А еще мне хочется забыть раз и навсегда, что я когда-то был влюблен. Забыть каждого из бессмертных, что стоят вокруг меня, точно стражники на моем пути. Забыть своего проклятого дядю и то, что он принес это горе в нашу семью. Забыть Найджела и то, что он предал нас и бросил меня задыхаться в луже собственной крови.
И меня просто распирает от желания проклясть ее. Я хочу забыть ее лицо. Забыть ее имя. Ее острый ум. Ее смех. То, как я ощущал себя полным надежд и страстей, и мечтаний, и чувств. Для меня Селина Руссо умерла прошлой ночью в соборе Сен-Луис. Точно как умер и я.
Настоящий герой нашел бы способ вернуться к ней. Нашел бы способ получить прощение для своей потерянной души. Получить шанс снова выйти на свет.
Только такого способа нет. А я никакой не герой. Поэтому я выбираю путь разрушения.
Эмили
Их называли пиками Ромео.
В бледном свете матушки-луны они походили на железные короны, надетые на вершины тонких колонн, что поддерживали балкон. Куски скрученного металла с шипами, указывающими в небеса, предназначенными предостерегать непрошеных гостей.
Эмили улыбнулась сама себе.
На самом деле они предназначались вовсе не для каких-то там непрошеных гостей. Они были созданы для потенциальных «Ромео», которые трудились над соблазнением своих благочестивых «Джульетт». Только представить… разгоряченный молодой человек, готовый взобраться по балкону, когда ему не терпится заслужить восхищение своей дамы сердца. Эти пики поймают его за яйца, в самом прямом смысле слова. Жуткое, однако подходящее наказание для города, у которого такое же жуткое, полное призраков прошлое.
Другими словами, Эмили находила подобные легенды просто восхитительными.
Она дождалась, пока звуки шагов последнего прохожего не растворятся вдалеке. Пока вокруг нее не останется лишь шелест листвы на ветках деревьев и стрекотание цикад в кустах. Мелодия раннего мартовского вечера.
Подобные пики не смогут сдержать ее. Она не какой-то там безмозглый Ромео и совсем не Джульетта, затаившаяся в розовых зарослях, особенно если сравнивать с другими. Эмили ухватилась за металл изящной колонны, согретый солнечными лучами, и начала карабкаться наверх. Как только она добралась до первого балкона, то юркнула в тень за перилами, и листва защекотала ей сзади шею, путаясь в ее каштановых кудрях. Из дома за окном доносился шум суматошных слуг, которые носились с приготовлениями к вечерней трапезе, и оттуда тянулся едва уловимый аромат пота, соленый и сладкий одновременно, манящий Эмили.
Осторожничая, чтобы издавать не больше шорохов, чем привидение, Эмили вскарабкалась по узким железным колоннам на третий этаж здания. И снова она скрылась в тени, поджидая, чтобы убедиться, что ее никто не заметил, а затем выпрямилась и встала, вглядываясь в здание напротив, изучая каждую его деталь.
Прошло уже две недели после жутких событий в соборе Сен-Луис. Согласно отчетам и рапортам, ее младший брат, Себастьян, единственный живой наследник династии Сен-Жерменов, был смертельно ранен, из его горла в буквальном смысле вырвали кусок плоти. Неделю назад по французскому кварталу разлетелся слух о том, что монсеньор пришел и ушел, обговорив детали прощальной церемонии, однако последние приготовления к похоронам так и не были закончены.
Все это заставляло Эмили нервничать, а она ненавидела подобные ощущения. Ей необходимо получить ответы на свои беспокойные вопросы, чтобы она спокойно могла приступить к следующей фазе своего грандиозного плана. Поэтому-то она и стояла теперь на заброшенном балконе напротив ресторана «Жак», пытаясь разглядеть хотя бы намек на фигуру своего брата в окнах, на то, что он мог невероятным образом выжить.
Прошел час, но Эмили продолжала щуриться и всматриваться. Она скрестила руки на своей худенькой груди. Нет, невозможно, чтобы Бастьян выжил после того, как такой сильный вампир, как Найджел, почти что оторвал ему голову. Ни одному смертному не под силу вынести подобные мучения. Быть может, было бы поэтичнее, если бы Бастьян погиб в огне, однако подобной участи Эмили не желала никому, даже худшему из своих врагов. Такой смерти – медленной и мучительной, когда задыхаешься от копоти и собственных криков, – не заслуживает никто.
Ее пальцы пробежали по неровной коже на шее. Даже темная магия, которая превратила ее в волчицу, не смогла полностью исцелить те увечья. Уверенность Эмили лишь росла.
Некоторые раны она носила не на коже, они навеки остались в ее душе.
