– За ним девочки гоняются, пап, почему Кащеем-то он у тебя вдруг стал?
– Вон, звонит, – кивнул мне папа на фотографию, высветившуюся у меня на экране. – Кащей в молодости, и точка. Хитрющий.
– Когда ты выходишь из эмпирей, папочка, – хмыкнула я, – то оказываешься таким наблюдательным! – Я ненароком сбросила звонок, послав автоматический ответ: «Не могу сейчас говорить».
– У вас всё хорошо? – В комнату заглянула мама, взявшаяся мыть несчастного Антипа, который укусить маму не может и только страдает от мытья, умоляюще глядя мне (мне! – не маме!) в глаза. Моя мама, никогда не повышающая голос, отличается мягкостью обращения и завидной твердостью характера.
– Обсуждаем женихов, – пояснила я маме.
– Ладно, погрейте там что-нибудь поесть. Вареники были старые… те… с дачи… – кивнула мама, явно думая о чем-то своем. Потому что если она пошла мыть Антипа, совершенно чистого, чистоплотного, домашнего кота, (который последний раз выходил на улицу неделю назад на даче, посидел задумчиво у крыльца и вернулся обратно), то это значит, что у нее зреет какое-то невероятно изящное решение, и ей надо побыть одной, без второй половины своего мозга, без моего папы.
– А про Гену-баритона ничего не хочешь узнать? – поддела я папу.
– Очень хочу. Но пойдем, и правда, сварим вареники. В холодную воду класть, да?
– В горячую, пап! Ты же физик, ты что! В холодной слипнутся!
– Да? – так удивился папа, что я от внезапно накатившей нежности прижалась к его спине.
Вот какой чудак-человек, ведь это всё искренне! Что хорошо с моими родителями – они как дети – те, которые еще не знают многих законов окружающего мира. Как они могли такими остаться, прожив по сорок лет и двадцать из них как минимум прожив физиками? Не знаю. Но я знаю, что это всё правда.
Вот неужели он не хочет вкусно есть, как все? Я зареклась готовить в нашем доме. Классе в седьмом я неожиданно полюбила готовить. Читала в школе на скучных уроках рецепты, сохраняла их, пробовала что-то стряпать, заменяя манкой всякие загадочные ингредиенты вроде «сарго», бабушкиным вареньем – все свежие фрукты, которые нужно было класть в пироги зимой, солеными огурцами – авокадо, яйцами – диковинные утиные печенки и еще что-то, что даже с объяснением было непонятно и недоступно. Мама с папой быстро съедали то, что я приготовила, а потом брали из шкафа сушки, наливали себе огромный чайник невкусного, вчера утром спитого чая и отправлялись, довольные, в свою комнату, искать самое красивое решение какой-нибудь задачи. И никогда – никогда! – не удивлялись, меня не хвалили, бабушке не рассказывали, какая я умница, и, самое главное, утром никогда не помнили, что вчера вечером я приготовила на ужин.
И я готовить перестала, тем более, что в начале восьмого класса у меня в школе появились одновременно два ухажера – друзья Трясов и Панюськин, оба видные, яркие, оба чуть-чуть ку-ку, так бывает очень часто – смотришь на парня, ах, какой красивый, думаешь, а начинает говорить – всё. Ку-ку из города Баку. Бакинцы тут ни при чем, это просто присказка моей мамы. Они с папой придумывают что-то вроде этого, и оба хохочут от всей души, как будто им двенадцать лет. Я в таких случаях, даже если мне и смешно, не смеюсь до последнего – из принципа. Иногда не выдерживаю, потому что мама как начинает смеяться, то может смеяться по-настоящему до слез, а Вадюша прекращает обычно смеяться раньше, ему уже не так смешно, но он хочет, чтобы смеялась его любимая Валюша, моя хорошая и любимая мама, и он повторяет и повторяет свою или ее собственную шутку, от которой маму вдруг так разобрало. И они хохочут, а я смотрю на них молча и радуюсь.
Конечно, у кого еще есть такие чудо-родители, как у меня, Валюша и Вадюша, оба без пяти минут доктора наук, молодые, веселые, с чудо-мозгом, поделенным напополам?
