и почему на метро в выходные нельзя полагаться, а еще эта погода, снег в октябре! Потом все замолчали и воцарилась неловкая тишина – только Лео совершенно спокойно наблюдал за сестрами и братом, смущенно смотревшими на него в ответ.
Все трое гадали, как у него это получилось, как ему всегда удается сохранить невозмутимость, доведя всех до кипения, как даже сейчас, на этом обеде, когда это Лео должен был бы смутиться, признать свою ошибку, и баланс сил мог бы – должен был бы! – сместиться в их сторону, ему все равно удалось управлять их вниманием и излучать силу. Даже сейчас они почтительно ждали, надеялись, что он заговорит первым.
Но он просто сидел и смотрел на них, заинтересованно и выжидающе.
– Рады тебя видеть, – сказала Беа. – Хорошо выглядишь. Поздоровел.
От ее приветливости Джек расслабил плечи, а лицо Мелоди как будто стало мягче.
Лео улыбнулся:
– Я так рад вас всех видеть. Правда.
Мелоди почувствовала, что краснеет. Смешавшись, прижала ладони к щекам.
– Думаю, надо сразу перейти к делу, – сказал Лео.
В такси от Центрального парка он решил сразу разобраться со всем неприятным. Он понял, несколько неожиданно, что бесценно мало думал об этом за долгие недели в «Бриджес». Он так сосредоточился тогда на Виктории и разводе, что не принял во внимание последствия действий Франси. Честно говоря, он не вполне понимал, что именно сделала Франси, до позапрошлой недели. Тогда Джордж впервые сказал, что его мать дала денег откупиться от Родригесов, и Лео на мгновение понадеялся, что это были ее – или Гарольда – значительные средства. Увы.
– Я знаю, вы хотите поговорить о «Гнезде», – продолжал Лео, с удовлетворением наблюдая за их изумленными лицами – как прямо он подошел к проблеме. – И для начала я хочу сказать спасибо. Я знаю, вы не обязаны были соглашаться на план Франси, и я вам благодарен.
Беа посмотрела на Мелоди и Джека, которые заерзали на стульях; вид у них был смущенный и встревоженный.
– Что? – спросил Лео, осознав, что происходит, с минутным опозданием.
– Нам в общем-то не оставили выбора, – сказал Джек.
– Мы ни о чем не знали, пока все не было сделано, – подтвердила Мелоди.
– Правда? – Лео обернулся к Беа.
Она кивнула.
Лео откинулся на спинку стула и осмотрел собравшихся. Конечно. Он мысленно отругал себя за просчет, но все же на мгновение ощутил прилив воодушевления: Франси совершила ради него такой решительный, такой особенный поступок. Правда, Лео быстро понял, что и в этом ошибся. Франси пришла на помощь не ему; без сомнения, она спасала себя – и Гарольда. у Лео в ушах зазвучал гнусавый голос Гарольда, твердящего, что это разнесут «по всему Ист-Энду».
Беа настороженно следила за тем, как Лео воспринял новости.
– Я пыталась тебе позвонить, Лео, – сказала она. – Много раз.
– Ясно, – ответил он. – Ладно.
Все осложнилось.
