Мора спросила:
– Значит, мы должны этому помешать?
Орла, самая младшая и шумная из присутствующих, разразилась оглушительным юным смехом.
– И как именно вы ему помешаете?
– Я сказала – помешаем этому, а не ему, – сердито отозвалась Мора. – Не стану притворяться, будто в моей власти помешать Ганси исследовать Вирджинию в поисках собственной могилы. Я имею в виду остальное.
Калла со стуком опустила бокал на стол.
– О, я могла бы его остановить. Но суть не в этом. Всё уже расставлено по местам.
Всё расставлено по местам: бывший киллер, который ныне спал с Морой, его помешанный на сверхъестественных артефактах бывший босс, который ныне спал в Бостоне, непонятные существа, выползавшие из пещеры позади заброшенной фермы, набирающая силу магическая линия, волшебный разумный лес, некий мальчик, умеющий выносить предметы из снов, другой мальчик, мертвый, который отказывался упокоиться, девушка, которая сверхъестественным образом усиливала девяносто процентов вышеперечисленного…
Женщины выпили еще.
– Они так и будут ездить в этот безумный лес? – спросила Орла.
Кабесуотер ее не волновал. Она уже ходила туда с компанией и достаточно близко подобралась к нему, чтобы… почувствовать. Ясновидение лучше всего удавалось ей по телефону или по почте; лица только мешали на пути к истине. Но у Кабесуотера не было лица, а силовая линия превосходила любую телефонную. Орла чувствовала, как линия о чем-то ее просила. Она не могла разобрать, что конкретно ей нужно. И не думала, что речь обязательно о чем-то плохом. Орла лишь ощущала огромность просьб и вес обещаний. Они могли изменить ее жизнь. Но Орлу всё вполне устраивало, спасибо большое, поэтому она раскланялась и ушла.
– В лесу ничего страшного, – сказал Артемус.
Все женщины посмотрели на него.
– Что значит «ничего страшного»? – спросила Мора.
– Кабесуотер любит их, – сказал Артемус, складывая свои огромные ладони на коленях и нацеливая на них свой огромный нос. Он то и дело поглядывал на Гвенллиан, словно боялся, что она на него набросится.
Гвенллиан многозначительно потушила одну из свечей бокалом; в комнате стало темнее на один крохотный огонек.
– Развернешь? – спросила Калла.
Артемус промолчал.
Мора сказала:
– Мы примем твое мнение к сведению.
Женщины выпили.
– Кто-то из присутствующих в этой комнате умрет? – спросила Джими. – Тогда, у церкви, появился кто-нибудь еще из тех, кого мы знаем?
– К нам это не относится, – ответила Мора.
Дежурство у церкви в норме предсказывало смерти тех, кто родился в Генриетте или непосредственно на «дороге мертвых» (ну, или как в случае Ганси, переродился). А все, кто сейчас сидел за столом, приехали из других мест.
– Впрочем, это относится к Блу, – заметила Орла.
Мора агрессивно перекладывала карты.
– Это еще не гарантия безопасности. Бывает судьба страшнее, чем смерть.
– Давайте тасовать, – сказала Джими.
Каждая женщина поднесла колоду Таро к сердцу, потом перетасовала ее и наугад вытащила одну карту. И выложила на стол рубашкой вниз.
Таро – глубоко личная штука, и узор на каждой колоде отражал характер женщины, которая ей владела. У Моры были сплошь темные линии и простые цвета, одновременно небрежные и похожие на детский рисунок. Колода Каллы была роскошной, перенасыщенной, карты изобиловали подробностями. На каждой карте в колоде Орлы изображалась парочка, которая целовалась или занималась любовью, вне зависимости от того, предполагало ли значение карты поцелуи или секс. Гвенллиан создала свою колоду, нацарапав темные, безумные символы на самых обычных игральных картах. Джими предпочитала колоду со Священными Кошками и Святыми Женщинами, которую нашла в антикварном магазинчике в 1992 году.
Все ясновидящие достали пять разных версий Башни. Вариант Каллы, возможно, наилучшим способом отражал значение этой карты. В башню с надписью «постоянство» ударяла молния, башня горела, и на нее нападали змеи, похожие на коралловых аспидов. Женщина в окне переживала все последствия удара молнии. Какого-то мужчину сбросили с верхнего парапета, а может быть, он прыгнул сам. В любом случае он тоже горел, и за ним летела змея.