Нет. Ее брат не мог выжить после нападения Найджела Фитцроя, которое она же и спланировала. А Никодим скорее погибнет сам, чем обратит Себастьяна в вампира. Риск, что ее брат просто-напросто сойдет с ума, был слишком велик, особенно учитывая случившееся с их родителями, не говоря уже о перемирии, заключенном Падшими с Братством. Если ее дядя приведет нового вампира в город, не спросив перед этим разрешения у Луки, грянет война.
Никодим не мог рисковать новой войной. Этот урок он усвоил еще в далеком прошлом. Урок, который однажды сделал его слабым. Предсказуемым. Наполнил страхами. Какая жалость, однако, что ее дяде еще лишь предстоит усвоить величайший жизненный урок из всех: существо, не имеющее страхов, есть существо, способное на все.
Какое-то движение привлекло внимание Эмили на верхнем этаже здания напротив. Темно-синие бархатные портьеры раздвинулись, и в окне появилась фигура, которая была Эмили знакома.
Одетта Вальмонт.
Злость пробудилась в душе Эмили, сдавив ее грудь ледяными клешнями. Она вдохнула воздух, наполненный ароматом жасмина, чтобы немного успокоиться. Какая удача – заполучить такого верного вампира, как Одетта, в качестве одного из своих доверенных лиц. Как бы это помогло успокоить ее смертные страхи, если бы подобный непобедимый бессмертный был рядом, чтобы защитить ее.
Вероятно, если бы у Эмили была опекунша вроде Одетты Вальмонт, ничего этого не случилось бы. Ей бы не пришлось рисковать жизнью ради спасения своего маленького брата из огня. Она бы не оказалась в ловушке пламени в тот день. Ей бы не пришлось предавать свою семью, данную ей от рождения, ради другой семьи, которую она выбрала после смерти.
Себастьян не заслуживал подобной верности. Он не сделал ничего, чтобы заслужить этого, разве что родился под счастливой звездой.
На протяжении почти десяти лет младший брат Эмили воспринимал защиту и верность Одетты как нечто само собой разумеющееся, как нечто само собой разумеющееся воспринимал он и служащих ему многочисленных вампиров. У Бастьяна было все, чего когда-либо желала для себя Эмили: верность; лучшее образование, какое только можно купить за деньги; полное светлых обещаний будущее. Шанс управлять королевством своего дяди, хотя он никогда даже не изъявлял подобного желания.
Что ж, все это выглядит вполне логично. Ибо Себастьян никогда и не заслуживал всего этого. Глупец, который умудрился вылететь из академии Вест-Пойнт из-за своего раздутого самомнения.
Эмили ни за что бы не упустила подобную возможность. Она бы встала во главе всех их, если бы только получила шанс. Однако это место никогда не предназначалась ей. Оно предназначалось любимому сыночку. Все всегда предназначалось Бастьяну. И в конце концов даже ее собственная жизнь оказалась отдана за него.
Больше десяти лет Эмили держалась на расстоянии. Наблюдала и ждала, чтобы узнать, кем станет ее повзрослевший младший брат. Путешествуя по миру, она внимательно читала все отчеты, которые отправлял ей Лука, и они лишь разжигали ее злость. Усиливали ее зависть.
Себастьяну предназначалось унаследовать все то, что Эмили презирала в своем дяде. Ему было уготовано стать мужчиной, которого больше всего и прежде всего волновали бы лишь деньги и влияние, который тем временем воспринимает как должное свою семью и миллионы возможностей, доступные ему.
Эмили нахмурилась, наблюдая, как миленькая фигура Одетты двигается по роскошному залу. Темные локоны девушки повернулись к окну, и показалось печальное личико. Обеспокоенное чем-то.
Улыбка расцвела в уголках губ Эмили.
Она с радостью подставит свое плечо этой очаровательной пиявке, чтобы та на нем поплакала. С удовольствием выслушает все ее тревоги и страхи. Вытрет загрустившие глазки. А потом разорвет ее лебединую шею.
В следующий миг всем известный наемный убийца Львиных чертогов показался в поле зрения Эмили, прямо за плечом Одетты.
Радость Эмили тут же растворилась. Шин Джейяк ее беспокоил. Расследование Луки помогло связаться с помощником на Крите, который заглянул в архивы греческого Братства, откуда выяснилось, что наемник представляет серьезную угрозу для них всех. Он был ловок в обращении со всеми видами кинжалов и мечей, а также знал бесчисленное множество способов убийств даже без оружия, мог отнять жизнь голыми руками. Уже три разные стаи оборотней пытались избавиться от Джея, в итоге погибли все до единого, а этот убийца каждый раз бесследно исчезал. Если Джей узнает, что в убийстве Бастьяна была замешана Эмили или что Братство предоставило ей укрытие, никакое перемирие не спасет их от гнева этого вампира.
