Он не мог поступить с ней так, не мог оставить в неведении… Но даже не чувства играли бо?льшую роль здесь, а всё то, что они сделали для сохранения мирного договора.
Подавшись вперёд, он осторожно взял руки царицы в свои. Амахисат вздрогнула от неожиданности, но не отстранилась.
– Умоляю тебя… – прошептала она, и в эти мгновения выглядела настолько открытой, ранимой, что напомнила ему Анирет даже больше, чем блистательную уверенную себя.
– Я должен. Но я сделаю всё, чтобы вернуться – ведь и мою смерть могут использовать против нас… – помедлив, Хатепер добавил: – Секенэф действительно хочет направить со мной Ануират – из тех, что прибыли с ним недавно. Я буду защищён.
Амахисат с горечью покачала головой и отняла руки.
– Что мне сделать, чтобы отговорить тебя? Ты нужен нам, и нужен здесь. Мы ведь даже не завершили расследование.
Хатепер не знал, что сказать ей, хоть и был тронут её заботой, неожиданно открытой. Как и Секенэф, она действительно боялась, что он сгинет по ту сторону гор.
– Расследование я не оставляю. Мои осведомители найдут способ передать то, что узнают, Владыке. И тебе. Без тебя мне не удалось бы вскрыть многое в этой истории. Я верю, что ты поможешь ей завершиться достойно, даже если я не вернусь… в срок.
Многое отразилось в её глазах, и многое он не сумел прочитать.
– Прежде, чем ты отбудешь, мы должны поговорить с Императором, – сказала она, наконец. – Назначение Эрдана Тиири было прекрасным шагом, но нашему двору, нашему народу, этого мало для успокоения сердца.
– Я много думал над твоими словами.
– И что скажешь мне теперь? Ты ведь не можешь не видеть…
– Я согласен, – скрепя сердце, ответил Хатепер.
От ответа Секенэфа будет зависеть многое – в том числе и его понимание, как Император теперь видит будущее Обеих Земель.
* * *
Огонь бесновался, вскидывался бешеным зверем до невидимой бездны храмового потолка. Фантасмагорические фигуры, пугающие образы рождались во всполохах, кружа вокруг неё и не решаясь приближаться.
Она холодно прищурилась, упрямо сцепив зубы. Никто и никогда не увидит её страх, да и не боялась она за себя. Это святилище она знала. Именно здесь Серкат когда-то произнесла своё пророчество. Именно здесь будущая царица произвела на свет создание, которому суждено было стать одним из самых могущественных её союзников.
Но присутствие, которое она теперь чувствовала за границей беснующегося пламени, было незнакомым… пугающим, древним, непокорным привычным законам.
– Покажись мне! – воскликнула Амахисат, и её голос звенел сталью. – Или боишься царицы Обеих Земель?
Фигуры, бесновавшиеся в огне, брызнули в стороны, уступая место одной. Прямо под её взглядом в пламени рождался силуэт мужчины с головой… нет, не пса, как она поняла теперь – ша! Огонь был ему доспехом, ластился к его ногам послушным зверем, закрывал его, как защищающие крылья Богини закрывали воинов императорской семьи. В его опущеной руке был зажат хопеш, тоже сотканный из огня.
– Ты… Это ведь ты забираешь их… – потрясённо прошептала царица, вдруг осознав, и в следующий миг выкрикнула: – Так забери меня, если посмеешь!
Пламя не смело приблизиться к ней, пересечь невидимую границу её непреклонной воли. Но она чувствовала тяжёлый взгляд, слепо шаривший по святилищу, вот-вот готовый найти её.
Воин Сатеха не видел её, не в силах был разглядеть. Пока.
Амахисат рассмеялась и раскинула руки. Пламя взревело чужой яростью, но лишь едва опалило её пальцы.
Воин шагнул вперёд и сорвал с себя шлем, обнажая хорошо знакомое ей лицо – лицо Владыки Секенэфа Эмхет…
Царица рывком села, окончательно просыпаясь, и посмотрела на свои руки. Нет, пальцы не были опалены – кожа осталась прохладной, нетронутой. Дрожащей рукой она отёрла выступивший на лбу пот. Перед глазами застыло искажённое яростью лицо супруга, его глаза, полыхавшие красным золотом. Никогда она не видела его таким – не похожим на себя самого.
Такие видения не были просто снами… Предупреждение? То, чего она боялась, наложилось на происходящее в видении: Секенэф вскрывал заговор. Но не мог Император мстить за сына таким образом – его Сила была совсем иной, происходила не от Сатеха. Эмхет ведь сами уничтожили Его культ, хоть и призывали часть Силы Отца Войны в сражениях.
В последнее время сон стал совсем беспокойным, и видения приходили тревожные, а подчас и жуткие. Её союзники шептались об охотнике, идущем по следу. Сознание просто достроило остальное, связало образ убийцы со жречеством Сатеха – прямо как они с Хатепером обсуждали. Великий Управитель был уверен, что за всем стоит культ, и к счастью, эта уверенность хоть и обнажала ему часть правды, полноту правды от него и скрывала.