– То есть мы все умрем, если только не примем меры, – сказала Калла.
Гвенллиан произнесла:
– Owynus dei gratia Princeps Waliae, ла-ла-ла, Princeps Waliae, ла-ла-ла…
Издав короткий стон, Артемус попытался встать. Мора успокаивающе накрыла его ладонь своей.
– Мы все умрем, – повторила она. – Рано или поздно. Давайте не паниковать.
Калла не сводила глаз с Артемуса.
– Паникует только один из нас.
Джими передала по кругу бутылку с виски.
– Надо найти какое-то решение, дорогие. Как будем его искать?
Все женщины посмотрели на темную гадальную миску. В ней не было ничего особенно примечательного – просто стеклянная миска за одиннадцать долларов, купленная в одном из тех магазинчиков, где продаются кошачий корм, мульча и бытовая техника со скидкой. Налитый в нее клюквенно-виноградный сок не имел никаких волшебных свойств. Но тем не менее в этой миске было нечто зловещее. Жидкость как будто слегка беспокоилась. Она отражала только темный потолок, но, казалось, хотела показать нечто большее. Гадальная миска содержала разные возможности, и не все они были приятными.
(Одна из возможностей: использовать отражение, чтобы отделить собственную душу от тела, и в итоге умереть.)
Хотя именно Мора принесла в комнату миску, теперь она ее отодвинула.
– Давайте сделаем расклад на всю жизнь, – предложила Орла и щелкнула жвачкой.
– Ой нет, – сказала Калла.
– Для всех нас? – спросила Мора, как будто ничего не слышала. – Наша жизнь как единое целое?
Орла помахала рукой, указав на все колоды, и ее огромные деревянные браслеты удовлетворенно застучали друг о друга.
– Мне нравится, – сказала Мора.
Калла и Джими вздохнули.
Обычно для предсказания требовалась лишь некоторая часть из семидесяти восьми карт, составлявших колоду. Три. Десять. Возможно, еще одна или две дополнительно, если нужно было что-то прояснить. Предназначенное для каждой карты место содержало вопрос: каково состояние твоего подсознания? чего ты боишься? что тебе нужно? Каждая карта, занимая определенную позицию, давала ответ.
Семьдесят восемь карт – это уйма вопросов и ответов.
Особенно если умножить на пять.
Калла и Джими опять вздохнули, но принялись тасовать. Мора сказала правду: вопросов скопилось много. И им было нужно получить много ответов.
Женщины, как одна, перестали тасовать карты, закрыли глаза и поднесли колоды к груди, сосредоточившись лишь друг на друге и на том, каким образом переплелись их жизни. Свечи мерцали. Позади статуэток богинь играли тени – длинные, короткие, снова длинные. Гвенллиан напевала под нос, и Джими вскоре последовала ее примеру.
Только Артемус, нахмурившись, сидел отдельно.
Но женщины включили его, когда принялись выкладывать карты. Сначала они изобразили мощный ствол, в процессе шепотом называя друг другу позиции и значения. Затем принялись выкладывать ветви, которые указывали на Артемуса, на Джими, на Орлу. Затем корни, которые вели к Калле, Море, Гвенллиан. Они стукались головами, и клали карты одну поверх другой, и смеялись, когда сталкивались, и ахали, увидев результат.
Постепенно появилась история. Она повествовала о людях – о тех, которых они изменили и которые изменили их. Сюжет включал все пикантные моменты: когда Мора влюбилась в Артемуса, когда Джими ударила Каллу, когда Орла втайне опустошила общий счет в банке, чтобы создать вебсайт, который пока так и не принес дохода, когда Блу убежала из дома и ее притащили обратно полицейские, когда умерла Персефона…
Ветвь, которая вела к Артемусу, была мрачной и гнилой, испещренной мечами и страхом. Заключенная в ней тьма текла обратно к стволу, соединяясь с какой-то жутью, истлевающей в корне, который принадлежал Гвенллиан. Было очевидно, что эта тьма убьет их всех, если они ничего не сделают, хотя никто не понимал, что конкретно она собой представляла. Зрение присутствующих женщин не могло проникнуть в область непосредственно над силовой линией, а тьма сосредотачивалась там.
Впрочем, разрешение проблемы лежало вне силовой линии. Оно было многогранным, неопределенным, трудным. Но основная идея была ясна.
– Им придется действовать заодно? – недоверчиво спросила Калла.
– Так говорят карты, – ответила Мора.
