Татьяна Коростышевская "Уездный детектив. Незваный гость"

– Притворимся ненадолго, что у Захарии Митрофановны кроме племянника еще и племянница имеется, седьмая вода на киселе, но все ж родня. Гадалка! Да к ней в дом наверняка половина города за предсказаниями хаживает. Лучшего места, чтоб осмотреться, и не придумать.

– Может, все-таки кузен, а не кузина? – предложил осторожно Зорин.

– Геля права, – вздохнул шеф, – в этой ситуации девушка вызовет меньше подозрений.

– Солома не врет! – поддержала я. – То есть жребий и судьба.

– Понятно, – закончил совещание Крестовский своим паразитским словечком и поглядел на часы. – Иван, немедленно отправляйся в имперскую канцелярию, там какие-то сверхсекретные документы нас дожидаются. Сам хотел забежать, да не успеваю. Эльдар, знаю, что не по чину, но будь любезен, спустись к дежурному, протелефонируй оттуда в вокзальную управу, пусть выпишут для Евангелины Романовны отдельное купе до Змеевичей. Или можно до самого этого Крыжовеня?

– Разберусь, – махнул рукой Мамаев и вышел за дверь.

Зорин запер шкаф с документами и теперь надевал зимнюю чиновничью шинель, стоя у настенного зеркала.

– Меня у извозчика обожди, – попросил Крестовский, – нам почти по дороге.

– Митрофан, – позвала я, – присаживайтесь поближе, нам с вами долгий разговор предстоит.

– Разработайте легенду, – кивнул шеф, – простенькое что-нибудь, без театральных эффектов. Вы, Губешкин, расскажете все, что о тетушке помните, а вы, Попович…

Чинопочитание во мне очень развито, лишь поэтому я не зарычала на непрошеные советы, а вежливо попрощалась с Иваном. Крестовский вибрировал как железный прут на морозе, с ним такое бывало, если дело спорилось.

Мне стало грустно. Дело его я знала, а лучше б не знать. «Почти по дороге». От имперской канцелярии через площадь наискосок в приказ темнейшего Брюта. Сама там утром с визитом была. Что там говорил Юлий Францевич?

– Ровно к пяти после полудня примчится ко мне ваш великий Семушка.

Я посмотрела на часы. Без четверти.

– Евангелина Романовна, – велело весело начальство, – вы уж дождитесь меня нынче.

– Всенепременно. У меня как раз бумажной работы накопилось. Допоздна ждать?

Семен ответил беззвучно, шевеля губами:

– За каждую минутку рассчитаюсь.

Я покраснела томно. Этими губами со мною обычно и рассчитываются.

Шеф убежал, я отдышалась и приступила к опросу. Со мной наедине Митрофан был гораздо бойчее, да и на «ты» мы перешли безнадзорно. Про тетушку он помнил немного, в Крыжовене у нее гостил в столь юном возрасте, что запомнил лишь чучело нетопыря у нее над столом. Виделись в последний раз на похоронах Митрофана Митрофановича Губешкина, секретаря разбойного приказа. Я выразила соболезнования и отложила карандаш.

– Родительскую стезю для себя избрал? Похвально.

– Почерк у меня больно замечательный, – смутился Митрофан.

– Исключительный, все про то говорят.

Дверь кабинета отворилась, впуская Эльдара Давидовича.

– Хорошая новость: прямой поезд существует, тот же, что и до Змеевичей, похуже – ходит он раз в неделю, и совсем плохая – следующего неделю ждать.

– То есть, – заметила я, – сегодняшний уже ушел?

– В семь отходит, – вздохнул Мамаев.

– Так два часа еще!

– Геля, – погрозили мне пальцем. – С бухты-барахты такие дела не делаются.

– На извозчике на квартиру, – вскочила я и принялась суетливо прятать в стол бумаги, – платья в сундук побросать – и сразу на вокзал! Митрофан, не спи, пиши письмо, сургуч вон возьми запечатать.

– У тебя билета даже нет, – напомнил Эльдар.

– В кассе куплю.

Рукава шинели путались, я, чертыхаясь плохими словами, пыталась попасть в них.

– Готово, – сказал секретарь, оставляя на коричневой кляксе оттиск гимназического перстня.

– Спасибо, – схватила я конверт. – Документы на должность пристава, которые Семен Аристархович выдать обещал, следом вышли, почтой. Только на адрес тетушки, а не в местную управу. Это важно.

– Как раз на морковкино заговенье дойдут. – Мамаев тоже одевался.

– Так наложите на них ваши скоростные арканы, господа великие чародеи. Хоть какой от вас толк будет, – огрызнулась я. – Ты куда собрался?

– Провожать, – галантно ответил Эльдар. – Ругаться с носильщиками, убеждаться, что попутчики тебе попались не совсем злодейского вида, а пуще прочего, скрываться от разъяренного начальства, которое непременно шкуру с меня спустит за то, что тебя отпустил.

– Остынет, – пообещала я, – еще раньше, чем встретитесь.

Секретарь на дорожку меня перекрестил.

