Спорить Ева не стала, хотя ей и не по душе было расставаться с любимой курткой, удобной и неприметной, цвета хаки, с массой потайных карманов и глубоким капюшоном, скрывающим лицо от посторонних взглядов.
– Когда приземлишься, – продолжала давать указания Клэр, натягивая куртку, – обязательно сними деньги с моей карты или купи билет куда-нибудь – все равно куда, – чтобы пустить мужа по ложному следу.
Клэр переложила свой ноутбук в Евину сумку, затем открыла косметичку, вытащила оттуда пластиковый контейнер с зубной щеткой и сунула его в карман куртки. Подобная забота о гигиене в столь напряженный момент показалась Еве странной, однако она промолчала. Из бумажника Клэр достала лишь пачку денег, все остальное бросила обратно в сумку и вручила ее Еве.
– Только поторопись, – наказала она. – Муж наверняка заблокирует карту. ПИН-код – 3710.
Ева молча кивнула, хотя чужие деньги ей были не нужны, и протянула Клэр свой кошелек, даже не потрудившись в него заглянуть. Она с радостью избавилась от этого барахла. Наличные на первое время она спрятала под одежду, остальная сумма дожидалась ее на свободе.
Ева влезла в розовый свитер. Еще немного, и все закончится. Главное, чтобы у Клэр не сдали нервы. Через полтора часа самолет вылетит в Пуэрто-Рико, а там Ева найдет способ исчезнуть со всех радаров. Изменит внешность, арендует лодку или небольшой самолет (денег у нее хватит) и свалит с острова. А уж как Клэр распорядится своей новой жизнью – не ее дело.
Еве вдруг вспомнилось, как всего неделю назад на баскетбольном матче Декс повернулся к ней и заявил: «Единственный способ заполучить документы на чужое имя – обменяться ими с кем-то». Удивительно, но его слова стали пророчеством, которое сбылось в туалетной кабинке для инвалидов в четвертом терминале аэропорта имени Джона Кеннеди в Нью-Йорке. От этой мысли Ева едва не расхохоталась.
Клэр возилась с молнией на Евиной бывшей куртке. Интересно, кто будет ждать ее в Окленде? Поначалу ее наверняка примут за Еву – из-за одежды. Поскольку на этом сходство заканчивается, преследовать женщину не станут.
– Надеюсь, ты не против.
Ева прижала к груди недавно купленный телефон.
– Там фотографии и пара голосовых сообщений от мужа…
Если Клэр обнаружит, что в памяти нет ни одного снимка и ни одного сохраненного номера, а в истории вызовов – единственная запись, это может вызвать подозрения. Не хочется рисковать.
– Мне нужно, чтобы ты сняла пароль, иначе я не смогу отсканировать электронный билет, – продолжила Ева, протягивая Клэр ее телефон. – Или ты хочешь оставить его? Тогда надо где-то распечатать билет.
– Нет, забирай, – отказалась Клэр. – Меня могут по нему выследить. Я только спишу один номер.
Она выудила из сумки ручку и быстро нацарапала цифры на обороте старого чека.
Объявили посадку на рейс до Окленда. Беглянки переглянулись. Страх на их лицах мешался с воодушевлением.
– Вроде все, – выдохнула Клэр.
Сейчас она сядет на самолет и через пару часов окажется под ярким калифорнийским солнцем, не имея ни малейшего представления о том, что ее там ждет. Ева почувствовала укол совести. Впрочем, Клэр казалась такой решительной и дельной. Она справится.
– Спасибо, что помогла мне начать жизнь заново.
Клэр притянула ее к себе, обняла и прошептала:
– Тебе спасибо. Ты спасла меня. Я этого не забуду.
И решительно вышла, устремленная к новой жизни. Смешалась с толпой пассажиров. Камеры наблюдения зафиксировали выходящую из туалета стройную женщину в зеленой куртке и надвинутой низко на глаза кепке с логотипом Нью-Йоркского университета.
Ева снова заперла дверцу кабинки и прислонилась лбом к холодному кафелю стены, дожидаясь, пока выйдет утренний адреналин и спадет напряжение, сменившись вялостью и туманом в голове. Однако расслабляться еще рано – это пока не свобода. Правда, сейчас она ближе, чем когда бы то ни было.