Это, кстати, почти правда. Потому что они, если не могут существовать уж полностью, как один организм, это природой не предусмотрено, но как единый мозг – существуют. Если загораются – то оба, если ходят скучные и раздраженные в воскресенье, значит, оба не могут найти решение. Наука, конечно, знает такие удивительные интеллектуальные тандемы. А я и без науки вижу, что это какая-то единая, загадочная энергетическая система – мозг моих мамы и папы. Только в этой системе не предусмотрена такая часть, как я. Поэтому я существую автономно и не слишком переживаю – система же меня любит, заботится обо мне, волнуется, если я заболеваю. Но система сама по себе, а я – сама по себе. И тут уж ничего не поделаешь.
* * *
– Зря ты так мало вещей с собой взяла! – совершенно нелогично посетовала мама, которая вообще может приехать на отдых без вещей – как было однажды зимой, когда мама с папой решили отдохнуть в подмосковном доме отдыха для восстановления сил очень пожилых и уставших людей – в центре геронтологии, иными словами.
Почему они выбрали именно такой вид отдыха, до сих пор для меня остается загадкой. Но мама приехала туда совсем без вещей, потому что пока мы собирались, она читала необыкновенно интересную книгу, которую папа ей купил на каком-то книжном развале.
Книга называлась «Биофизика для студентов вузов», и была переводом японского учебника на русский язык. Мама то и дело хваталась за голову, смеялась, возмущалась, говорила: «Так-так-так…», теребила папу: «Вадик, ты только послушай… Нет, ну надо же, ведь вообще-то это наоборот… Что, они по потолку там ходят, что ли? Это – липид, ты понимаешь? Он что, сам себя так нарисовал? Автопортрет? Ничего не понимаю, почему ион магния вдруг не участвует в аутодефосфорилировании? Может, перевод неправильный?» И в результате приехала в дом отдыха в январе в осенних сапожках и трикотажной толстовке с голубым зайцем. Папа не проследил за ее одеждой, потому что все-таки не удержался, подсел к ней и тоже стал удивляться, смеяться, восхищаться и возмущаться тем, как японцы излагали привычные для моих родителей вещи.
И сейчас, стоя на перроне, мама вдруг пеняет мне, что я взяла мало вещей.
– Мам, я же не на отдых еду, на конференцию. И тащить много не хочу.
– Но ты же… – Мама осеклась, украдкой взглянув на папу. – Ты же там вроде…
– Моя электричка! – увидела я приближающийся красно-серый поезд, аэроэкспресс, который должен был отвезти меня в аэропорт с Павелецкого вокзала.
Мама кивнула.
– Давай мы все-таки тебя в аэропорт проводим, а, Мань? – Папа обнял меня. – Ну что ты одна потащишься с большой сумкой! Надо было на машине тебя отвезти, пробок уже нет…
– Не одна, пап, вон ребята с факультета, – кивнула я на группу ребят, стоящую поодаль, в которой с ужасом разглядела… Гену-баритона. А он-то что здесь делает? Он никогда не интересовался экологией. Пришел меня провожать? С таким огромным чемоданом? Гена не любит экологию, но зато Гена очень любит сюрпризы!
Гена как раз лихо сдвинул ярко-зеленую кепку с надписью «Грин.ру» и, увидев меня, разулыбался своим огромным ртом так, что его большая челюсть задвигалась во все стороны. Понятно, что Гене для пения нужна такая крупная и подвижная челюсть, звук лучше проходит, но для жизни это большая проблема. Иногда челюсть у него заедает, во время хохота или зевка, и тогда Гена вправляет ее руками.
– Это тебе машет вон тот мальчик? – вдруг заинтересовалась мама. – Какой некрасивый…
– Почему? – неожиданно для самой себя вступилась я за Гену.
– Потому что урод, – вздохнула мама. – Генетические уродства передаются по наследству, запомни.
– Он хорошо поет, мам!..
– Пение может не передаться, а челюсть передается.
– Конечно, – кивнул, посмеиваясь, папа. – Человечество деволюционирует, деградирует то есть. Поэтому скорее уродство передастся, чем талант.
– Да вы что, вообще, что ли! – Я посмотрела на озабоченно переглядывающихся родителей. – Я уезжаю на три дня, а вы взялись мне лекции по генетике читать! Я не собираюсь с Геной детей заводить, не переживайте!
– Я очень переживаю, дочка, – сказал папа, поправляя мне волосы и крепко держа за плечо.
Мама обняла меня с другой стороны, а я увидела, как от группы студентов отделился высокий стройный молодой человек и, отбросив назад красивые пепельные волосы, направился прямиком к нам. Не хочет же он сказать, что он тоже едет? Вот папа как в воду смотрел… Или это вообще не он? И зачем он подходит к моим родителям?
