– Я знаю, что ты не имеешь в виду гонку, – коротко сказал Ганси.
Ной издал хриплый смех.
Ганси не смотрел ни на Кавински, ни на его пассажира – вездесущего Прокопенко. Тот всегда держался рядом, точно так же, как электрон тяготеет к ядру, но в последнее время, казалось, приобрел официальный статус закадычного дружка.
– Давай, чувак, – настаивал Ронан.
Пренебрежительным и сонным голосом Адам произнес:
– Я не понимаю, с чего ты решил, что мы сумеем его обогнать. Здесь пять человек…
– Ной не в счет, – перебил Ронан.
– Э! – возмутился Ной.
– Ты умер. Ты ничего не весишь.
Адам продолжал:
– И у нас включен кондиционер. Он в своем «Мицубиси» разгонится до шестидесяти за четыре секунды. А мы? За пять? Шесть? Посчитай сам.
– Один раз я уже его побил, – заявил Ронан.
Было нечто ужасное в том, что перспектива гонки таяла у него на глазах. Она маячила прямо перед ним, адреналин ждал возможности выплеснуться. И – разве он мог упустить Кавински?
У Ронана буквально всё тело ныло от бесплодного предвкушения.
– Да ладно. Только не в «БМВ».
– Именно в нем, – возразил Ронан. – В моем «БМВ». Кавински погано водит.
Ганси сказал:
– Это не относится к делу. И гоняться мы не будем. Кавински просто дерьмо.
Кавински между тем потерял терпение и медленно тронулся вперед. Блу наконец заметила белый «Мицубиси» и воскликнула:
– Он! Да он просто козел!
Несколько секунд все сидевшие в «Камаро» молчали, размышляя, каким образом Блу выяснила, что Джозеф Кавински козел. Нет, она, конечно, была права.
– Вот видишь, – произнес Ганси. – Джейн согласна.
Ронан увидел лицо Кавински, который, обернувшись, смотрел на них сквозь очки. И считал их всех трусами. От его взгляда у Ронана руки зачесались. Потом белый «Мицубиси» рванулся вперед в тонком облаке дыма. Когда «Камаро» достиг городской черты, Кавински уже скрылся из виду. Над шоссе висел жар, превращая воспоминание о нем в мираж. Как будто Кавински никогда и не было.
Ронан обмяк, словно из него выкачали боевой дух.
– Ты не умеешь веселиться, старик.
– Это не веселье, – заметил Ганси, включая поворотник. – Это проблема.
4
Когда-то Серый Человек готовился к другой карьере.
У него был университетский диплом по специальности, не имевшей ничего общего с насилием. Некогда он даже написал довольно неплохую книгу под названием «Идея братства в англосаксонской поэзии», которую рекомендовали к изучению в семнадцати колледжах по всей стране. Серый Человек тщательно собирал все списки студенческой литературы, которые мог найти, и складывал их в папку вместе с суперобложками, страницами верстки и двумя благодарственными письмами, адресованными его литературному псевдониму. Всякий раз, когда он нуждался в небольшой дозе внутреннего огня, Серый Человек доставал из ящика папку и перебирал содержимое, наслаждаясь баночкой пива (второй, третьей, четвертой, пятой…) Он все-таки оставил след в истории.
Впрочем, какую бы радость ни доставляла Серому Человеку англосаксонская поэзия, она, скорее, была хобби, нежели профессией. Он предпочитал работу, за которую мог браться, исходя из чисто практических соображений, и которая давала ему свободу читать и исследовать по собственному желанию. Вот почему он оказался в Генриетте.
В конце концов – думал Серый Человек – это была довольно приятная жизнь.
Поболтав с Дикланом Линчем, он поселился в маленькой гостиничке «Приятная долина» на окраине города. Было уже довольно поздно, но Шорти и Пэтти Ветцель, казалось, не возражали.
– Вы долго у нас проживете? – поинтересовалась Пэтти, протягивая Серому Человеку кружку, на которой был нарисован анатомически неправильный петух.
Она окинула взглядом лежавший на веранде багаж – серую сумку и твердый серый чемодан.
– Может, пару недель для начала, – ответил Серый Человек. – В вашей компании.