* * *
Ева еще долго просидела в запертой кабинке, представляя, как Клэр летит на запад, вслед за солнцем, навстречу свободе, и вышла, лишь когда объявили посадку на рейс 477 до Пуэрто-Рико. Миновала длинную очередь ожидающих. Краем глаза поймала свое отражение в зеркале и удивилась, насколько спокойной выглядит, хотя внутри вся трепещет от предвкушения близкой свободы. Закатала рукава розового кашемирового свитера, вымыла руки, забросила ремешок новой сумки на плечо и двинулась в зал под камеры видеонаблюдения.
У выхода на посадку вперед не лезла, ждала поодаль, по привычке сканируя взглядом толпу. Интересно, наступит ли такой день, когда она перестанет оценивать возможные риски и опасности, попадая в новое место?
Все вокруг, казалось, были поглощены собственными мыслями и жаждали лишь одного – скорее убежать от нью-йоркских холодов к ласковому карибскому лету.
Усталая сотрудница аэропорта объявила в микрофон:
– На рейс остались места. Желающие могут зарегистрироваться прямо у стойки.
Пассажиры, одетые в яркие курортные тряпки, принялись выстраиваться в очередь, стараясь занять место поближе к началу, но у стойки работала всего одна, та самая усталая сотрудница, поэтому в суматохе дела продвигались медленно. Ева встала в конец очереди за большой шумной семьей с четырьмя детьми. Вдруг в сумке у нее звякнул телефон Клэр. Не сумев побороть любопытство, она вытащила его и прочла сообщение:
Что, мать твою, все это значит?
Даже на расстоянии она почувствовала яростную злобу, таящуюся в этих словах, – отравляющую, парализующую и, увы, столь хорошо ей знакомую. Не успела она опомниться, как раздался звонок. От неожиданности она чуть не выронила телефон. Ева торопливо перевела вызов на голосовую почту. Снова звонок. Опять и опять. И почему очередь так медленно двигается! Скорее бы уже сесть на самолет и оказаться в воздухе. В безопасности. На пути к свободе.
– Почему стоим? – поинтересовалась женщина за спиной Евы.
– Говорят, люк не открывается.
– Ясно.
Когда подошла очередь Евы, она протянула сотруднице телефон и та отсканировала билет, даже не взглянув на имя. Получив телефон обратно, Ева тут же отключила его и бросила в сумку. Регистрация продолжалась, Ева стояла у телетрапа в толпе пассажиров, ожидающих посадки с возрастающим нетерпением. В сутолоке кто-то случайно толкнул ее, смахнув сумку с плеча, и все вещи рассыпались по полу.
Еве пришлось наклониться, чтобы собрать все обратно. Она обернулась и посмотрела в зал. Толпа закрывала ее от взгляда сотрудников аэропорта. Это шанс! Ее исчезновения сейчас никто не заметит. Рейс не заполнен, так что ее незанятое место никому не бросится в глаза. Регистрацию она прошла. Клэр уже на пути в Окленд.
Решать надо быстро. Достаточно отойти в сторону, сделав вид, что ей опять звонят. И она сольется с толпой, превратится в одного из сотен мало различимых пассажиров, поглощенных собственной жизнью. Потом выйти из аэропорта и взять такси до Бруклина, найти парикмахерскую, подстричься и покраситься в темный. Купить за наличные билет на другой рейс по документам Клэр. В конце концов, Клэр Кук – не такое уж редкое имя, и в Нью-Йорке вполне могут жить две полные тезки. А затем, когда она приземлится и исчезнет, это имя отправится в небытие.
Как и она сама.
Клэр
22 февраля, вторник
Только через час после того, как мы оторвались от земли и поднялись в воздух, моя тревога отступила. Сердце перестало бешено биться, и я вдохнула полной грудью – в первый раз за долгие годы. Самолет, на котором я должна была отправиться на Карибы, сейчас летит где-то над Атлантикой, за тысячи миль отсюда. Через пару часов он приземлится в Пуэрто-Рико, подрулит к терминалу, и Ева, не замеченная никем, скроется в пестрой южной толпе. Рори уже, наверное, вскрыл мой пакет, и, когда ему доложат о моем исчезновении, он будет искать Клэр Кук или Аманду Бернс. О Еве Джеймс он ничего не знает.