Колдун мог бы сказать наверняка, что происходит. Но он был вне досягаемости, не отзывался на послания. Оставалось уповать только на то, что он нашёл Хэфера и сумел исполнить приказ. Тогда они избавятся хотя бы от этой угрозы, неминуемой, способной уничтожить всё, чего им удалось добиться.
Её мысли снова обратились к Секенэфу. Император, конечно же, знал больше, чем говорил – так было всегда. А теперь он отстранял от себя и брата, и супругу, словно не просто досадовал на их медленное расследование… но действительно подозревал. Амахисат сделала всё, чтобы нити не могли привести к ней. На её стороне была элита Таур-Дуат, а порукой ей были годы служения на благо Империи, годы правления рука об руку с Владыкой, годы поддержки всех его решений и совместного построения его политики. Даже подозрения Хатепера, со всеми его связями, со всей его осторожностью и проницательностью, ей удалось отвести от себя. И сделать это было тем легче, что на неё просто невозможно было подумать. Она была опорой трона Императора слишком долго. Она состояла во многих посольких миссиях и тоже сделала немало для мира с Данваэнноном. Она прикладывала свои силы к расследованию… просто пускала некоторые нити в обход верного направления, защищая своих союзников по мере возможностей.
И даже её рискованный союз с Иссиланом Саэлвэ имел под собой лишь одну цель: возвеличивание Таур-Дуат. В окончательную победу ни одной из сил, властвовавших континентом, царица не верила, так же как не верила и в окончательный мир. Но она верила в новый, грамотный передел земель и влияния.
Разумеется, рано или поздно Иссилан поведёт эльфов против рэмеи, во славу величия Данваэннона. И к этому она и её союзники тоже были готовы. Им будет под силу ограничить эльфийское влияние, пусть даже пока они способствовали достижению основной цели Саэлвэ.
Все эти перемены должны были знаменовать новую эпоху – эпоху, ради которой родился Ренэф Эмхет, будущий блистательный Император Обеих Земель, тот, за кем готовы были идти верные Амахисат представители элиты, проча ему будущее Тхатимеса Завоевателя. И пусть Секенэфу тяжело подняться на новую войну – когда-то он вёл за собой могучие армии Таур-Дуат не хуже, чем его отец Меренрес, даже если сердце его к тому и не лежало. Сумеет и впредь.
Всё, что требовалось – это одна, всего одна, но такая необходимая жертва: его сын Хэфер.
Но всё пошло не так, всё вышло из-под контроля… и даже Вирнан не мог ответить, почему его Богу угодно было вмешаться, почему треклятые ша пришли в тот день.
Поняв, что уже не уснёт, Амахисат поднялась, накинула лёгкую тунику и некоторое время стояла у окна, позволяя ночному ветерку охладить её кожу и разум. Её мысли метались вокруг Хатепера. Как защитить его? Перехватить по дороге самой, прежде чем до него доберётся Саэлвэ? Так себе затея, но при отсутствии иных возможностей и она уже не казалась такой плохой…
Отчёты осведомителей были один другого неприятнее – её союзники боялись гнева Владыки, уже почти в открытую выдвигая предположения, что охотника по их следу пустил именно он. А одной из самых неутешительных вестей был близкий раскол рода Эрхенны.
Некоторое время царица взвешивала, думала, как лучше поступить, к их общей выгоде. Наследником Каэба, который устраивал её во всех отношениях, был его брат, военачальник Шепсес. Да, Шепсесу вполне можно было пообещать награду, предназначавшуюся когда-то Метджену – высокий военный чин. А вот вельможная дама Тэмириси, их старшая родственница, которая и мутила воду после смерти своего предшественника, могла чего доброго прийти с покаянием к Императору и просить об официальном отделении «её» части рода.
И Амахисат приняла решение. За Тэмириси она пошлёт уже своего охотника, но представит дело как часть той же цепочки жертв.
Если понадобится, за Идаэт тоже придут. Царица не любила жертвовать союзниками – в том числе и за это её уважали те, кто шёл за ней. Но она не собиралась жертвовать общим делом ради пары сомневающихся, чья роль уже была сыграна.
* * *
Хатепер плохо понимал, с чего начать, и как вообще подступиться к этому разговору с братом. Между ними всегда царило понимание, и границы, которые теперь установил Секенэф, казались неестественными, неправильными. Расставаться на этом было особенно тяжело, но дипломат уже не знал, как сгладить ситуацию – тем более что поднять придётся острые вопросы.
Император не отказал ему в личной аудиенции, даже пригласил на прогулку в сад, скрывавший их семейное святилище – после заката, когда длинные тени сумерек уже растянулись по аллеям плодовых деревьев у прудов. Некоторое время они шли в тишине. Бросая украдкой взгляды на брата, Хатепер осознал вдруг, что Секенэф неимоверно устал. Возвращение сына вернуло ему радость к жизни, но его силы как будто неумолимо иссякали, а отдыха не предвиделось. Такое случалось и прежде после Разливов, но ведь сейчас со времени ритуалов минул уже почти месяц. Да и не замечал, не чувствовал Хатепер таких сильных перемен прежде. Секенэф как будто отдал больше себя самого, чем рассчитывал, и всё никак не мог восстановиться. Но Обе Земли требовали его внимания целиком.
