В зале раздался крик многих людей.
Вагин открыл глаза.
Экраны перестали «сыпать пургу», потемнели и затлели зеленовато-голубым свечением.
Марсоход включил прожектор, луч которого пронзил толщу льда.
И в этой толще, на глубине десяти метров, показалась какая-то застывшая, рябая от пузырьков воздуха и комочков грязи масса.
Прожектор чуть развернулся.
Люди увидели рёбра, чешуи, ажурные конструкции, шпилеобразный нос, мачты.
– Мама моя! – прошептал помощник Вагина.
Это был корабль!
Настоящий!
Не творение природы – творение марсиан, сбережённое льдом для тех, кто жаждал обнаружить на Марсе жизнь.
Днепропетровск, 1978 г.
Эволюция
Весьма средний палеолит
Бырр[2 - Перевод имени здесь не приводится ввиду полного его неприличия.] созерцал переменную облачность и размышлял.
Размышлял он, к примеру, о том, что неплохо бы переехать в пещеру со всеми коммунальными удобствами, что ковры из меха ламы изрядно поизносились, что икра чёрная, равно как и белая, уже в рот не лезет без мамонтовки, что если ледниковый период продлится ещё пару тысячелетий, то мамонты вымрут и придётся избрать предметом охоты дичь помельче, может быть, даже крокодилов… и тут взгляд Бырра упал на дерево, в котором любой уважающий себя неандерталец узнал бы морозоустойчивый сорт яблони, и мысли Бырра привычно сменили маршрут, что довольно характерно для первобытного человека того времени.
«Яблоко хорошо после мамонтовки, – подумал Бырр. – Трезвеешь моментально, как от удара дубиной. Впрочем, если запечь его внутри мамонтового хобота, тоже ничего жарево…»
Недолго думая, древний джентльмен поднял с земли камень. После трёх-четырёх неудачных попыток он добыл-таки яблоко – будучи тоже первобытным, оно было зелёным и смертельно кислым – и тут же съел. Без мамонтовки. Эту изобретённую неизвестным неандертальцем жидкость он допил ещё вчера.
Средние века нашей эры
Старый Митрофан внимательно оглядел из-под козырька руки горизонт, ограниченный сараем, стойлом, домом, лошадью, двумя свиньями и яблоней, и намётанным взглядом зажиточного славянского фермера точно определил, что с юго-востока идёт антициклон.
«Опять придётся раньше времени яблоки убирать, – подумал Митрофан. – Ранние яблоки ценятся меньше, чем поздние, особливо промеж коллег, ну да пёс с ними, а то вовсе без урожая останешься!..»
Чертыхнувшись в душе, старый Митрофан рысью побежал к яблоне, по пути припомнив, что его распрекрасная хозяюшка Аксинья умеет отменно запекать поросят с яблочной начинкой.
Тётушка Аксинья доила корову, когда со двора послышался шум падения и вслед за тем визг обиженной свиньи. «Жакели твою в купорос!» – подумала Аксинья привычно, выглянула из сарая и увидела мужа, стоящего на четвереньках под яблоней и почёсывающего заднюю часть тела. Опытным глазом определив причину шума, старуха сплюнула в сердцах:
– Лестницу возьми, старый пень! Вздумал лазать по деревьям, как белка! И корзину не забудь – не то яблоки побьёшь, жакели твою в купорос!
Митрофан, поохав, покорно взял лестницу, приставил к яблоне, прицепил на тощую шею корзину и полез вверх. Лестница, конечно, многое решала в данный исторический момент.
Средние годы двадцатого века
Сидоров прищурился на солнце – рабочий день, к великому сожалению, ещё не кончился – и, громко икнув, полез в кабину фруктоуборочного комбайна.
«Хороши нонче яблочки! – подумал он почти трезво. – Золотой ранет… рашель… антоновка, туды её в качель!.. И-ик!»
Затарахтел мотор, вибратор упёрся в ствол яблони, и крупные жёлтые с багрянцем яблоки посыпались в приёмные сетки комбайна.
