Капитан в девятнадцать лет – это было очень даже неплохо, и далеко не все могли похвастаться подобным повышением. Но молодой маркиз опять показал себя чем-то недовольным, что явно свидетельствовало о его беспокойном и тяжелом характере, который, как очень скоро выяснится, станет одной из главных причин всех его жизненных проблем.
Можно себе представить, сколько врагов он нажил себе из-за этого своего характера. То он пытался переменить полк с понижением в чине, то требовал для себя места, на которое явно не мог рассчитывать из-за недостатка денег, то отлучался без разрешения, то блистал на балах, то ссорился с товарищами из-за женщин. Он даже имел несколько дуэлей, но из всех вышел целым и невредимым.
Постепенно война перестала увлекать его, ибо он пристрастился к жизни, полной сексуальных удовольствий и открытий. В результате он стал служить женщинам даже больше, чем королю. При этом он всегда хвастался своими успехами, многие из которых сам же и выдумывал. Короче говоря, среди сослуживцев он в конечном итоге приобрел репутацию «негодяя». И что характерно – сослуживцами его были такие же молодые ребята, которые отнюдь не отличались образцовым поведением.
В романе «Алина и Валькур», считающимся автобиографическим, маркиз де Сад приводит следующую историю:
«Наш полк стоял гарнизоном в Нормандии, там начались мои несчастья. Мне шел двадцать второй год, занятый до тех пор военной службой, я не знал моего сердца, не подозревал, что оно так чувствительно.
Аделаида де Сенваль, дочь отставного офицера, поселившегося в городе, где мы стояли с полком, сумела победить меня. Пламя любви объяло мою душу. <…>
Я ее любил, так как мне необходимо было обожать все то, что имеет сходство с созданным мной идеалом: это оправдывало мое увлечение, но вместе с тем было и причиной моего непостоянства.
В гарнизонах есть обычай каждому избирать себе любовницу, но смотреть на нее как на божество, поклоняться ей от безделья, бесцельно и безрезультатно, и оставлять ее без сожаления, как только над полком развернутся знамена. Я по совести решил, что не могу так любить Аделаиду. <…>
Шесть месяцев прошло в этой иллюзии, наслаждения не охладили любовь, в опьянении наших отношений был момент, когда мы хотели бежать на край света. <…>
Но рассудок взял верх, я начал думать, и с этого рокового момента для меня стало ясным, что я любил ее совсем не так сильно. <…> Полк ушел, мы простились: лились потоки слез; Аделаида напомнила мне мои клятвы, я подтвердил их в ее объятиях, <…> и мы все-таки расстались. <…>
Удовольствия столичной жизни мало-помалу вытеснили образ Аделаиды из моего сердца. <…> Сердце не оказывало мне никаких препятствий, и я уступил без сопротивления, без угрызений совести. <…> Аделаида об этом скоро узнала. <…> Трудно описать ее горе: ее любовь, ее чувствительность, ее самолюбие, ее невинность, все то, что доставляло мне наслаждение, обратилось в ничто, не оставив следа в моем сердце.
Два года прошло для меня – в удовольствии, а для Аделаиды – в раскаянии и отчаянии.
Она написала мне однажды и просила единственной милости: поместить ее в монастырь кармелиток. Тотчас, как только я это устрою, она покинет дом отца и придет «лечь живою в гроб, приготовленный для нее моими руками».
Совершенно спокойный, я шутя отнесся к этому ужасному плану молодой девушки и посоветовал ей забыть в узах Гименея сумасбродства любви. Аделаида мне не ответила ничего. Но через три месяца я узнал, что она вышла замуж. Освобожденный от этой связи, я решил последовать ее примеру».
Скорее всего, именно так и жил наш герой, не отказывая себе ни в чем и легко переходя от одних отношений к другим. Впрочем, так в XVIII веке жили почти все молодые офицеры, и никому и в голову не приходило осуждать их за это…
Отставка и свадьба
В романе «Алина и Валькур» имеет смысл обратить внимание и на следующие строки:
«Связанный по моей матери со всем тем, что в провинции Лангедок было самого лучшего и блестящего, рожденный в Париже, в роскоши и богатстве, я считал с момента, когда пробудилось мое сознание, что природа и судьба соединились лишь для того, чтобы отдать мне свои лучшие дары; я думал это, так как окружающие имели глупость мне это говорить, и этот более чем странный предрассудок сделал меня высокомерным, деспотом и необузданным в гневе; мне казалось, что все должны мне уступать, что весь мир обязан исполнять мои капризы, что этот мир принадлежит только мне одному».