Вдруг вспомнилось, как давным-давно (мне было тогда тринадцать) мы сидели с мамой на крыльце и я жаловалась ей, что уже несколько недель кряду одноклассницы подстерегали меня в коридоре или раздевалке и обзывали. Мама предложила вмешаться, но я запретила ей, опасаясь, что станет только хуже. «Как же я хочу просто исчезнуть!» – заявила я тогда. Мы сидели бок о бок и смотрели на маленькую трехлетнюю Вайолет, бегающую по нашему крошечному двору мимо розовых кустов.
«Если повнимательнее присмотреться, Клэр, решение обязательно найдется. Надо только набраться смелости, чтобы увидеть его», – посоветовала мама и сжала мою руку в своих ладонях.
Тогда ее слова ничего мне не сказали, лишь озадачили; теперь же я поняла: она наставляла меня на будущее – никогда нельзя сдаваться. Я металась между двумя одинаково ужасными перспективами: вернуться к разъяренному Рори или попасть в руки лихих людей, посланных Нико. И тут появилась Ева и спасла меня.
Бедняга, ей тоже пришлось многое вынести. Куда бы она ни уехала, надеюсь, ей удастся найти счастье. Возможно, она купит себе уединенный домик у океана, и кожа ее потемнеет от загара, а светлые волосы, наоборот, еще больше выгорят на солнце, отрастут и будут струиться по плечам.
Убежать ото всех. Начать с чистого листа. Вот что нужно нам обеим. Именно это и свело нас.
Поразительное совпадение. Неожиданная удача в череде невзгод.
Счастье, переполняющее меня, выплескивается наружу радостным смехом. И пугает ничего не подозревающего соседа. Я извиняюсь и отворачиваюсь к иллюминатору, где городские ландшафты постепенно сменяются зелеными полями. Расстояние между мной и Рори растет с каждой секундой. И это не может не радовать.
* * *
Через шесть часов наш самолет приземляется в Окленде. Прежде чем опуститься, мы делаем несколько кругов над Сан-Франциско, и командир борта по громкой связи очень любезно обращает наше внимание на такие достопримечательности, как знаменитый мост Золотые Ворота и здание «Трансамерика». Из-за волнения я почти ничего не вижу. Ожидая высадки в плотной толпе людей, я прикрываю глаза и вспоминаю, как мы с Вайолет часами играли в «Что ты выберешь?», придумывая невозможные, уморительные варианты: «Что ты выберешь: проглотить разом десять тараканов или каждый день в течение года есть на ужин одну только печенку?» Я тихо улыбаюсь, представляя, что бы мы с сестрой придумали сейчас: «Что ты выберешь: быть женой богатого, но жестокого человека или начать жизнь заново без денег и имени?» Для меня ответ очевиден.
Наконец подают трап, и высадка начинается. Я занимаю место в очереди и натягиваю кепку поглубже – лучше не рисковать и не показывать лицо камерам видеонаблюдения. Первое, что я сделаю, сойдя на землю, – это позвоню Петре и скажу, что сбежала в Окленд, потом найду самый дешевый мотель, где не станут приставать с расспросами. С четырьмя сотнями баксов в кармане шиковать не приходится.
Выйдя из терминала, я начинаю осматриваться в поисках таксофона и замечаю, что вокруг творится неладное: люди будто приклеились к экранам телевизоров в закусочных и кафе. Иду к ближайшему бару, где уже скопилась небольшая толпа, и заглядываю через головы собравшихся. На экране кабельные новости без звука, хмурая женщина в строгом костюме, судя по подписи – Хиллари Стэнтон, официальный представитель Национального совета по безопасности на транспорте, – рассказывает что-то с мрачным видом. Читаю бегущую строку:
Мы не знаем, что послужило причиной аварии. Строить предположения еще рано.
