Тимофей Сергейцев "Ковёр"

Медвежество на воеводстве
Не хуже ханжества на ханстве.

    (На потолке подслеповатом…)
И хотя подобных примеров великое множество, их не так-то легко разглядеть – настолько точно и органично они встроены в поэзию, совершенно отличную от их первоисточников. Зато мы легко и с удовольствием прочтём новые для себя названия городов – нынешних и давно исчезнувших. Нам предложат экзотические овощи и фрукты, а также блюда и напитки, из них изготовленные. Мы узнаем названия древних преданий и имена богов и героев, прославляемых в них. А ведь ещё есть планеты и звёзды, горы и реки, континенты и острова, физические и химические термины, знаки Зодиака и категории метафизики… Но даже всё названное и близко не исчерпывает того огромного массива информации и соответствующей лексики, которым умно, с чувством вкуса и меры распоряжается Сергейцев. Прошу читателей поверить, что я легко могу привести примеры всех названных мною языковых редкостей и вкусностей. Но зачем мне делать это, лишая вас возможности совершить эти открытия самостоятельно и с удовольствием?

7

И уже приближаясь к итогу дозволенных мне речей, я вспоминаю случай, когда Сергейцев вдруг углядел в тексте какого-то стихотворения связь между военной тематикой и магическими верованиями и в качестве отклика написал его автору фразу, поразившую меня своей образностью, простотой и доходчивостью: «Это как если бы Константин Симонов и Стивен Кинг были одним человеком…». Такое замечание стоило целой статьи, и я посетовал, как много филология потеряла оттого, что он не занимается ею профессионально! Но, наверное, я ошибался: Сергейцев – не филолог. Он оперирует информацией, масштабы которой намного больше, чем предполагает знание истории и теории литературы. В его мышлении естественно сосуществуют и дополняют друг друга физика, философия, социология, этика, эстетика, гносеология, онтология и прочие «логии», которые я знаю больше по названиям, а он – глубоко и существенно. Критические соображения, которые Сергейцев адресует своим коллегам по поэтическому цеху, говорят о широте его знаний во многих областях.

Представление же о незаурядности его поэтического таланта каждый из читателей его книги, я полагаю, составит сам.

    Марк Шехтман,
    поэт, член СП Израиля
    27 июля 2020 года
    27 июля 2020 года

Ковёр

Я покупаю восточный ковёр —
Хитросплетение множества жизней.
Будьте глаза, как принцессы, капризны.
Сердце, смелее. Дух, будь остёр.

Я выбираю персидский ковёр.
Где-то в чужом и далёком Иране,
Слушая суры святого Корана,
Опытный мастер разводит костёр

Красок подземных и красок небесных.
Вяжется за узелком узелок.
Годы пройдут, и исполнится срок,
Сложится жизнь, и закончится песня.

Это ковёр выбирает меня.
Душу мою покупает и платит
Звонкой монетой. И новое платье
Просит душа для грядущего дня.

Этот ковёр – он и детям, и внукам
Будет нашёптывать сказку мою.
Ту, что уже потихоньку пою,
Стоя в саду остановленных звуков.

На свежем воздухе

1

Душа висит бельём на сквозняке,
На прочной нити беспробудной ночи.
Морозный дух змеится по щеке,
Стекает тонкой струйкою молочной.

Ледок хрустит на складках простыней.
И дышит свежестью, как найденное слово.
Раскрыта космосом вселенная сеней,
А в ней парят спасённые коровы.

Но это всё пока ещё не снег.
Не чистовик творенья, не основа.
И чьи-то гнёзда, там, у самых слег,
Ещё проходят по разряду новых.

А вот когда за каждый мелкий шаг
Заплатишь записью в открывшихся архивах,
Тогда и снимется с верёвочки душа,
И снег пойдёт и в Лондоне, и в Фивах.

2

Снежинки суть правильной формы
кристаллы небесного льда.
Сквозь ветры и бури, и штормы
на землю нисходят, когда

и сердце молиться устанет,
и тьма заливает глаза —
холодными злыми устами
планету целует гроза.

Да что же им делать, сердешным,
на грешной, на нашей земле?
Они умирают поспешно.
Но всё продолжают лететь…

3

К нам снег летит из белой пустоты.
Она, пожалуй, пострашнее чёрной.
Об этом помнят многие коты,
кто там бывал. Их знание бесспорно.

Квадрат Малевича – вот выход из неё.
Сгодится и любая подворотня.
Дверной глазок. Старинное ружьё.
Тоннель метро. Воронка над Капотней.

В слепящем облаке мой маленький биплан
засёк схождение зенита и надира
в единый центр. Так вот каков был план —
я падаю в происхожденье мира…

* * *

Прислушиваясь к звукам из окна,
задремлешь – и просядешь лет на сорок,
в семидесятые, а там стоит весна
и будущего не сгустился морок.

Погоня

Ни шатко, ни валко, а тащится время,
плетётся у бодрых событий в хвосте.
Летит Маргарита, намазавшись кремом,
и ей хорошо в голубой высоте.

А время пытается съесть Маргариту,
всё ставит и ставит её на повтор,
старается паузой спутать и ритмом,
догнать в катафалке – роскошном авто.

Беги, Маргарита, из древнего плена,
сквозь Бхагаватгиту, к началу начал.
Смотри, под тобой розоватая пена
Венеру уже родила до плеча.

И снова – назад! Над извивами Рейна,
где золото блещет и плещет волна…
Пусть Мастер витает в своих эмпиреях,
но ты на свободе резвиться вольна.

Пока Ахиллес не догнал Черепаху.
И Хронос тебя не настигнет к утру.
Болотные тени натерпятся страху
и с первым же лучиком солнца умрут.

Превысив известные скорости света,
уловишь, как время, заковано в свет,
уносится в Тартар последней кометой…
А после спокойно проснёшься в Москве.

Открывая шкаф

Носите старые одежды,
Забытый всеми макинтош —
Как поручительство надежды,
Что слух по-прежнему хорош,
Что дух силён и остр разум,
Что сердце видит всё насквозь,
Что мы способны вместе, разом
Намного более, чем врозь.

Носите старые ботинки
Как память пройденных дорог,
Чтоб легким шагом, без запинки
Переступить любой порог,
Где любят нас и жаждут видеть,
А если нужно уходить —
То не цепляясь за обиды,
За мысли: «что там впереди?»

Носите, джентльмены, шляпы,
Их не заменит нам ничто,
Без шляп мы не годимся в папы,
А жизнь без пап – совсем не то.
И галстук-бабочка уместен —
Ведь он не ниспадает в суп,
Да просто галстук, если честно,
Тому поможет, кто не глуп.

Носите и несите судьбы,
Что нам оставили отцы:
Им всем кресты – ещё на грудь бы,
Страну водившим под уздцы.
Но звёзды, звёзды на могилах,
На башнях, крыльях и плечах,
И в этих звёздах – наша сила