Весь мир, может быть, и обязан был исполнять его капризы, но никто почему-то не бросался это делать. Более того, когда Парижским трактатом, подписанным 10 февраля 1763 года, была окончена Семилетняя война, маркиз де Сад понял, что в армии он больше никому не нужен. В результате 15 марта он вышел в отставку в чине кавалерийского капитана.
О его отце историк Дональд Томас пишет так:
«Несмотря на впечатление полной надежности, граф де Сад в более стремительный век коммерческих выгод познал все превратности судьбы государственного служащего. Он все больше увязал в долгах, и в качестве средства, способного вырвать семью из финансовых трудностей, видел выгодную женитьбу своего сына».
Очень верно подмечено. Как только 23-летний маркиз вышел в отставку, его семья воспользовалась этим, чтобы его женить. Но проблема тут заключалась не только в финансовых трудностях. На самом деле, родные в гораздо большей степени надеялись, что женитьба заставит Донасьена вести более правильный образ жизни. Что это значит? Да всего лишь то, что у молодого офицера уже было полно любовниц, и проводил он большую часть своего свободного времени в Париже, в городе, про который А. П. Чехов говорил, что ехать туда с женой – это все равно, что ехать в Тулу со своим самоваром.
Среди кандидаток на роль невесты в списке графа де Сада значилось имя Рене-Пелажи Кордье де Лонэ де Монтрей, родившейся 2 декабря 1741 года дочери Клода-Рене Кордье Лонэ де Монтрей, возглавлявшего налоговую палату. Точнее, господин де Монтрей был президентом третьей палаты по распределению пошлин и налогов в Париже, и жил он в самом аристократическом квартале города.
Как и следовало, граф де Сад повстречался с родителями Рене-Пелажи, и они ему понравились.
Господин де Монтрей родился в 1715 году, ему было сорок восемь лет. А женат он был на Мадлен Массон де Плиссэ. Она была на шесть лет младше, но при этом выглядела гораздо более властной и энергичной. Да и не просто выглядела, она таковой была. Дело в том, что она происходила из семьи, которая своими силами сколотила приличное состояние. Короче говоря, господин де Монтрей председательствовал в налоговой палате, но дома не имел никаких прав. Его жена решала все единолично, окончательно и бесповоротно, а муж, ничего не желавший, кроме спокойствия, со всем соглашался.
Естественно, по уровню знатности семейство де Монтрей ни в какое сравнение не шло с «кланом» де Садов, но их финансовое положение отличалось удивительной прочностью.
Со своей стороны родители Рене-Пелажи повстречались с родителями Донасьена и тоже остались довольны, ведь семейство де Садов по своей родословной считалось безупречным. А вот семейство де Монтрей о родственной связи с королевским домом не смело и мечтать.
Кстати говоря, Рене-Пелажи была старшей дочерью, а еще у нее было два брата и сестра. Внешне потенциальная невеста была не так уж и хороша, или, по крайней мере, она не казалась красивой на первый взгляд, но зато причитавшаяся ей доля наследства составляла свыше 200 000 ливров, и 160 000 ливров шло за ней в качестве приданого. Для сравнения: сам маркиз де Сад после смерти отца мог рассчитывать на получение годового дохода «всего» в 40 000 ливров.
Рене-Пелажи, жена маркиза де Сада
Рене-Пелажи Кордье де Лонэ де Монтрей была высокой брюнеткой с темными глазами, но черты ее лица не вызывали большого вдохновения. А вот младшая сестра Анн-Проспер[3 - В некоторых источниках утверждается, что ее звали Луизой, то есть Луизой Кордье де Лонэ де Монтрей. А Анн-Проспер – это якобы была сестра Клода-Рене Кордье де Лонэ де Монтрей.] разительно от нее отличалась, как внешне, так и по характеру: она была светловолосая, с голубыми глазами, значительно более живая и даже фривольная в своем поведении.
Излишняя скромность и заниженный уровень само оценки имели для Рене-Пелажи роковые последствия. Как потом выяснится, первому же, кто заставил забиться ее сердце, она пошла навстречу, и не просто пошла, а отдалась ему всей душой и телом, без малейшего сопротивления и без оглядки.