– Здравствуйте, – лучезарно улыбаясь, сказал Кащей. – Вам Маша про меня говорила?
– Я говорил тебе – какой же он наглый! – шепнул мне папа.
– Нет, ничего не говорила! – искренне воскликнула мама. – А вы с Маняшей учитесь на одном курсе?
– Мам… – Я остановила ее. – Привет, ты чего хотел? Ты что здесь делаешь?
– Видите, как она со мной? – обратился он к моим родителям. – Всегда так. Да, я еду руководителем группы на экологический форум молодежи. Мне в последний момент сказали, и я, разумеется, согласился. Машенька ведь едет! Ее оберегать нужно! Она еще совсем ребенок! Вы не переживайте! С Машенькой всё будет хорошо, я постараюсь за ней уследить!
От возмущения и от идиотизма всей ситуации я даже не знала, что сказать. А Кащей (это был именно он) подхватил мою сумку, пожал руку моему папе (точнее, папа безо всякой охоты пожал протянутую ему руку), слегка поклонился моей маме и, взяв меня за руку выше локтя, потащил к электричке.
– Пусти меня, – прошипела я.
– Сядешь в поезд и отойдешь от меня. Ты опоздаешь на самолет.
– Сама всё знаю! – пробормотала я, оглядываясь на родителей.
А их уже и не было. Ушли решать самые красивые уравнения, не помахали, ничего толком не успели сказать. Мне обидно. Мне всегда обидно, что я хуже, чем их формулы и теории. И когда маленькая была, было обидно. И сейчас тоже. Может быть, поэтому я так хочу увидеть того человека и посмотреть ему в глаза. Чтобы убедиться, что есть кто-то, кто относится ко мне по-другому. Ведь он сказал мне по телефону: «Ты даже не представляешь, как я по тебе скучаю». Он по мне скучает, хотя видел меня последний раз восемнадцать лет назад. А мои любимые родители, Валюша и Вадюша, ускакали домой, не оглянувшись, не дождавшись, пока отъедет поезд. Папа, главное, такой ревнивый, ушел и ничего. Идея какая-то пришла в голову, значит.
– Ты такая свеженькая, как обычно, а я не выспался, – улыбнулся Кащей, подсаживаясь ко мне.
– Ты плохо выглядишь, потому что куришь, – пожала я плечами.
– Я почти бросил, – виновато кивнул он.
И это вранье. И виноватая улыбка, и то, что он почти бросил. Как можно бросить «почти»?
– Вранье, – так и сказала я.
– Ну, вы видите, видите… как она со мной… – проговорил Кащей, хотя никто не смотрел на нас и не интересовался тем, как я с ним разговариваю. Той девушки, которую я видела на фотографии, в нашей группе не было. А кому еще может быть интересно, как я отвечаю Кащею? Никому!
Хотя нет… Я вдруг почувствовала, как кто-то просто жжет меня взглядом. Кто!.. Кто, как не Гена-баритона! Он же не думал, что и Кащей тоже поедет! Он ведь хотел наконец расставить все точки над «и», как он собирается сделать с самого первого дня нашего случайного (или неслучайного) знакомства! А тут на тебе!
– Как ты меня зовешь в мыслях? – близко склонившись ко мне, так, что я видела его третье веко и чувствовала запах табака и горьковатого одеколона, тихо спросил Кащей.
– Давай пересядем, – попросила я. – Вон туда, за китайцами, подальше от того мальчика, который сейчас на нас смотрит.
– Куролесов? Пусть смотрит, его вообще брать не надо было, он не имеет отношения к экологии, напросился. Взяли из-за концерта, который там будет. Почему он, кстати, так на тебя смотрит?
– Надеется на взаимность, – спокойно сказала я.
– Хм! – нахмурился Кащей. – А у него есть надежда?
– «Надежды юношей питают», как говорила моя бабушка, – засмеялась я.
– Да? – Он покосился на Гену-баритона. – Можно с ней познакомиться? С такой мудрой женщиной…
– Бабушка умерла. А если бы была жива, тебе бы от нее не поздоровилось.
– М-м-м… извини… – довольно равнодушно проговорил Кащей. – Да, черт, я так и чувствовал, что с этим Куролесовым что-то не так… Всё уточнял, уточнял, кто едет, кто где жить будет, я говорю – тебе какая разница, кто с кем в номере… Ладно, разберемся, домой отправим, если что… Тебя, кстати, я в отдельном номере поселил. Как раз девочек нечетное количество, тебе достался номер на одного. Здорово, правда?