Кофе был на удивление скверный. Серый Человек сбросил легкую серую куртку, под которой оказалась темно-серая футболка. Оба Ветцеля уставились на его внезапно открывшиеся бицепсы.
Он спросил:
– А у вас нет чего-нибудь… поинтереснее?
Захихикав, Пэтти любезно достала из холодильника три бутылки пива.
– Не сочтите нас алкашами, но… лайма?
– Лайма, – согласился Серый Человек.
Некоторое время ничего не было слышно – три взрослых человека дружно наслаждались выпивкой после долгого дня. И на другом краю тишины они вынырнули закадычными друзьями.
– Две недели? – уточнил Шорти.
Серый Человек бесконечно восхищался тем, как Шорти выговаривал слова. Главным условием местного акцента, очевидно, было превращать пять основных гласных в четыре.
– Плюс-минус. Не знаю, сколько продлится контракт.
Шорти почесал живот.
– А чем ты занимаешься?
– Я киллер.
– Трудновато в наши дни с работой, а?
Серый Человек отозвался:
– Я мог бы без проблем устроиться бухгалтером.
Ветцелям это страшно понравилось. Отсмеявшись, Пэтти сказала:
– У вас очень внимательные глаза.
– От матери достались, – солгал Серый Человек.
Единственное, что досталось ему от матери – это неспособность загореть.
– Повезло же ей! – воскликнула Пэтти.
У Ветцелей уже несколько недель не было постояльцев, и Серый Человек позволил себе побыть центром их пристального внимания примерно полчаса, а затем удалился, прихватив бутылку пива про запас. К тому моменту, когда за ним закрылась дверь, Ветцели сделались рьяными поклонниками Серого Человека.
Он подумал: столько проблем в мире решается благодаря обыкновенной человеческой вежливости.
Новое обиталище Серого Человека занимало весь нижний этаж дома. Он побродил под балками, заглядывая в каждую открытую дверь. Там лежали стеганые одеяла, старинные колыбельки и выцветшие портреты давно умерших викторианских детей. Пахло двухсотлетней солониной. Серому Человеку нравилось ощущение прошлого. Впрочем, тараканов было много.
Вернувшись в первую спальню, он расстегнул сумку, которую там оставил. Он рылся среди брюк, умывальных принадлежностей и украденных вещиц, завернутых в трусы, пока не добрался до небольших приборов, с помощью которых искал Грейуорена. На маленьком, высоко расположенном окне у кровати Серый Человек разложил электромагнитный датчик, старую рацию и геофон, затем достал из чемодана сейсмограф, измерительный приемник и ноутбук. Всем этим его снабдил профессор. Если Серый Человек сам выбирал приборы, то обычно обходился более примитивными средствами слежения.
Экраны бешено мигали. Его предупредили, что Грейуорен вызывал энергетические аномалии, но конкретно это был просто… шум. Серый Человек перезагрузил приборы, снабженные соответствующими кнопками, и потряс остальные. Показания оставались бессмысленными. Возможно, проблема заключалась в самом городе – Генриетта, казалось, была насыщена энергией. Серый Человек подумал без особого волнения: возможно, инструменты здесь не пригодятся.
«Зато мне некуда спешить». Когда профессор дал ему это задание, оно показалось невозможным. Предмет, который позволяет владельцу выносить предметы из снов? Разумеется, Серому Человеку хотелось в это верить. Магия и интрига, нечто легендарное… За время, минувшее с их первой встречи, профессор приобрел бесчисленные артефакты, которые никак не могли существовать.
Серый Человек достал из сумки папку и разложил ее на кровати. Сверху лежала программа курса: «Средневековая история, часть 1. Список литературы: Идея братства в англосаксонской поэзии…» Надев наушники, он включил подборку «Flaming Lips» и почувствовал себя в целом счастливым.
Зазвонил телефон. И пузырь радости лопнул. Номер на экране был не бостонский – следовательно, звонил не старший брат. Он ответил.
– Добрый вечер.
– Да? Ну, наверное.
Звонил доктор Колин Гринмантл, профессор, который оплачивал ему расходы. Единственный, у кого был еще более внимательный взгляд, чем у Серого Человека.