Сидоров нагнулся, взял из-под картуза яблоко, понюхал, прослезился и с хрустом откусил…
Середина двадцать шестого столетия
Мутант хомо-многомыслящий-разумный-твердотопливный лениво просматривал исторические хроники древних веков цивилизации Земли, как вдруг его поразил вид одного растения, плоды которого отозвались в наследственной памяти странно манящим вкусовым ощущением. Мутант хомо-многомыслящий-разумный-твердотопливный (в дальнейшем будем называть его для краткости ХМЫРЬ) тут же почувствовал желание – что характерно для землян того будущего времени – съесть такой же плод. Он протянул руку с одним-единственным пальцем, предназначенным для нажимания кнопок, тронул сенсор кибер-исполнителя желаний. Тотчас же в стенке его универсальной персональной жилой ячейки открылось отверстие, и в рот скатилось сочное, только что синтезированное яблоко.
Все двадцать два глаза ХМЫРЯ зажмурились от удовольствия, и он подумал, что древние земляне, именовавшие когда-то себя людьми, пусть и имели всего два глаза и лишние конечности, всё же умели чувствовать прекрасное желудком…
Ещё пару средних тысяч лет спустя
Где-то в сто пятьдесят первом блоке десятой зоны седьмого сектора пятого уровня третьей спирали Всегалактический единый Мозг-анализатор (ВЕДЬМА) внезапно ощутил незапланированную эмоцию, что в общем-то было характерно и для других Галактических Мозгов этого типа окружающего метагалактического пространства.
В течение коротких трёх тысяч лет, проанализировав эмоцию, ВЕДЬМА понял, что это одна из бесчисленного количества его звёздных клеток, называемая когда-то Солнцем, вспомнила что-то приятно-грустное из своей истории. Перестроив логические и чувственные цепи, ВЕДЬМА подключил начальный сигнал этой звезды-клетки к общему каналу и всем своим многотысячепарсековым телом ощутил мысль – нарушительницу покоя: эх, яблочка бы сейчас… да бокал мамонтовки… да чтоб ни о чём не думать…
1975 год
Сидоров и время
Сцена 1
Отдалённое будущее.
На экране проявляется кабинет Сидорова, аскетически голый, как пустая могила. В кабинете сидит на полу Сидоров и тоскливо смотрит в трёхмерное пространство. На лице его – великая игра мысли, отчего искушённому зрителю становится ясно, что и в будущем Понедельник – день тяжёлый.
Вдруг в кабинете со взрывом петарды (или любым другим вплоть до атомного – лишь бы укладывался в смету) появляется абсолютно лысый – по последней моде – человек в синей поддёвке и атласных шароварах. Это шеф Сидорова по фамилии Иванов-Водкин.
– Хеллоудуюду, – гундосит он, застряв взглядом в потолке. – Задание на сегодняшний день у вас несложное, Петров: необходимо раз и навсегда покончить с вопросом – есть ли жизнь на Марсе.
– Сидоров я, – говорит Сидоров.
– Хрен редьки не слаще, – отвечает Иванов-Водкин и с этими словами исчезает, поддерживая тлеющие от телепортации шаровары. Камера крупным планом показывает потолок, в который упирался взгляд начальника: в этом месте наличествует оплавленная дырка.
Сидоров хладнокровно поминает мать, отца, бабушку и всех остальных родственников шефа тёплым словом и усилием мысли материализуется на Марсе. Как и шеф, он свободно владеет якобы телекинезом, но поскольку он моложе – телекинез у него совершеннее, без дыма и запахов серы.
Пока он материализуется, по экрану течёт время в форме жёлтых звёздочек. Появляется этикетка: «Коньяк армянский, московского разлива, без консервантов». Слышится задумчивая мелодия – это специально выписанный из-за границы певец и актёр Адриано Челентано исполняет под оркестр Поля Мориа «Дубинушку».