Младшей сестре, Анн-Проспер, недавно исполнилось шестнадцать, а это был как раз тот возраст, когда из ребенка начинает расцветать женщина, как из бутона – цветок. Впрочем, нет, не так: Анн-Проспер уже была цветком, причем гораздо более красивым, чем ее старшая сестра. При этом в ней чувствовалась некая чрезмерная восторженность, склонность создавать себе героя для обожания, и по всему было видно, что она совсем не прочь пофлиртовать со своим потенциальным родственником.
Принято считать, что незадолго до женитьбы маркиз де Сад предпринял попытку изменить брачный контракт с тем, чтобы жениться на младшей сестре, отдавая ей предпочтение перед более холодной и флегматичной Рене-Пелажи. Как говорится, не факт, но то, что он увлекся молодой и непосредственной Анн-Проспер – это точно. Рене-Пелажи страдала, но не обнаруживала своих чувств. Она вообще никогда и ни на что не жаловалась…
А тем временем между двумя семьями было решено, что маркиз де Сад женится на Рене-Пелажи, и нашему герою ничего не оставалось, как уступить воле старших.
* * *
В результате 17 мая 1763 года в парижской церкви Сен-Рош, что на улице Сент-Оноре, с благословения короля и королевы было совершено бракосочетание между маркизом де Садом и Рене-Пелажи Кордье де Лонэ де Монтрей. Ему было двадцать два года, а ей – двадцать три.
Церковь Сен-Рош была выбрана неслучайно. Ее построили во времена царствования Людовика XIV, и расположена она была в непосредственной близости от королевского дворца, что по всем признакам соответствовало подходящему месту для аристократического бракосочетания.
Незадолго до свадьбы граф де Сад так представил невесту в письме к одной из своих сестер:
«Она хорошо сложена, грудь очень красива, руки и плечи белые. Ничего шокирующего, но прекрасный характер».
Сказано грубовато, но верно, ибо взамен какой-то особой красоты Рене-Пелажи принесла мужу свое доброе сердце, полное им одним. Ну и большое состояние, конечно же.
Тем не менее приходится констатировать, что это был нежеланный брак – результат принуждения.
Брачный контракт подписали двумя днями раньше в городском доме семейства де Монтрей на улице Нев дю Люксембург, близ дворца де Конде и мест, где маркиз де Сад провел свое детство.
Согласно этому контракту, на семейство де Монтрей возлагалась обязанность строить для молодых дом в Эшоффуре (Нижняя Нормандия), а также в Париже. Граф де Сад передавал сыну недвижимость в Лакосте, Мазане и Сомане. Однако воспользоваться этой недвижимостью Донасьен не мог, так как в Сомане проживал его дядя, аббат де Сад. Не были свободны и другие объекты. В равной степени не было и денег. В результате очень скоро начались споры относительно вклада графа в финансовое содержание своего сына. Грубо говоря, молодой человек был уверен, что «любимый папочка» ему должен.
«Дело Жанны Тестар». Первый арест
Всего через пять месяцев после свадьбы браку был нанесен первый удар: Рене-Пелажи де Сад вдруг получила известие об аресте своего мужа. Произошло это в Париже 29 октября 1763 года. Отметим, что сделано все было по приказу короля, и маркиза заточили в башню Венсеннского замка. Почему? На основании жалобы некоей Жанны Тестар.
19 октября 1763 года эта самая 20-летняя Жанна Тестар покинула дом маркиза де Сада в девять часов утра и отправились прямо в полицию для дачи показаний.
Там она заявила, что три недели назад познакомилась с некоей женщиной по имени Рамо, так сказать, «дамой света», жившей на улице Монмартр, и та предложила ей провести время с одним неизвестным господином, который был готов заплатить за это несколько луидоров.