– Здорово, – пожала я плечами, хотя уже присмотрела себе девочку с химфака, с которой с удовольствием оказалась бы в одном номере, мы с ней на собрании перед отъездом сидели вместе и разговорились.
– У тебя стипендия повышенная? – без перехода спросил Кащей.
– Да, – немного удивилась я.
– В следующем семестре я могу устроить так, чтобы ты получала еще одну стипендию, федеральную. У тебя вообще как с деньгами?
Я молча улыбнулась. У Кащея такое свойство – перелетать с предмета на предмет, так что ты не успеваешь за его мыслью, пока пытаешься перестроиться, он быстро отвечает за тебя, и тебе приходится оправдываться, отказываться, переубеждать, потому что обычно он говорит за тебя полную ахинею.
– Плохо с деньгами, я знаю. А будешь дружить со мной, так у тебя всё будет хорошо, в том числе со стипендиями.
– Ладно, – кивнула я, решив не спорить и не спрашивать, за какие особые заслуги мне могут выплачивать федеральную стипендию. И неужели правда, что есть люди, которые получают ее просто так, например, потому что дружат с Кащеем, работающим в одном из управлений университета – там, где решаются, видимо, очень практические вопросы.
– Так как ты меня за глаза зовешь? – без перехода спросил он.
– Кащей, – спокойно ответила я.
– В смысле? Как… Что ты сейчас сказала?..
Надо было видеть в этот момент возмущенное лицо Кащея, обычно самодовольное и одновременно неуверенное!
– Зову тебя Кащей. Еще вопросы есть?
– Нет.
Обиженный, он отвернулся. Достал из кармана пиджака пакетик, забросил в рот мармеладку. Посидел, потом встал и пересел далеко вперед, где сидела группа китайских туристов. Ничего, пусть посидит, послушает разговоры на непонятном языке, подумает о своем поведении. Я видела, что он сел с полной невысокой девушкой с красными волосами, я знала, что она работает в хозяйственном управлении, и почему-то тоже поехала с нами. Возможно, она волонтер, тоже занимается экологией.
Смешно, конечно, что я стала звать его вслед за папой Кащеем. А как мне его звать? По фамилии? Фамилия неудобная, непонятная, несерьезная – Лубошкин. А имя… Некоторые, конечно, зовут его по имени-отчеству, потому что ему уже двадцать восемь лет, он окончил магистратуру одного из малопонятных факультетов «Школа социальных наук» и работает в университете, числится где-то замдеканом, но главная его работа – в одном из управлений, Кащей активно занимается общественными делами: то организует научную конференцию, то встречает иностранных гостей и едет с ними по стране, то занимается с молодежью, то есть с нами, вот как сейчас. Ко мне он стал подкатываться еще в прошлом году, в конце первого курса, совершенно неожиданно.
Мы ездили курсом на «полевую практику», завершавшую наш первый год учебы, в Ярославскую область. Поехали далеко не все, но курс у нас большой, всё равно было очень много народу, и с нами отправили шесть взрослых руководителей, мы не всех знали. На второй день ко мне подошел один из них и просто сказал: «Мария, я хочу от тебя детей». «Что?» – не поняла я, думая, что ослышалась. «Ты – сама жизнь и огонь, рядом с тобой тепло». Я чуть отодвинулась от странного человека. А на вид – нормальный… Он засмеялся и отошел. Я потом долго думала – что это было?
Я узнала, что зовут его Вольдемар Вольдемарович, он на четверть татарин, на остальные части русский, и на вид был бы абсолютным славянином, если бы не третье веко, вот оно-то и выдает его скрытую монголоидность. Я не расистка, скорее даже наоборот – я не люблю не людей другой расы, а ксенофобов, делящих мир на белых, черных, желтых. Но… от какого-то повышенного любопытства и одновременно интуитивной настороженности в общении с людьми другой расы избавиться не могу.
Имя у Кащея очень неудобное, еще неудобнее, чем фамилия. Поэтому некоторые начинают что-то придумывать с этим именем, пытаются звать его Волик, Деня, Дёма, Дюник, Марик… или просто Володя. Но он не откликается, настаивает, чтобы имя его не корежили, звали полным именем. А мне имя кажется несерьезным. Ну зачем было так называть ребенка? Чтобы он вырос вот таким, как Кащей – смеющимся, лучезарным, приятным и… совершенно неискренним. Как может неискренний человек быть лучезарным? Как Кащей. Словно ты видишь человека, играющего на флейте милейшую мелодию, светлую, пронзительную. Ты слушаешь эту мелодию, она тебя обволакивает, уводит за собой, становится всё громче… А в соседнем помещении, за закрытыми дверьми сидит оркестр и играет мрачную, тяжелую, нудную пьесу, репетирует, начинает сначала, в ней много басов, много бесконечных некрасивых пассажей. Но та музыка слышна лишь фоном, изредка, когда музыкант, играющий на флейте, берет дыхание.