Эмили продолжала наблюдать за Одеттой и Джеем, а зависть тем временем продолжала прожигать ей желудок. Наконец она заставила себя расправить плечи и размять шею.
Зависть – это малодушно, – мелочная эмоция. Сильные не сдаются в ее объятия.
Они идут в бой.
Эмили еще раз осмотрела все три этажа здания, как делала на протяжении всей последней недели, не обнаружив никаких признаков присутствия Бастьяна. И ни намека на безрассудного новорожденного вампира, разгуливающего по комнатам «Жака». Никаких тел, от которых приходится избавляться под покровом ночи. Никаких свидетельств, что там, в темных углах, поджидают бессмертные, готовые обучить Бастьяна своим бездушным урокам кровопролития.
Если ее брат и впрямь восстал из мертвых, он бы уже проскользнул во мраке. В ту же ночь две недели назад, когда произошел инцидент в соборе, Эмили расставила своих оборотней-часовых по всем углам улицы рядом с парфюмерным салоном Валерии Генри, ибо это было единственным местом во всей Луизиане, где Бастьян мог бы заполучить для себя fetiche, талисман, созданный защищать его от дневного света.
Однако даже духа ее брата не появлялось возле этого салона.
Все говорило Эмили о том, что ее план сработал: у дяди больше нет живого преемника, которому можно передать свое наследство. Он был уничтожен руками его же племянницы, которую дядя бросил когда-то умирать.
Но тогда почему же Никодим не передал останки Себастьяна для захоронения в их семейном склепе? И почему Эмили до сих пор переживает?
Если Лука узнает, что она натворила, он скажет, что ей не о чем волноваться. Ее верный любовник скажет, что дядя достаточно умен и не стал бы нарушать мирное соглашение. Однако Эмили не могла рассказать Луке. Пока что не могла. Вероятно, он согласился бы, что ей давно следовало отомстить за свою трагическую смерть, однако он не одобрит ее методы. И наверняка разозлится из-за того, что она провоцирует Падших спустя десять лет перемирия и ставит под угрозу безопасность Братства.
В любом случае, что сделано, то сделано. И хотя у Никодима много недостатков, он никогда не изменял своим извращенным принципам. Он ведь наблюдал, как умирала она, и даже пальцем не пошевелил, чтобы спасти племянницу. Когда мать Эмили, Феломена, бросилась под солнце, он не спас ее от смерти и после не оплакивал ее.
Эмили хотелось верить, что Никодим не обратил Себастьяна в вампира.
Однако для ее брата делались исключения и прежде.
И пока Эмили не увидит своими глазами могилу Бастьяна под палящим солнцем Нового Орлеана, пока она не убедится, что он лежит под надгробным камнем и тело его гниет внутри, она не сможет отпустить свое беспокойство.
Завтра ночью она вернется. И послезавтра тоже.
Пока не узнает ответа на свой вопрос.
Одетта
Картина, представшая перед Одеттой, была жизнерадостной.
Три юные девушки стояли за окном магазина, а свет заходящего солнца наполнял все вокруг. Приглушенный смех наполнял пространство, смешиваясь с шорохами распаковываемых посылок, коричневая бумага летела во все углы еще не приведенного в порядок нового помещения. Иногда среди этой суеты и суматохи показывался щенок корги, который, звонко тявкая, дергал оберточные ленты, пытался жевать выброшенную бумагу, а потом подкидывал ее в воздух и радостно повизгивал.
Изящная девица с личиком в форме сердца и яркими голубыми глазами – ее звали Филиппа Монтроуз – приняла деловитую позу: руки уперты в бока, бровки сдвинуты, незнакомая Одетте товарка с медной кожей и черными волосами, напевая себе под нос, бодро сновала за прилавком, разбирая коробки с лентами и пестрыми тканями. И хотя обе девушки были сосредоточены на работе, их глаза оставались напряженными, то и дело возвращаясь к бледной подруге, устроившейся в уголке и устало улыбающейся, несмотря на синяки под глазами.
Одетта вздохнула, продолжая наблюдать за этой мизансценой, стоя в тени навеса у здания через дорогу.
Селина выглядела куда лучше, чем неделю назад, когда Одетта тайком навещала ее в последний раз. Однако прекрасная юная девушка очень похудела, роскошные изгибы ее тела как будто истаяли. И она по-прежнему двигалась очень осторожно, морщась почти при каждом движении; на рану у нее на шее были наложены швы, а правая рука безучастно болталась сбоку.
– Прошло всего две недели, – раздался мужской голос за плечом у Одетты. – Подожди, пусть пройдет еще немного времени. – Шин Джейяк остановился рядом с ней. – Несмотря на свой внешний вид, она правда выздоравливает. Люди куда упрямее, чем нам порой хочется думать.
