Редьярд Джозеф Киплинг "Сказки"

– О! – громко крикнул отец.

– Это нетрудно изобразить, – заметила Таффи. – У тебя рот становится круглый, как яйцо или как камень. Значит, можно положить яйцо или камень.

– Под рукою не всегда найдутся яйца или камни. Мы лучше нацарапаем такой кружок.

ОН НАРИСОВАЛ ВОТ ЧТО.

– Сколько звуков мы уже с тобою нацарапали! – воскликнула Таффи. – Рот карпа, хвост карпа, яйцо! Крикни ещё что-нибудь, папа.

– Ссс! – сказал папа и наморщил лоб, но девочка от возбуждения даже не заметила этого.

– Это легко, – заявила она, царапая по коре.

– Что такое? – спросил отец. – Я думаю, а ты мне мешаешь.

– Это тоже звук. Так шипит змея, папа, когда она думает, а ей мешают. Пусть будет с – змея, хорошо?

И ОНА НАРИСОВАЛА ВОТ ЧТО.

– Знаешь, – сказала Таффи, – у нас будет ещё секрет. Если ты нарисуешь шипящую змею у входа в маленькую пещеру, где ты чинишь гарпуны, я буду знать, что ты крепко задумался, и войду тихо-тихо. Если ты её нарисуешь на дереве около реки, когда ловишь рыбу, то я буду знать, что ты велишь мне сидеть смирно и не мешать тебе.

– Отлично, – сказал Тегумай. – Это игра серьёзнее, чем ты думаешь. Таффи, голубка, мне кажется, что дочь твоего отца придумала ловкую штуку, какой ещё никто не изобрёл с тех пор, как племя Тегумай научилось насаживать на гарпуны зубы акулы вместо кремневых наконечников. Мы, кажется, открыли величайшую тайну в мире.

– Какую? – с любопытством спросила Таффи.

– Сейчас объясню, – ответил папа. – Как называется вода на тегумайском языке?

– Ну, разумеется, уа, и река то же самое. Вагай-уа значит река Вагай.

– Как называется вредная болотная вода, от которой люди заболевают лихорадкой?

– Уо. А что?

– Теперь смотри, – сказал отец. – Представь себе, что ты увидела бы этот знак около лужи на бобровом болоте.

ОН НАРИСОВАЛ ВОТ ЧТО.

– Хвост карпа и круглое яйцо. Два звука вместе. У-о! Дурная вода! – воскликнула Таффи. – Конечно, я не стала бы пить этой воды, так как ты сказал бы, что она вредная.

– Но мне вовсе не нужно для этого стоять у пруда. Я мог бы быть очень далеко, на охоте, и всё-таки…

– И всё-таки я знала бы, что вода вредная, словно ты стоял бы там и говорил: «Уйди, Таффи, а то получишь лихорадку». А на самом деле говорит это хвост карпа и яйцо. О, папа, надо скорее пойти и рассказать это маме!

Девочка от восторга прыгала около отца.

– Нет, погоди ещё, – остановил её Тегумай. – Надо придумать дальше. Уо значит дурная вода, а со – кушанье, приготовленное на огне. Не правда ли?

И ОН НАРИСОВАЛ ВОТ ЧТО.

– Да. Змея и яйцо, – сказала Таффи, – это значит обед готов. Если б ты увидел, что на дереве выцарапаны такие знаки, то понял бы, что пора возвратиться в пещеру, и я тоже.

– Совершенно верно, деточка, – ответил Тегумай. – Однако надо подумать. Тут есть затруднение. Со значит «иди обедать», а шо – это шесты, на которых мы вешаем шкуры для просушки.

– Ах, противные шесты! – воскликнула Таффи. – Я ненавижу, когда мне приходится развешивать на них мокрые, тяжёлые, мохнатые шкуры. Если ты нарисуешь змею и яйцо, я подумаю, что пора обедать, и вернусь из лесу, а мама велит мне вешать шкуры, что же тогда будет?

– Ты разозлишься, и мама тоже. Нет, нам надо придумать новый знак для шо. Нарисуем пятнистую змею, которая шипит ш-ш-ш, и будем играть, что простая змея шипит с-с-с.

– Я не знаю, как нарисовать пятна, – сказала Таффи. – Да и ты сам второпях можешь забыть про них. Я подумаю со, а окажется шо, и мама всё-таки заставит меня развешивать шкуры. Нет, лучше нарисуем эти самые шесты, чтобы не было никакой ошибки. Я сейчас нацарапаю их. Смотри!

И ОНА НАРИСОВАЛА ВОТ ЧТО.

– Правда, это будет лучше. И шесты совсем как наши, – со смехом заметил папа. – Теперь я тебе опять что-то скажу, где есть шесты. Слушай: ши. По-тегумайски ши значит ведь копьё, Таффи.