Текст ее заявления, кстати, был найден в октябре 1963 года Жаном Пумаредом и передан для опубликования биографу маркиза де Сада Жильберу Лели. Вот он:
«За два луидора ее отвезли в район улицы Муффетар <…> в небольшой дом с воротами, выкрашенными желтой крас кой. <…> После прибытия ее провели в комнату на втором этаже, а потом хозяин отправил своего слугу на первый этаж, а сам закрыл дверь на ключ и на засов. Он спросил ее, верит ли она в Бога, в Иисуса Христа и в Деву Марию, на что она ответила, что верит и придерживается христианской религии, в которой она выросла. На это «человек» ответил оскорблениями и ужасными кощунствами, сказав, что никакого Бога нет, и что его существованию нет доказательств того. <…>
К этому он добавил, что у него была связь с девушкой, и что он взял две облатки[4 - Облатка (гостия) – хлеб в виде маленькой лепешки в католицизме латинского обряда, который используется во время литургии. Гостии выпекаются из пресного теста, состоящего исключительно из муки и воды. Для их изготовления с XII века используются специальные формы с рельефными изображениями распятия и других христианских символов. В данном случае облатка (от латинского слова «oblata» – поднесенный, предложенный) – это капсула для приема порошковых лекарств. В те времена такие капсулы изготовлялись из теста, получаемого смешением крахмала с крахмальным клейстером (в настоящее время в фармакологии используются желатиновые капсулы).], положил их в ее половые органы и сказал: «Если ты, Бог, существуешь, накажи меня». <…>
Потом он предложил ей пойти в другую комнату, примыкающую к первой комнате, предупредив, что там она увидит нечто особенное; <…> на что она ответила, что беременна и очень боится увидеть что-то, что способно ее напугать, но он сказал, что все будет хорошо и провел ее в соседнюю комнату, заперев за ней дверь. Войдя туда, она была поражена, с удивлением увидев четыре пучка розг и пять молотов разной формы, <…> висевших на стене, где также висели три распятия из слоновой кости, два эстампа с изображением Христа, эстампы с Голгофой и Пресвятой Девой, а также множество рисунков и гравюр, изображающих обнаженных людей в самых непристойных позах. <…> Он стал показывать ей все это и говорить, что она должна похлестать его железной многохвостовой плеткой, а потом он отхлещет ее плеткой, которую она сама выберет. <…> Но она не согласилась с этим предложением, хотя он и настаивал. <…>
После этого он взял два распятия из слоновой кости, одно бросил под ноги, а на второе начал мастурбировать. <…> И ей, оцепеневшей от ужаса, он сказал, что она тоже должна топтать ногами распятие, показав при этом на два пистолета, что лежали на столе и на шпагу, что оказалась у него в руке, заявив, что проткнет ее. И тогда она, в страхе потерять жизнь, имела бесчестье топтать распятие, и в то же самое время произносить нечестивые слова, которые он заставил ее повторять. <…>
А потом названный «человек» предложил ей, чтобы она показала ему себя «образом, противоречащим природе». <…> Затем он предложил ей прийти к нему снова в следующее воскресенье, <…> но при этом она должна была подписать бумагу с обязательством не разглашать то, что произошло с ней, и что было ею услышано».
Жанна Тестар занималась изготовлением вееров, но это занятие приносило ей очень мало денег, а посему по вечерам она подрабатывала в качестве… прямо скажем – проститутки. Но она не предлагала себя на улице. У нее был договор с упомянутой мадам Рамо, владевшей одним из борделей на улице Сент-Оноре. Бордель в те времена назывался «домом знакомств», и туда наведывались люди, в том числе и аристократического происхождения. Но в ту ночь, 19 октября 1763 года, Жанна якобы попала в пренеприятную историю и решила наутро заявить об этом в полицию.
Отметим, что два луидора – очень приличная по тем временам сумма. А дом с желтыми воротами находился в парижском пригороде Аркей, где тогда начали строить виллы аристократы и богачи города.
Как мы уже говорили, свое заявление Жанна Тестар написала на маркиза де Сада. Она якобы не захотела участвовать в предложенном ей богохульстве и сказалась беременной. В этом уже заключалась явная ложь (беременной она не была, но в заявлении это осталось указанным). Да и вел себя «заказчик» вполне обходительно, но ему и в голову не приходило, что девушка может отказаться от «противоестественного полового акта» или от бичевания, ведь он предложил ей за это большие деньги.
Дональд Томас в своей книге о маркизе де Саде пишет об этом так:
«В данном случае молодая женщина прониклась ощущением, что находится в запертой комнате наедине с опасным сумасшедшим, который на самом деле собирается проделать с ней все, о чем говорит. Он не шутил, когда говорил ей о желании выпороть ее и иметь с ней анальный половой акт. Действительно, после того, как сей человек все это с ней проделает, единственным способом для него обезопасить себя остается заставить ее замолчать. Жанне Тестар повезет, если она не найдет свой конец в Сене с перерезанным горлом. <…>
Жанна взяла себя в руки и попыталась найти способ вызволить себя из затруднительного положения. К этому моменту молодой человек вытащил пистолеты и шпагу, заверив ее, что будет вынужден пустить их в ход, если она не подчинится его требованиям. Тестар заговорила его, вернув внимание к предмету богохульства, пообещав, несмотря на свое физическое состояние, которое не позволяет ей подчиняться всем его настоящим приказам, все же стать помощницей в опытах по черной магии. Жанна, например, может встретиться с ним в семь часов утра в следующее воскресенье, чтобы сопровождать его на мессу. Там они утаят священные облатки, данные им священником, и вернутся в потайную комнату, где предадутся незабываемой оргии, а предлагаемым им извращениям она будет отдаваться с большим энтузиазмом, чем нынешней ночью. Молодому человеку эти слова понравились настолько, что он оставил разговор о порке и других извращениях, приготовленных им для нее».