– Это ты расспрашивал про Селину в больнице на прошлой неделе? – пробормотала она.
Он ничего не ответил.
Одетта скривила губы, косясь на него.
– Мне сказали, что джентльмен, не пожелавший раскрывать своего имени, приходил узнать о здоровье мадемуазель Руссо. – И несмотря на то что в голосе Одетты проскользнула усмешка, ее черные глаза оставались добрыми. – Я даже не ожидала, что тебя будет так сильно волновать благополучие какого-то смертного, Джейяк.
– Она немало значила для Бастьяна. – Костяшки пальцев на его левой руке побелели. – И Найджел не имел права причинять вред, который причинил, ни одному из них.
Одетта сглотнула, чувство вины снова начинало просыпаться внутри нее.
– Это была не твоя вина.
– И тем не менее. – Он сделал вдох. – Она уже лучше спит?
– Ей до сих пор снятся кошмары. Санитар в больнице сказал мне, что она просыпалась с криками почти каждую ночь перед тем, как ее не выписали три дня назад.
Джей помрачнел:
– Никодим наложил на нее чары лично. Воспоминания не должны причинять ей беспокойство.
– Ты же слышал рассказы о солдатах, которые лишались рук или ног во время сражений, а потом все равно ощущали конечности после потери. – Одетта уставилась на Селину, когда та встала и подошла к Пиппе, чтобы помочь с посылкой, за что получила выговор от подруги за то, что таскает такие тяжести. – Может быть, она просто слишком многого лишилась, – закончила фразу Одетта.
Они оба повернулись, когда мальчишка пробежал мимо них, ветер растрепал уложенные складки юбки Одетты и подол пальто Джея. Громкий смех срывался с губ мальчишки, пока его друг несся следом за ним. Напевавшая себе под нос брюнетка за витриной на другой стороне улицы выглянула в окно, чтобы тоже взглянуть на происходящее.
– Нам лучше уйти, пока никто не заметил нашей любознательности, – проворчал Джей.
– Еще минутку.
Выражение его лица немного смягчилось.
– Разумеется. Сколько тебе угодно.
Одетта вскинула брови.
– Осторожно, mon cher grincheux[51 - Мой дорогой ворчун (фр.).]. В один прекрасный день я могу обвинить тебя в сентиментальности.
– Я жду здесь не ради ее благополучия.
– Да неужели? – ухмыльнулась Одетта.
Он уставился на шрамы на тыльной стороне своей ладони.
– Ты помнишь тот вечер, когда мы отправились на поиски Мо Гвай?
Одетта кивнула, посерьезнев.
– Ты сказала, что обыщешь все земли со мной. Что сожжешь колдуна в пепел за то, что он сделал со мной, – продолжал Джей. – Потому что я твой брат.
Одетта снова кивнула, ком встал у нее поперек горла.
– Селина Руссо тебе небезразлична. – Он сделал паузу. – Ты моя сестра, Одетта Вальмонт. До скончания времен.
Не говоря ни слова, Одетта потянулась и взяла его за руку. Джей вздрогнул, но потом переплел свои покрытые шрамами пальцы с ее пальцами. Совсем не характерный для Джейяка жест, который тронул Одетту в том месте, где когда-то билось ее сердце, и магия темного дара заставила кровь в ее груди бежать быстрее.
– Ты когда-нибудь желал что-нибудь изменить в своем прошлом? – спросила она, когда они продолжили наблюдать за тремя особами, занятыми попытками обустроить магазинчик. – Жалел о чем-нибудь?
– Бессмертная жизнь слишком длинная, чтобы зацикливаться на сожалениях.
– Я пригласила Селину в наш мир, – вздохнула Одетта. – Быть может, если бы я этого не сделала, ничего из тех ужасных событий не случилось бы.
– Может быть. Однако решением самой Селины было отказаться от воспоминаний.
– Разве? – спросила Одетта едва слышно. – Бастьян сказал, он бы предпочел настоящую смерть.
– Он всего лишь мальчишка. Мужчина не прячется от своих страхов. Он встречает их лицом к лицу.
– Хотелось бы мне сделать его снова мальчишкой.
– Тогда получается, ты хочешь его уничтожить. – Голос Джейяка прозвучал резко.
– А ты сам когда-нибудь мечтал быть уничтоженным? Или мечтал вернуться к более простой, легкой жизни?
– Нет. – Он встретил взгляд Одетты, яростный огонек метался в его темных глазах. – Потому что тогда бы я никогда не встретил свою семью. Не нашел свою бы цель. Для меня это награда, достойная того, чтобы вытерпеть сотню тысяч порезов и утратить каждый осколок моей проклятой души.
Одетта сжала его руку.