Извозчика взяли приказного, не сани, легкий фаэтон с обмотанными по зимнему времени цепями колесами. Чародей еще пассы некие руками произвел для легкости хода и во избежание скольжения.

– Давай, букашечка, – предложил Мамаев, когда повозка тронулась с места, – расскажи дядюшке Эльдару, что с тобою приключилось.

– Задание у меня, дядюшка, вот что.

– С самого утра места себе не находишь, глаза красные, стало быть, ревела, смеешься громко, да все невпопад, – перечислил чародей. – Вчера спокойна была, свидание тайное предвкушала. Или кавалер, тот самый тайный, обидел?

Я посмотрела в спину возницы.

– Мне бы, Эльдар Давидович, не хотелось с вами на службе личные дела обсуждать.

До благонравной Цветочной улицы ехали молча. Слезы на щеках льдисто покалывали, но я их не стирала, чтоб спутник не видел моего плача.

– В коляске обожди, – попросила я весело Эльдара и чуть не вприпрыжку, демонстрируя радость, побежала домой.

– Всенепременно, – согласился чародей, закрывая за собою дверь моей квартиры. – Обожду там, померзну… Геля!

Я бросилась ему на грудь.

– Охота тебе, Мамаев, со мною возиться!

– Ты мне друг, Попович. – Он гладил меня по голове, я хлюпала носом, уткнувшись в его шинель. – Я друзей не бросаю. Ну что ты расклеилась? Будь ты мужиком, я б тебя напоил, ты бы и выпустила наружу все, что накопилось. Но ты у нас барышня, хоть и суфражистка, да и на хорошую качественную попойку часа мало.

Под монотонное бормотание я немного успокоилась, перестала вздрагивать, сказала доверительно:

– Тошно мне Эльдар, ох как тошно. Вроде все правильно делаю, ни в чем душой не кривлю, а радости нет. Казалось, вот она, служба, о которой мечталось. Учись, Геля, работай…

– А тут Крестовский со своими амурами невпопад?

– Это я невпопад! Сама влюбилась, сама…

– Принижать себя не смей! – прикрикнул Мамаев. – И вину нелепую забудь.

– Ладно, – со вздохом отстранилась я. – Для качественного дамского рева часа не хватит. Помоги тогда вещи собрать.

Помощь заключалась в том, что чародей, распахнув дверцы гардероба, бросал в сундук все подряд. Я же жаловалась ему, присев на краешек кровати:

– Решать что-то надо, либо служба, либо любовь. А как тут решишь, когда ежедневно Семена перед собою вижу? Вот я и ухватилась за этот Крыжовень, чтоб отдалиться на время, мыслям потаенным простор дать.

– Звучит логично, – согласился Мамаев, – только вот слезы твои в эту картину не вписываются.

– Юлий Францевич к себе в тайный сыск служить зазывает.

– А ты?

– Я б пошла, но… Не знаю, как объяснить. Ну вот, представь, беседуем нынче утром, его высокопревосходительство господин Брют, по обыкновению, сама любезность. Обсуждаем дело о дамских обществах, что с сечня совместно с тайными ведем. Слово за слово… Не хотите ли, Гелюшка, присутствие сменить? Ах, разумеется, чародейский сыск нынче в таких эмпиреях витает, под патронатом самого императора находится, не снизойдете до старика! Я натурально не успеваю ни словечка вставить, чтоб возразить прилично насчет возраста. Сама думаю, Геля, это ведь перфектно получится! У тебя и служба будет, и с Семеном можно не расставаться. Но Брют продолжает. Шалун Семушка на повороте Юлика обскакал. Это он себя так называет – Юлик!

Мамаев хохотнул, захлопнул крышку сундука.

– И каких гадостей наш Юлик тебе еще отсыпал? От них рыдала?

– Сказал, Крестовский ваш – беспринципный интриган, который в амбициях своих не только через барышню влюбленную, но и через друзей перешагнет. И если я в то не верю…

Дальше слова не шли ни в какую.

– Геля! – вздохнул чародей. – Не тяни время, у нас извозчик заиндевел совсем от твоей нерешительности.

– Так пошли, – взялась я за ручку сундука. – Больше там нечего рассказывать.

– Точно?

– Точно, Мамаев, точно. У меня перманентное нервное расстройство на почве несовпадения желаний с возможностями случилось. Потому что после того, что мне Юлик, сиречь его высокопревосходительство, нынче наговорил, карьеру в его тайном приказе я строить не намерена.

– Узнаю нашу Попович, – обрадовался Эльдар. – Теперь ручонки свои от багажа убери, тут на двух здоровых мужиков ноша.

– Уж не небрежение ли женским полом послышалось мне в ваших словах, господин «здоровый мужик»?

– Или одного чародея, – подмигнул Мамаев, щелкнул пальцами, и мой сундук воспарил в сажени над полом. – Дверь отвори.

– Небрежение женским полом вкупе с презрением к большинству, чародейской силы лишенному, – сказала я строго, но дверь открыла.

Сундук сам собою устроился на багажной полке фаэтона, сердобольный Эльдар Давидович сунул извозчику свою дежурную фляжку с коньяком – для сугреву, сам-то, басурманин, не пьет, для других таскает, и мы поехали на вокзал.