Согласимся, довольно странное изложение событий. То есть получается, что маркиз и не сделал ничего из того, что якобы собирался сделать. Тем не менее, девушка пошла в полицию и написала свое заявление. Более того, сама писать она не умела (она лишь подписала данную бумагу), так что все заявление за нее написали в полиции. И еще один весьма странный факт: ни одна из отдельно взятых деталей этого заявления не указывала на то, что хозяином дома был именно маркиз де Сад. Не было также и каких-либо четких доказательств правдивости той версии событий, что якобы изложила Жанна.
По сути все в этом заявлении вполне можно трактовать как фантазии молодой проститутки, которой и веры-то быть не может.
Мимолетные любовные встречи, не оставлявшие после себя ничего, кроме скуки и отвращения, породили в нем желание глумления над легко отдающимися, несчастными, неразвитыми женщинами. Не только презрение, но прямо ненависть возбуждали в нем кокотки и актрисы, часто хорошенькие…
Анри Д’АЛЬМЕРА, французский историк
По мнению Анри д’Альмера, маркиз де Сад любил Анн-Проспер, а жениться его вынудили на Рене-Пелажи, и он начал своеобразно мстить за то зло, которое ему этим причинили…
«Страдания, которым он подвергал других, имели конечной целью облегчение его страданий. Сохранив и после своей женитьбы «маленький домик» в Аркейе, он возил туда не только актрис «Гранд-Опера» и «Комеди-Франсэз», принадлежавших, так сказать, к аристократии порока, но и менее известных, менее элегантных женщин. <…> Попадали в этот «маленький домик» и проститутки, поджидавшие клиентов на углах улиц. <…>
В чем именно состояло жестокое обращение с ними в «маленьком домике» в Аркейе в 1763 году осталось неизвестным – ни один документ того времени не говорит об этом».
Тем не менее, власти информировали обо всем (вот только о чем?), и было решено (вот только кем?) наказать молодого маркиза за «подобное поведение» по всей строгости закона.
В конечном итоге нашего героя заключили в тюрьму Венесеннского замка, расположенного на юго-восточной окраине Парижа. И, понятно, сделано это было без суда и следствия.
* * *
Здесь явно нужно прервать наше повествование и сделать отступление, чтобы отметить, что продажная любовь и публичные дома во Франции существовали с незапамятных времен. Причем не только в так называемом «полусвете» (demi-monde), но и в самых высших кругах общества.
Выражение «дамочка полусвета» известно во Франции до сих пор, обозначая содержанку или дорогую проститутку. И многие из них делали себе головокружительную карьеру.
Все то же самое происходило и на самом верху.
Известно, например, что даже самые благовоспитанные дамы так называемого «высшего света» испытывали порой потребность вести себя словно самые последние шлюхи. В частности, маркиза де Гасе испытывала особое удовольствие, находясь в компании своих пьяных поклонников, перед которыми она танцевала. А когда она сбрасывала свою последнюю накидку, ее, обнаженную, относили в соседнюю комнату, чтобы ожидавшие там лакеи могли делать с ней все, что им захочется.
Как утверждает историк Дональд Томас, «дух аристократического разврата пестовался во французском обществе в течение двадцати лет, предшествовавших рождению Сада. Даже молодого дворянина, настроенного на добродетельное поведение, на жизненном пути подстерегали многочисленные ловушки и опасности. Для того, кто имел склонность к грехопадению и половому распутству, препятствий почти не существовало».
Франция XVIII века славилась фривольностью. Распутство богатых бездельников и бездельниц не знало меры. Еще во времена Регентства сам герцог Филипп Орлеанский подал им «знак», живя в связи с собственной дочерью.