Когда Лео и Виктория обручились, вскоре после того, как он продал «Спикизи» и «ушел в творческий отпуск» (как он это про себя называл), а она отказалась подписывать брачный договор, он открыл во время одного из их дайвинговых туров на Большие Каймановы острова офшорный счет. Действовал он, повинуясь внезапному порыву, пока Виктория ходила по магазинам. Счет был абсолютно законный, и хотя он планировал рассказать о нем Виктории, как-то так вышло, что не рассказал. Лео считал его небольшой страховкой, своего рода частной пенсией, возможно, способом сохранить какие-то деньги, если придет тяжелый день. Когда его брак начал разваливаться, он стал увеличивать баланс. В том, с каким размахом они с Викторией тратили деньги, был один плюс: она перестала замечать, на что эти деньги уходят. Пара тысяч туда, пара тысяч сюда; за годы и накопилось. Он постоянно думал об этих деньгах и о том дне, когда просто соберется и уйдет. От того, чтобы сделать это годы назад, его удерживала надежда, что Виктория устанет от него первой, влюбится в кого-то и уйдет от него, а он сможет избежать разорительного развода. Когда стало понятно, что она этого никогда не сделает (почему он не мог жениться на женщине столь же красивой, но не такой расчетливой?), он сдался более разгульной части своей натуры. Он без сожаления наблюдал, как тают деньги на их общих счетах. Так что хотя авария была унизительным и плачевным событием, она еще странным образом освободила его от жизни, из которой он уже отчаялся вырваться. Несколько месяцев он ждал, что адвокаты Виктории отыщут его заначку и торжествующе на нее укажут, но никто этого так и не сделал. У него было припрятано около двух миллионов долларов, почти столько, сколько он задолжал «Гнезду». Он ни гроша не взял из сберегательного вклада с низкими процентами; все было в целости и сохранности. В доступе. Если он пополнит фонд, чтобы заплатить брату и сестрам, два миллиона придется разделить на четыре. Математика работала совсем не в его пользу.
– Хотел бы я, чтобы у меня где-то лежали деньги, чтобы выписать вам чек, – сказал Лео.
Он положил ладони на стол и чуть наклонился вперед, глядя всем прямо в глаза. Он столько лет управлял компанией, что не мог не научиться на ходу производить расчеты и проводить совещания. Ему по-прежнему просто нужно было выждать время.
– Но у меня их нет. Мне понадобится время.
– Сколько времени? – слишком быстро спросила Мелоди.
– Хотел бы я знать, – сказал Лео так, словно больше всего на свете желал знать ответ на этот вопрос. – Но вот что я вам обещаю: я немедленно начну работать и приложу все силы, чтобы все восстановить. у меня уже есть кое-какие соображения. Я уже начал обзванивать людей.
– И какой у тебя план? – спросил Джек. Ему были нужны подробности. – Ты можешь занять деньги, которые нам задолжал? Заплатить нам и быть должным кому-то другому?
– Вполне возможно, – сказал Лео, понимая, что его шансы взять у кого-то в долг сейчас равны нулю. – Возможностей вообще много.
– Например? – спросил Джек.
Лео покачал головой:
– Я не хочу выкладывать все «а если» и «может быть».
– Ты думаешь, тебе удастся собрать деньги – или хотя бы часть – к тому времени, когда мы должны были их получить? – спросила Мелоди.
– К марту? – уточнил Лео.
– К февралю. У меня день рождения в феврале, – сказала Мелоди, слишком паниковавшая из-за того, как пошел разговор, чтобы возмутиться.
– В марте у меня, – напомнила Беа.
– Точно. – Лео побарабанил по стулу большим пальцем и мизинцем. Казалось, он производит в уме какие-то сложные вычисления. Все ждали. – А что, если так, – наконец сказал он. – Дайте мне три месяца.
– Чтобы с нами расплатиться? – спросил Джек.
– Нет, чтобы разработать план. Надежный план. Не думаю, что мне понадобятся три месяца, но вы же знаете, как сейчас с финансами. – Последнее было адресовано Джеку. – У тебя же у самого бизнес.
Джек кивнул, мрачно соглашаясь.
Беа подавила желание закатить глаза. Лео. Ну и говнюк же он.
– И учтите праздники, когда трудно будет застать кого-то на месте. Думаю, мне нужны три месяца, чтобы предложить вам какие-то варианты, – сказал он. – В идеале больше одного, чтобы вы получили полные выплаты как можно быстрее. Я не обещаю к февралю, но обещаю, что буду работать изо всех сил, как никогда ни над чем не работал, и все сделаю.
Он снова обвел взглядом стол.
– Прошу вас, доверьтесь мне.