Джими потянулась за бутылкой виски, но та уже опустела.
– А мы не можем сами об этом позаботиться?
– Мы просто люди, – сказала Мора. – Обычные люди. А они особенные. Адам связан с силовой линией. Ронан – сновидец. Блу усиливает их всех.
– Золотой мальчик – просто человек, – заметила Орла.
– Да, и ему предстоит умереть.
Женщины вновь обозрели карты.
– Это значит, что она еще жива? – спросила Мора, постучав по одной из карт – Королеве Мечей.
– Возможно, – буркнула Калла.
– Это значит, что она скоро уйдет? – спросила Орла, постучав по другой карте. Имелась в виду другая «она».
– Возможно, – со вздохом сказала Мора.
– Это значит, что она вернется? – спросила Калла, указав на третью карту. Имелась в виду третья «она».
– Возможно! – воскликнула Гвенллиан и выскочила из-за стола.
Она принялась кружиться, воздев руки в воздух.
Никто больше не мог сидеть спокойно. Калла отодвинула кресло.
– Я хочу еще выпить.
Джими согласно прищелкнула языком.
– Если приближается конец света, я тоже хочу.
Когда остальные встали из-за стола, Мора осталась. Она смотрела на отравленную ветвь Артемуса и на самого Артемуса, который, ссутулившись, сидел над картами. Случайные мужчины из волшебных лесов больше не были в ее вкусе. Но все-таки она помнила, что любила Артемуса, а этот Артемус сильно умалился.
– Артемус, – ласково позвала Мора.
Он не поднял голову.
Мора коснулась пальцем его подбородка. Он вздрогнул. Она приподняла лицо Артемуса, чтобы заглянуть ему в глаза. Он никогда не спешил заполнять пустоту словами – и теперь тоже. Казалось, он ни за что не заговорил бы впредь, будь это в его власти.
С тех пор как они оба выбрались из пещеры, Мора не спрашивала Артемуса ни о чем, что произошло за все эти годы, минувшие с их последней встречи. Но теперь она спросила:
– Что случилось, если ты стал таким?
Он закрыл глаза.
2
– Черт, где Ронан? – спросил Ганси, повторяя слова, которые произносили тысячи людей с тех пор, как человечество обрело дар речи.
Выйдя из естественно-научного корпуса, он запрокинул голову, как будто Ронан Линч – сновидец, воин и злостный прогульщик – мог витать где-то в вышине. Но его там не было. Ганси увидел только самолет, беззвучно летевший в яркой синеве над школьным кампусом. По ту сторону железной ограды лежала Генриетта, издававшая деловой дневной шум. По эту сторону ограды ученики Агленби издавали неделовые подростковые крики.
– На технологии его тоже не было?
Адам Пэрриш – маг и загадка, школьник и логик, мужчина и мальчик – потеребил ремень честолюбиво нагруженной сумки на плече. Он не видел никаких причин полагать, что Ронан где-то тут, в кампусе. У Адама уходили все силы на то, чтобы сосредоточиться на уроках после целой недели, полной волшебных пещер и загадочных спящих – а Адам был самым мотивированным учеником Агленби. Ронан, с другой стороны, регулярно появлялся только на уроках латинского. Теперь, когда всех ребят, изучавших латынь, позорно запихнули на дополнительные занятия французским, что ему оставалось делать?
– Он был? – повторил Ганси.
– Я думал, это риторический вопрос.
Ганси злился ровно столько времени, сколько понадобилось запоздалой бабочке, подхваченной осенним ветерком, чтобы пролететь мимо.
– Он даже не пытается.
Прошла неделя с тех пор, как они отыскали и извлекли из пещеры Мору – мать Блу – и Артемуса… отца Блу? Три дня с тех пор, как они посадили Роджера Мэлори – старинного друга Ганси – на обратный самолет в Англию. Два дня с тех пор, как начался учебный год.
Ни в один из этих дней Ронан не удосужился появиться в Агленби.
Они глупо тратили время и силы? Да. Ронан Линч должен был сам отвечать за себя? Да.
За спиной у них, в естественно-научном корпусе, зазвонил колокол – через две минуты после окончания урока. Это был настоящий колокол, с настоящей веревкой, и предполагалось, что в конце урока в него, как положено, звонит настоящий ученик. Двухминутное опоздание преждевременно состарило Адама Пэрриша. Он страдал, когда люди плохо выполняли свои обязанности.