Следом появляется диктор. За то время, пока исчезает бегущая строка, успеваю заметить заголовок:
Крушение рейса 477
Не может быть! Я перечитываю опять в надежде, что слова сложатся иначе и смысл – ужасный, пугающий, невозможный – изменится.
477 – номер моего рейса до Пуэрто-Рико.
Проталкиваюсь ближе. Снова появляется бегущая строка:
Власти пока не дают никаких комментариев относительно причин аварии. Очевидно лишь то, что выживших, скорее всего, не осталось.
Рейс 477 направлялся в Пуэрто-Рико. На борту находились девяносто шесть пассажиров.
На экране виден океан с плавающими на поверхности обломками самолета.
От этой картинки у меня подкашиваются ноги, и я едва не падаю на мужчину, стоящего рядом. Он подхватывает меня и помогает устоять.
– Вы в порядке?
Стряхиваю его руку и протискиваюсь сквозь толпу к выходу, не в силах примирить только что увиденное на экране с образом Евы, еще живым в моей памяти, – со звуком ее голоса, ее улыбкой, которой она проводила меня на спасительный рейс.
Дрожащими пальцами достаю из кармана чек с нацарапанным на обратной стороне номером Петры и набираю цифры. Механический голос в автомате просит меня опустить доллар с четвертью. Торопливо нашариваю в кошельке у Евы пять монет и одну за другой проталкиваю в щель, но вместо гудков раздается пиликанье и тот же механический голос отвечает: «Извините, номер больше не обслуживается». Наверное, впопыхах я ошиблась, нажала не туда или дважды ввела одну и ту же цифру. Делаю глубокий вдох, выскребаю монетки из лотка для сдачи и еще раз медленно набираю номер, стараясь сдержать дрожь в руках.
Опять то же самое.
Опускаю трубку. Кажется, все это происходит не со мной. Реальность будто ускользает. На ватных ногах дохожу до ряда пустых стульев и усаживаюсь на первый попавшийся. Мимо мелькают люди с чемоданами, сумками, упирающимися детьми, звонящими мобильными телефонами.
Вероятно, там, в туалетной кабинке, я из-за волнения неправильно списала номер – нахлынувший адреналин рассеял внимание.
И теперь я полностью отрезана от прошлого.
Картинка на телеэкране сменилась.
Список пассажиров еще не опубликован, однако представители Национального совета по безопасности на транспорте обещают к вечеру предоставить всю информацию.
Теперь моя и без того непростая задача усложнится в сотни раз. Подобные трагедии вызывают ажиотаж. Сначала СМИ будут смаковать жуткие подробности и строить догадки, что же пошло не так, потом начнут выжимать слезу из аудитории: примутся писать о погибших пассажирах – их безутешных семьях, несбывшихся надеждах, оборванных жизнях, – и непременно раздобудут фотографии, на которых те еще живут, веселятся и ничего не подозревают. Учитывая популярность Рори, мою историю раздуют до небес. Мое лицо скоро появится во всех новостях, и тогда шансы остаться неузнанной и начать новую спокойную жизнь сведутся к нулю. Я стану второй Мэгги Моретти, еще одной трагедией в непростой судьбе Рори, которую он с честью переживет. Без денег, без документов, без друзей и без укрытия мне долго не протянуть.
Нет, сдаваться глупо. Я открываю Евину сумку и, порывшись, выуживаю оттуда связку ключей и бумажник. На водительских правах указан адрес – дом 543, Ле Рой. Что ж, выбора нет. Выхожу из аэропорта под яркое калифорнийское солнце и ловлю такси.
* * *
Мы мчимся по автостраде. Очертания Сан-Франциско проглядывают за промышленными зданиями на восточном берегу залива, но мне сейчас не до красивых видов. Перед глазами снова встает Ева – воодушевленная, полная решимости начать новую жизнь и еще не подозревающая, что ее надеждам не суждено сбыться. Я прижимаюсь лбом к холодному стеклу, стараясь не расплакаться. Нельзя давать воли чувствам на людях.
Вскоре мы сворачиваем на улицы университетского кампуса. На тротуарах полно жизнерадостной молодежи. Пытаюсь представить, что сейчас делает Рори. Скорее всего, отменил встречу в Детройте и мчится в Нью-Йорк; скопленные мной деньги положит на свой счет, а все остальное спрячет в секретном шкафчике.