Виктор ЕРОФЕЕВ, российский писатель
А чего стоит история Людовика XV и маркизы де Помпадур! Эта женщина, настоящее имя которой Жанна-Антуанетта Пуассон, стала любовницей короля с 1745 года и на протяжении двадцати лет имела огромное влияние не только на него, но и на государственные дела.
Она стала нужна королю, и у него и в мыслях не было расставаться с ней. Но при этом он любил и других женщин и не видел ничего дурного в том, что и они платили ему той же монетой. К фаворитке это не имело никакого отношения. Как говорится, «ничего личного». Просто такова была его физиология, потребность его могучего мужского организма. Короче говоря, Людовик XV совершенно безболезненно мог разделять духовную и физическую стороны своего бытия. В его душе безраздельно царствовала маркиза де Помпадур, и никто другой ему в этом плане и не был нужен. Зато в области физиологической одной маркизы ему было мало, но наличие других женщин совершенно не умаляло его любви к фаворитке.
Историки считают, что 1751 год стал годом завершения физической близости маркизы де Помпадур с женатым королем. В те времена охлаждение августейшей особы означало безвозвратный уход бывшей фаворитки в тень и, в лучшем случае, забвение, а в худшем – опалу и ссылку «куда подальше» по принципу «с глаз долой – из сердца вон».
Конечно, король продолжал по-своему любить маркизу. Но это уже была не та любовь, которая налетает, словно шквал, сметая все на своем пути. Эта любовь больше стала похожа на привязанность, порожденную долгим приятным общением и привычкой. Но привычка – привычкой, а от физической близости король отказываться не собирался, и если маркиза де Помпадур ему в этом не всегда могла быть полезной, то он не считал для себя зазорным получать недостающее «на стороне».
Тайные агенты маркизы и многочисленные «доброжелатели», конечно же, сообщили ей о постепенно набиравших обороты королевских шалостях. Оценив опасность, она решила удержать Людовика XV возле себя во что бы то ни стало. И она не была бы маркизой де Помпадур, если бы не нашла из подобного почти безнадежного положения свой собственный, мало кому доступный выход. Она сказала сама себе, что надо перестать даже и пытаться соперничать с молодыми и здоровыми женщинами. Все равно это бессмысленно и выглядит нелепо. И решив так, она откровенно заявила своему возлюбленному, что предпочитает лучше остаться его хорошим другом, чем всеми силами пытаться продолжать быть плохой любовницей.
Возможно, короля подобное заявление удивило. Но наверняка не слишком: ведь именно так поступила и его законная жена, когда поняла, что их сексуальные темпераменты друг другу больше не соответствуют. Людовику XV определенно везло на умных и рассудительных женщин.
С этого момента маркиза де Помпадур предоставила королю свободу, но, как очень скоро выяснилось, свободу контролируемую. Холодный рассудок маркизы и ее железная воля подсказали ей единственно верный выход из положения. В тишине ничем не примечательного особнячка в Версале она лично оборудовала пять комнат. Этот домик, скрытый от посторонних глаз густой кроной деревьев и получивший название «Олений парк», стал местом свидания короля с молоденькими дамами, приглашенными и выбранными для него… самой маркизой де Помпадур.
Осознание того, что у короля любовь душевная и любовь физическая – это две совершенно разные вещи, стало переломным моментом в отношении к нему маркизы де Помпадур: оказалось, что ей и не надо цепляться за место в его постели, да и поводов к ревности не было никаких. Главное заключалось лишь в том, чтобы дирижировать этим процессом и не подпускать к королю настоящих соперниц, то есть женщин, способных претендовать на нечто большее, чем просто увлекательная краткосрочная интрижка.
Впоследствии об «Оленьем парке» чего только ни рассказывали. Большинство историков утверждало, что там был своего рода гарем, в котором Людовик XV устраивал свои чудовищные оргии. Некоторые даже утверждали, что это было огромное строение в восточном стиле с большим ухоженным садом, цветущими полянами, сказочными павильонами и стадом пугливых ланей, которых так любил преследовать похотливый монарх.
На самом деле все обстояло совершенно иначе. «Олений парк» – это старое название Версальского квартала, построенного во времена Людовика XIV на месте дикого парка времен Людовика XIII.
«Олений парк» включал все пространство между улицами Сатори, Росиньоль и Святого Мартина (то есть между сегодняшними улицами Сатори, авеню де Со, улицей Эдуарда Шартона и маршала Жоффра).
Конец ознакомительного фрагмента.