Сцена 2
Жизнь на Марсе как будто бы есть. Таково у Сидорова первое впечатление. Материализовался он прямо в толпе и теперь в своём модном скафандре выделяется, как судья на футбольном поле.
Побежала вдруг толпа, и Сидоров с ней. Прибежали, стали в очередь. Прошёл слух, что дают конфеты «Бычье молоко», однако с какой-то нагрузкой.
Двое пришельцев с очень дальних звёзд пытаются прорваться без очереди, маскируясь под инвалидов с Земли, в происходящее вмешиваются две старушки-марсианки, и пришельцы, теряя калоши и щупальца, отправляются к себе домой с последней космической скоростью. У Сидорова закрадываются в душу первые сомнения касательно жизни на Марсе.
В это время к очереди подходит марсианин с большой дороги. Увидев Сидорова, обилием блях и пуговиц напоминающего местных полицейских, он пугается и неожиданно для себя самого вежливо спрашивает, кто последний. Ему доходчиво объясняют, как этого последнего найти.
Когда Сидоров наконец подступает к прилавку, конфеты уже кончаются, зато остаётся «нагрузка»: это двухсотлетней давности подписка на журнал «Итоги».
Сцена 3
Сидоров на пляже.
Далеко за морем что-то сильно дымит. Выясняется, что это первая марсианская атомная электростанция, работающая на привозной солярке. Её построили на Марсе первые переселенцы с Земли, о чём писал ещё известный магацитл Алексей Толстой в своём отчёте «Аэлита».
Искупавшись, Сидоров выходит из воды зелёный, как крокодил Гена. В руках у него нечто вроде рыбьего скелета о двух головах – спереди и сзади.
– А ну, гад, брось обратно! – говорит вдруг «скелет» человеческим голосом на двух языках сразу – русском и матерном. – Чего пристал, лодырь? Селёдки не видал? Отпусти в воду, не то сдохну, а тебя посодют за контрабанду!
– Ну, шельмы! – удивляется Сидоров. – Тут и селёдка разговаривает! Может, я тебя на Землю отвезу, в чистую воду пущу? Если найду, конечно.
– Я те отвезу, шутник! Чистая вода – яд для мене! У мене организма такая – в чистой воде жить не могеть!
– А желания ты, случайно, не выполняешь?
– Что я тебе – золотая рыбка, что ли? Отпусти, говорю!
Сидоров, потея от нахлынувших чувств, выпускает удивительную марсианскую селёдку в воду, языком пробует зелёный налёт на коже и безошибочно определяет: стрихнин!
Сцена 4
Вдруг обнаруживается, что у Сидорова неизвестные марсиане стянули скафандр.
Вот железо-кислород! – думает Сидоров, отправляясь почти в чём мать родила – в рубашке – в местное ателье. Нету тут жизни. Какая же это жизнь, ежели эти дураки не понимают, что скафандр продать нельзя, он одноразовый. Так и доложу!
В ателье он начинает примеривать новый скафандр, сшитый по марсианской моде задом наперёд. Мастер, похожий по большому счёту на разумного таракана с лицом «кавказской национальности», бегает вокруг него с медным тазом вместо зеркала. В зеркале этом отражается все, кроме Сидорова и скафандра.
– А тут у вас что? – невнятно спрашивает Сидоров, застряв головой в рукаве.
– А тут, хе-хе, дырка узковата, – находчиво отвечает мастер.
Снять приросший к коже скафандр оказывается невозможным. Так Сидоров и выходит перекошенный на улицу, мечтая убить режиссёра фильма. Рядом вдруг появляется из ничего выходец из ещё более отдалённого будущего, чем то, откуда сам Сидоров. Они знакомятся. Сидоров поражён – это его праправнук!
– Но у меня нет детей! – говорит он сильно волнительным голосом.
– Нету – так будут! – загадочно улыбается праправнук.
Интересно, от кого? – размышляет вконец озадаченный Сидоров. От Кати или от Фроси? Или, не дай бог, от Люси?!
Последняя мысль пугает его до заикания. Люся была дочерью шефа и походила на него как две капли воды.