Студенты то и дело перебегают дорогу, почти не глядя по сторонам. Мы огибаем восточную границу кампуса и въезжаем в жилой район с живописными холмами и извилистыми улочками, засаженными высокими мамонтовыми деревьями. Я смотрю в окно и думаю о том, что ждет меня за дверью Евиного дома, – дома, в котором она жила с мужем столько лет и в котором до сих пор находятся их фотографии, памятные вещицы, любимые кресла. А теперь туда вторгнусь я – незваный, непрошеный гость; буду готовить на их кухне, мыться в их душе, спать в их кровати. Меня передергивает, я гоню от себя эти мысли.
Таксист тормозит у белого двухэтажного дуплекса с длинным крыльцом и двумя одинаковыми дверьми по краям. Окна справа наглухо занавешены от посторонних глаз. Перед домом возвышается большая ель, затеняющая двор. В левой части дома никто не живет – сквозь стекла видны пустые комнаты с лепниной под потолком и паркетными полами. Хорошо, что не придется отвечать на расспросы любопытных соседей.
Я достаю ключи и один за другим перебираю их, пытаясь открыть входную дверь. Наконец замок подается. Нажимаю на ручку, толкаю дверь и… замираю от страха. Я забыла о сигнализации – сейчас она поднимет на уши район. Все тихо. К пыльному запаху пустого дома поначалу примешивается едва ощутимый сладковатый аромат, то ли цветочный, то ли химический, а потом исчезает.
Я запираю дверь, осторожно обхожу пару туфель, будто только что сброшенных хозяйкой в коридоре, и прислушиваюсь: вдруг тут кто-то есть? Однако дом, несмотря на беспорядок, кажется совершенно безлюдным.
Сумку снимаю с плеча и оставляю у входа на случай, если все-таки придется быстро ретироваться. Крадусь на кухню. Никого. Только груда грязных тарелок в раковине и недопитая банка диетической колы на столе. Дверь, ведущая на задний двор, заперта на цепочку.
Медленно и очень осторожно поднимаюсь на второй этаж и осматриваю верхние комнаты. Их всего три: ванная, кабинет и спальня. На кровати и на полу валяется брошенная, будто впопыхах, одежда. Хозяев нет. Я одна в доме, можно выдохнуть.
Возвращаюсь в гостиную и опускаюсь на диван. Прячу лицо в ладонях и даю волю эмоциям, на которые оказался богат этот день: сначала паника, отчаяние, затем страх быть узнанной.
И вдруг Ева вновь встает перед глазами. Я обязана ей спасением, и вот теперь она на дне Атлантического океана. Была ли ее смерть страшной и мучительной или она потеряла сознание от недостатка кислорода и погибла, не страдая? Я делаю несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. Я в безопасности. Мне ничего не угрожает. За окном проезжает машина. Вдалеке звонят колокола.
Я поднимаю голову. По стенам гостиной развешаны абстрактные постеры в рамах, рядом с диваном стоят мягкие кресла. Комната небольшая, но уютная; мебель качественная и без претензии – не то что в доме, из которого я сбежала.
В кресле напротив телевизора заметна вмятинка – вероятно, там часто сидели. Остальная мебель выглядит как новая, будто ей и не пользовались вовсе. Еще раз осматриваю комнату и не могу отделаться от навязчивого ощущения, что здесь что-то не так. Возможно, причина в царящей всюду небрежности, будто хозяин только что вышел и вернется через минуту. Интересно, а где стояла больничная койка ее мужа, где работники хосписа отсчитывали ему таблетки, отмеряли лекарства, мыли руки? Не вижу никаких свидетельств того, что здесь кто-то долго болел. Даже на ковре нет никаких следов.
У противоположной стены – стеллаж с книгами. Я подхожу ближе, чтобы разглядеть названия – в основном это труды по биологии и химии, на нижних полках несколько учебников. «Работу пришлось бросить, когда он стал совсем плох». Может, Ева или ее муж преподавали в Беркли?