Кащей посидел-посидел с китайцами, да и вернулся ко мне, грациозно присел рядом, на пустое место, переставив мою сумку.
– Ну, как настроение? – спросил он, как будто обижалась только что я, а не он.
– У тебя не очень, у меня хорошее, – ответила я.
– Ты дерзкая, – улыбаясь и разглядывая мое лицо, которое он сто раз уже видел, проговорил Кащей.
– Что-то не так с моим лицом? – Я провела рукой по щеке. – Я испачкалась?
– Ты – изумительно красивая, – ответил Кащей.
Я знаю, что это не так, ничего изумительного во мне нет, и это просто фигура речи, но спорить, выдавать свою неуверенность не стала. Конечно, я немного не уверена в себе. Как ко мне на самом деле относится Кащей, я не знаю. А от любви Гены-баритона я только теряю уверенность, уж больно он нелеп. Почему меня любят одни лишь странные и очень странные люди? Правда, к примеру, на нашем курсе абсолютно нормальных нет, да и кто знает, что такое норма?
Вот тут бы и спросить Кащея про его девушку, но как? Вместе они не ходят, фотографий новых совместных нет, люди ведь всё про себя сейчас выставляют на всеобщее обозрение – и не захочешь знать, а узнаешь. Утром открываешь телефон, а тебе в ленте новостей плывут чужие обжимашки, улыбки, искренние, неискренние, попы, едва прикрытые купальниками, и комментарии лучших друзей под ними: «Скинемся Насте на штаны!», мужчины фотографируют свои галстуки и просят помочь выбрать самый эффектный на сегодняшний вечер, женщины снимают, как из серой, замотанной буднями мышки они превращаются в яркую диву с помощью правильно нанесенной краски, бабушки снимают детей, пускающих пузыри, ползающих, падающих, дедушки сосут детские соски, а бабушки снимают на камеру, как полуторагодовалые внуки хохочут, глядя на дедушек, ну и так далее.
В ленте я Кащея и его девушку не видела, он-то ничего не ставит про себя. Но когда он в этом году стал ходить вокруг меня кругами, приглашать на какие-то мероприятия, которые ко мне не имеют отношения, я полезла в социальные сети, нашла его странички и внимательно все просмотрела. Надо же понимать, что он за человек и что ему от меня нужно. Я ничего не поняла о нем, зато увидела несколько довольно старых фотографий, где он крепко-крепко обнимает девушку по имени Анжелика. Правда, на некоторых других групповых фото он так же крепко обнимает каких-нибудь ближайших соседок, двух или трех – у Кащея невероятно длинные руки даже для его высокого роста. Но нет. Разница есть. Как она к нему льнет, как склоняет голову на плечо…
Недавно он проговорился, жалуясь на свою жизнь. Я слушала-слушала, как он рассказывает о том, что у него нет выходных, что он делает столько, сколько по-хорошему должны были бы делать пять человек, и спросила: а отпуск у него бывает? Да, ответил Кащей, отпуск бывает, тем летом, в августе он ездил в Грецию. А я только что видела фотографии Анжелики на галечном пляже, в красном купальнике, черной сетчатой шляпе, с распущенными темными волосами по загорелым плечам. И обозначенная геопозиция – «Халкидики». Август прошлого года. Конечно, даже если это и не совпадение, и они там были вместе (во что мне совсем не хочется верить), то время прошло, почти целый год, что-то могло измениться в их отношениях… Но Анжелика работает в главном здании МГУ, там же, где мой факультет, я не знаю кем: преподает или где-то в администрации, но я ее иногда встречаю, она вполне веселая и довольная жизнью и, главное, со мной очень приветливо здоровается.
Мы с ней случайно (или не случайно, как я теперь уже думаю) познакомились в столовой. Я шла с тарелкой супа, а Кащей помахал мне рукой – он сидел с группой молодых преподавателей или аспирантов и, поскольку я только кивнула в ответ, вскочил и привел меня к ним за стол, представил как «Марию, очаровавшую весь географический факультет». И я села как раз рядом с Анжеликой. Она сама тогда сказала: «Привет, я Анжелика!», сказала доброжелательно и легко. Вот поэтому мне ничего и не понятно.