Он опять засмеялся.

– Не дразни меня, – сказала Таффи, припоминая свой рисунок, из-за которого досталось бедному незнакомцу. – Вот попробуй сам нарисовать.

– Теперь мы обойдёмся без бобров и без гор, не правда ли? – спросил папа. – Я нарисую стоячие копья и одно наклонённое.

ОН НАРИСОВАЛ ВОТ ЧТО.

– Даже мама на этот раз не подумала бы, что меня убили, – добавил он.

– Не вспоминай об этом, папа. Мне неприятно. Давай будем ещё кричать. У нас дело пошло на лад.

– Как будто бы, – сказал Тегумай и задумался. – Скажем теперь ше, то есть небо.

Таффи нарисовала шесты и остановилась.

– Нужно придумать новый знак для последнего звука, да? – спросила она.

– Ше-е-е-е! – произнёс Тегумай. – Это похоже на круглое яйцо, только потоньше.

– Тогда нарисуем тоненькое круглое яйцо, такое тоненькое, как лягушка, которая весь век голодала.

– Нет, – возразил папа. – Если спешно нацарапать тоненькое яйцо, то мы будем ошибаться и принимать его за обыкновенное. Ше-ше-ше! Мы сделаем иначе: отломим и отогнём кусочек скорлупки. Тогда видно будет, что звук о становился всё тоньше и тоньше и, наконец, превратился в е.

И ОН НАРИСОВАЛ ВОТ ЧТО.

– Ах, как хорошо! Это даже лучше тоненькой лягушки. Продолжай, продолжай! – сказала Таффи, в свою очередь царапая по коре зубом акулы.

Папа продолжал рисовать, хотя его рука дрожала от волнения.

НАКОНЕЦ ОН НАРИСОВАЛ ВОТ ЧТО.

– Смотри-ка, Таффи, – сказал он. – Не поймёшь ли ты, что это означает на тегумайском языке? Если поймёшь, то мы сделали великое открытие.

– Шесты, сломанное яйцо, хвост карпа и рот карпа, – перечисляла Таффи. – Ше-уа, небесная вода, дождь.

В это время на руку ей упала дождевая капля – погода как раз была серенькая.

– Папа, дождь идёт. Ты это хотел сказать мне?

– Ну конечно, – ответил отец. – И я сказал тебе это молча, не правда ли?

– Я, вероятно, догадалась бы, хотя не сразу, но дождевая капля помогла мне. Теперь зато я уж никогда не забуду. Ше-уа значит «дождь» или «дождь идёт». Молодец, папа!

Таффи вскочила и стала кружиться около него.

– Подумай только: ты уйдёшь утром, когда я ещё буду спать, и нацарапаешь на закоптелой стене ше-уа. Я пойму, что скоро будет дождь, и надену свой плащ из бобровых шкур. То-то мама удивится!

Тегумай тоже принялся скакать. В те времена отцы не гнушались такими забавами.

– Чем дальше, тем лучше, – говорил Тегумай. – Положим, я захочу сказать тебе, что дождя не будет и ты можешь прийти к реке. Вспомни, как это по-тегумайски?

– Ше-уа-лас уа-мару (дождь кончился, к реке приди). Сколько новых звуков! Я не придумаю, как их нарисовать.

– А я зато придумал! – воскликнул Тегумай. – Постой минуту, Таффи, я тебе покажу, и затем на сегодня уже довольно. Мы знаем, как изобразить ше-уа, остановка только за лас. Ла-ла-ла! – твердил он, помахивая зубом акулы.

– На конце шипящая змея, а перед нею рот карпа – ас-ас-ас. Нам нужно только ла-ла, – сказала Таффи.

– Я знаю, но нам приходится выдумать ла-ла. И мы с тобою первые люди, которые за это берутся, Таффимай.

– Ну что же? – заметила Таффи и зевнула, так как чувствовала себя немного утомлённой. – Лас значит «сломать» и ещё «кончить», не правда ли?

– Да, разумеется, – сказал Тегумай. – Уо-лас значит, что вся вода в чану вышла и мама не может готовить, а меня как нарочно нет, я отправился на охоту.

– А ши-лас означает, что копьё сломано. Если б я тогда додумалась до этого, то не стала бы делать дурацких рисунков с бобрами для чужака.

– Ла-ла-ла! – повторял Тегумай, размахивая палкой, и морщил лоб. – Вот ещё досада!

– Ши я умею нарисовать, – продолжала Таффи. – А потом я попробовала бы нарисовать сломанное копьё.

И ОНА НАРИСОВАЛА ВОТ ЧТО.

– Отлично! – воскликнул Тегумай. – Теперь у нас есть ла, и этот знак не похож на другие.