Сегодня в столицу прибывает графиня Головина. Вот что еще я услышала от канцлера. Фрейлина Головина, гранд-дама в свите самой императрицы. Ева Головина, которую Семен любил, когда она еще не вышла замуж. Вдова Головина.

– Ровно к пяти после полудня примчится ко мне ваш великий Семушка, – сказал Юлий Францевич, – как прочтет записочку, что соперник его во сырой земле, а любезная Ева Георгиевна сызнова заневестилась, на крыльях к старику примчится.

Не то чтобы я ревновала. Семен Аристархович мужчина взрослый, разумеется, до встречи со мною не монашествовал. Подробностей не рассказывал, но это и так понятно. Про Еву упоминал просто, без аффектации. Юношеская любовь, соседка по даче, подружка сестры Сонечки. Рыженькая прелестница барышня Клюева. Я представляла себе совсем еще юного Семена в новом с иголочки офицерском мундире, он тогда только из кадетского корпуса вышел, и девицу рядом с ним восторженную. Евочка как раз собиралась на милосердную сестру выучиться, чтоб отечеству в самых горячих местах помогать. Время было неспокойное, в воздухе пахло близкой войной, на границах империи собирались вражьи войска. Сама-то я примерно тогда же дралась с деревенскими мальчишками за полудохлую кошку в родимом Орюпинске, так что никаких запахов не помню. Кошку я, кстати, выходила, Асимагари зовут из-за дивного сходства с яматайским демоном, до сих пор видом своим гостей наших с маменькой пугает. Но это так, к слову. У Семена же с барышней Клюевой все развивалось прилично для их возраста и положения. Семен Аристархович был представлен родителям, одобрен господином Клюевым, учителем мокошьградской гимназии, и стал ухаживать с длительными перерывами на войну. Ева терпеливо ждала. А потом… Дальше показания путались, скрывались пеленою недомолвок. Он уже стал почти тем Крестовским, которого я знаю, познал чародейский источник в дальних магольских степях, продвинулся по службе, приобрел друзей, кое-какие связи, оставил военную карьеру, вернулся в столицу, готовился к свадьбе… Пробел. Барышня Клюева стоит у алтаря с графом Головиным, почетным сенатором и кавалером всевозможных орденов сорока годами себя старше.

Такая вот история. Единственное, что мне было в ней любопытно, закончила Ева в конце концов курсы милосердных сестер или нет. У Семена спросить постеснялась. Думала, встречу графиню Головину на заседании мокошьградского клуба суфражисток, поинтересуюсь между делом. Но ее сиятельство с лета в столице не бывала, супруг занемог, что в его возрасте дело вполне обычное. А теперь вот помер.

Я вздохнула. Фаэтон подъехал к зданию вокзала, и вспоминать дальше времени не было.

Это не ревность, Геля, абсолютно точно не ревность. Ты просто не хочешь видеть, как твой, или не совсем твой Крестовский меж двух рыжих зайцев мечется. Ты знаешь, каков он, знаешь, сколь важна ему карьера и дело, которому посвятил жизнь. И в этом ты ему, к сожалению, не помощник, в отличие от графини.

– Колдовать не буду, – решил Мамаев, помогая мне выйти из коляски, и кликнул носильщика.

Билеты в кассе нашлись, и даже первого класса.

– Револьвер-то прихватила? – спросил меня Эльдар на прощанье.

– Разумеется, – приподняла я муфту.

– На рожон не лезь, твое дело информацию собрать. Запахнет жареным – зови, Семка по земляной жиле нас на помощь к тебе протащит.

Я кивнула, оберег наш приказной для зова я носила на груди не снимая.

– Телеграфировать будешь ежедневно с отчетами. Доберешься до места, молнию отбей.

– Не увлекайся, дядюшка, наказами своими, – перебила я смеясь. – Не хватало еще так нелепо конспирацию рушить.

– И правда, – улыбнулся Мамаев.

Он развел в стороны руки с намерением, видимо, по берендийскому обычаю меня обнять, но замер в этой нелепой позе и протяжно присвистнул:

– Какие люди!

Я посмотрела. Толпа вокруг нас сновала изрядная, на соседний путь прибыл состав, встречающие махали букетами, кричали радостно, пассажиры покидали вагоны, тележки носильщиков громыхали железными колесами. По перрону, рассекая многолюдие на манер ледокольного корабельного носа, двигалась процессия. Четверка рослых молодцов в мундирах тайного сыска, канцлер Брют, чей цилиндр едва доставал плеча ближайшего охранника, два Брютовых секретаря в штатском, пара жандармов, начальник вокзала со своим адъютантом и Семен Аристархович Крестовский, в чьих руках я заметила букет льдисто-белых цветов белокрыльника. Пристойный выбор для вдовицы.

Попытку мою прошмыгнуть в свой вагон пресек Эльдар Давидович:

– Не суетись, Попович, нас заметили.

Первым ко мне подлетел его высокопревосходительство.

– Евангелина Романовна, какая приятная неожиданная встреча!

Мамаев поклонился, косясь на вагонного, который вытянулся во фрунт, дрожа от усердия.