Ведет себя Кащей так, как будто у него никого нет, слишком откровенно за мной ухлестывает, никого не стесняясь. Меня уже многие спрашивали: «Что у тебя с Вольдемаром?» «Ничего», – отвечала я, каждый раз чувствуя, что вру. Хотя ведь на самом деле – а что у меня с Вольдемаром? Мы ни разу вместе никуда не ходили, даже не гуляли, лишь несколько раз разговаривали и немного общались на полевой практике. И всё равно я чувствую – у меня с Кащеем очень всё непросто. Не так, как было со школьными ухажерами, не так, как с Геной.
Кащей сейчас начал что-то рассказывать, а я думала: ну как спросить про Анжелику? Ведь если я прямо спрошу, он поймет, что мне это важно. А почему мне это важно? Потому что я в него влюблена. И я попаду к нему в плен. Я видела как минимум двух таких девушек, которые постоянно вьются вокруг Кащея, выполняют какие-то его поручения. Может быть, он сознательно окружает себя такими девушками, которые бескорыстно помогают ему, такие вот ассистенты-волонтеры – за его улыбки и приятельские объятия? Не знаю, всё это странно.
Недавно я поняла, что ясный и солнечный мир, каким он мне казался раньше, там и остался – в моем счастливом детстве, где дни были долгими, лето бесконечным, законы жизни понятными, правильными и неоспоримыми, так мне преподнесли их однажды мама с папой.
Дедушки мои, к сожалению, умерли, когда я была совсем маленькой, я помню только одного из них, маминого папу, высокого крепкого старика, веселого, шумного. Я его видела несколько раз и немного боялась, потому что он всегда говорил непонятные вещи, и все вокруг начинали громко смеяться. Он был профессором математики, умер «на лету», как говорила мама, которая очень переживала его смерть. Папины родители жили в Калужской области, но оба умерли еще в моем младенчестве, оставив нам крепкий и теплый дом в деревне, который второй мой дедушка, папин отец, инженер-гидротехник, строил много лет по своему собственному проекту – нашу замечательную дачу, на которой мы теперь любуемся закатами и собираем грибы.
Что же касается родителей того человека, я о них ничего не знаю. Однажды попробовала спросить маму, она так задумчиво на меня посмотрела, проговорила: «Да, Маня, как-то ты у нас обо всем по-своему думаешь… Видишь, мне всё некогда тобой заняться…» И на этом разговор наш закончился.
С маминой мамой, женой веселого профессора, моей любимой бабушкой, к которой я ездила на лето и зимние каникулы в Архангельскую область, мы были самыми лучшими друзьями, и сейчас мне часто жаль, что я не могу ей позвонить и поговорить с ней. Вообще, если разобраться, мне толком поговорить не с кем.
Когда я поступила в МГУ, я сразу подружилась с двумя девочками. Одна приехала с Дальнего Востока, другая – из Краснодарского края. Мы настолько легко сблизились, что мне казалось – мы будем теперь дружить всю жизнь. Но все очень быстро изменилось. Лера, приехавшая с Камчатки, нашла себе другую компанию, которая мне не подошла, а Тома, чьи родители живут в Туапсе, еще на первом курсе стала встречаться с мальчиком и проводить с ним всё свободное время. Мы с ней сидим на всех парах, разговариваем, она приходила ко мне в гости, но однажды, когда мы пошли вместе в кафе после пар с ней и ее парнем, который ждал ее в скверике у главного здания, я поняла, что она ему рассказывает всё. Всё вообще. Всё, что я говорила о моих родителях, о том человеке, о Гене-баритоне, о Кащее, – всё. Я, кстати, не думаю, что Томиному парню это так уж интересно. Он учится на дизайнера в другом институте, приезжает к ней почти каждый день после занятий, им не скучно вместе, и Тома, как я поняла, даже не задумываясь, говорит ему всё, что знает, – не деля, что является ее жизнью, а что моей. Потому что относится к нему, как к родному человеку, так она мне объяснила. Мне это странно, но, наверное, это та любовь, которой у меня пока нет.
– Я собираюсь с тобой серьезно поговорить, когда приедем, – улыбаясь и сияя глазами, проговорил Кащей и слегка дотронулся указательным пальцем до моей ладони.
– Туда или обратно приедем? – уточнила я.