– Знаете, что облегчило бы мне звонки? Если бы я знал ваше имя, то мог бы нормально поздороваться.
Серый Человек не ответил. Гринмантл пять лет прожил, не зная его имени; мог прожить и еще пять. В конце концов, подумал Серый Человек, если не пользоваться им достаточно долго, он, возможно, забудет собственное имя и станет кем-то совершенно другим.
– Вы нашли? – спросил Гринмантл.
– Я только что приехал, – напомнил Серый Человек.
– Могли бы просто ответить на вопрос. Могли бы просто сказать «нет».
– «Нет» – это не то же самое, что «пока нет».
Гринмантл замолчал. На земле за крохотным оконцем трещал кузнечик. Наконец профессор произнес:
– Не медлите.
Серый Человек долгое время охотился за тем, что невозможно было найти, купить, приобрести, и инстинкты подсказывали ему, что Грейуорен не дастся в руки легко. Он напомнил Гринмантлу, что прошло уже пять лет с тех пор, как они принялись за поиски.
– Неважно.
– Что за внезапная спешка?
– Его ищут и другие.
Серый Человек бросил взгляд на свои инструменты. Он не хотел, чтобы Гринмантл помешал ему неторопливо исследовать Генриетту.
Он сказал то, что уже знал Диклан Линч:
– Его всегда кто-нибудь ищет.
– Да, но не в Генриетте.
5
Ночью, на Монмутской фабрике, Ронан проснулся. Он покинул сон, как моряк покидает судно, налетевшее на скалы – без оглядки, торопливо, как можно быстрее, изготовившись к удару о воду.
Ронану приснилось, что он поехал домой. Дорога до Амбаров извивалась, как нить накаливания в лампочке – сплошь спиралеобразные повороты и головокружительные подъемы среди вздыбленной земли. Это были не укрощенные горы и холмы той местности, где жили родители Ганси. Восточные холмы Сингерс-Фоллз представляли собой торопливые зеленые складки местности, внезапные пригорки, небрежные следы топора в заваленных камнями лесах. От холмов поднимался туман, в них садились облака. Ночь, спускавшаяся на Амбары, была на несколько оттенков темнее, чем в Генриетте.
Ронану снилась эта дорога снова и снова, чаще, чем он ездил по ней в реальности. Угольно-черное шоссе, старый дом, внезапно возникающий из темноты, одинокий вечный свет в комнате его молчаливой матери. Однако во сне он никогда не доезжал до дома.
И на сей раз тоже. Но Ронан увидел нечто, что захотел забрать с собой.
Лежа в постели, он с трудом задвигался. Сразу после пробуждения – после возвращения из сна – его тело не принадлежало никому. Он смотрел на него сверху, как плакальщик на похоронах. Утренний Ронан был вовсе не таким, каким он ощущал себя изнутри. Всё, что не натыкалось на острие жестокой улыбки этого спящего юноши, запутывалось среди безжалостных крючков татуировки, затягивалось под кожу и тонуло.
Иногда Ронан думал, что вот так и попадет в ловушку, оставшись плавать вне собственного тела.
В бодрствующем состоянии Ронану не позволялось ездить в Амбары. Когда Ниалл Линч умер – точнее, не умер, а его убили, забили насмерть монтировкой, которая лежала рядом с ним, когда Ронан его обнаружил, испачканная кровью, мозгами, большей частью лица – лица, которое было живым, возможно, всего час или два назад, пока Ронан спал неподалеку, спал крепким ночным сном, о чем с тех пор ему оставалось только мечтать… так вот, когда Ниалл Линч умер, адвокат объяснил сыновьям нюансы отцовского завещания. Братья Линч получили огромное наследство, но стали бездомными. Все деньги переходили к ним – при одном условии: им воспрещалось ступать на свою землю. Они не имели права прикасаться к чему бы то ни было в доме.
Включая собственную мать.
«Надо оспорить завещание в суде, – заявил Ронан. – Мы должны побороться».
Диклан ответил: «Неважно. Мать без него – ничто. Мы вполне можем уехать».
«Надо бороться!» – настаивал Ронан.
Но Диклан уже отвернулся.