И Хатеперу стало совестно требовать чего бы то ни было для себя.
– Амахисат просила воспрепятствовать твоему путешествию, – вдруг проговорил Секенэф, не глядя на него. – Как будто я отправляю тебя на смерть. И знаешь, что самое сложное? Я чувствую то же самое.
– Мне не по себе от таких пророчеств, – попытался пошутить дипломат, но Император даже не улыбнулся.
– Я видел сон о том, как Саэлвэ передаёт мне забальзамированную голову прекрасной сохранности, – голос Владыки звучал глухо, устало. – Твою. И после я поднимался на колесницу, в своей ненависти забыв обо всём, что ты и я построили вместе. Я готов был сжечь Древо Жизни Данваэннона до последней ветви, до последнего корня, чтобы ничто уже не взошло. Никогда.
Хатепер невольно сбился с шага. Видения жрецов, а тем более самого Императора, редко когда не имели под собой основы. Смутная тень точно распахнула над ним свои крылья – не темнота подступающей ночи, но далёкая не воплощённая пока угроза.
– Почему я должен рисковать тобой, когда могу приказать иное? – прямо спросил Секенэф, останавливаясь. – Почему этот проклятый договор требует всё больше жертв? Думаешь, я хочу хоронить тебя? Из всех нас я должен уйти первым. А ты должен сохранить то, что мы построили, Хатепер.
Его взгляд был невыносимым – отголоски простой смертной боли и обречённость понимания, необходимости принятия.
– Именно это я и пытаюсь сделать, – мягко возразил дипломат. – Именно ради этого. И посмотри, мой Владыка – Боги улыбнулись нам. Помогли найти Эрдана. Вернули Хэфера… Не верю, что теперь нас ждёт крах.
– Как ты сам изволил говорить недавно, замысел Богов нам не под силу разгадать. Они зрят глубже, дальше, чем подвластно даже мне, – покачал головой Секенэф и тихо добавил, глядя куда-то за плечо брата: – Но хотя бы то, что я вижу, я могу изменить… Это будет моя последняя битва.
– О чём ты?
Император не ответил – молча шагнул вперёд, к одному из фонтанов, сел и жестом предложил дипломату сесть рядом.
– Ты искал со мной встречи сегодня. Что тебя беспокоит?
– Ты хочешь сказать – что из всего меня беспокоит больше? – грустно улыбнулся Хатепер. – Послушай. Анирет возвращается из Обители. Она захочет знать – потому что уже приходила ко мне с этим вопросом. Твой приказ молчать я исполнил, но что ты скажешь ей?
Секенэф опустил взгляд, и его рука чуть дрогнула, словно в память о неком прикосновении. Дипломат вспомнил, сколько дней его брат со своей дочерью провели в этом самом саду, когда Анирет пыталась заглушить печаль отца хоть чем-то. И именно эта поддержка разрушила стену между ними, позволила им по-настоящему увидеть друг друга.
– Я обещал научить её чувствовать жизнь нашей земли, – тихо проговорил Император. – Научить, как открыть всю силу её крови. Времени не так много, да… Возвращение на остров Хенму придётся отложить.
– Секенэф, она спросит тебя не о наследовании трона, – настойчиво уточнил Хатепер, возвращая брата к действительности. – Она спросит тебя, что произошло с Хэфером, потому что чувствует его.
– Да. Но знать ей пока нельзя. Даже то, что знаешь ты, благодаря своему расследованию о культе, ставит многое под угрозу.
Дипломат потрясённо посмотрел на Владыку, надеясь, что ослышался.
– Когда-то мы нашли убийц Каис… вместе, – осторожно напомнил он. – С тех пор наши возможности – и твои, и мои – стали больше. Мы ведь уничтожили тех, кто когда-то не желал видеть на троне тебя. Справимся и теперь.
– Давно это было… – лёгкая улыбка, полная светлой печали, тронула губы Императора, когда он вспомнил даже не общее их дело – свою царицу, единственную Владычицу его сердца. – Да, мой Великий Управитель, хранитель секретов, ты ни разу не подводил меня. Но сейчас мне нужно другое оружие – то, что Боги сами вручили мне.
– Охотник, что идёт по следу… Я ведь понимаю, что ты сделал, Секенэф. Ты не зря упомянул, что Закон – твоё оружие и твои оковы. Дом Владык, к которому принадлежит и царевич Хэфер, не может рисковать раздорами среди могущественных фракций Империи. Но Воин Сатеха свободен, и ты доверил ему разрушение сети заговора.
– Ему подвластен огонь, сжигающий паутину лжи.
– Ты дал ему свободу действий, веря его суждениям о справедливости… И все детали нашего расследования ты передал ему, чтобы он исполнил то, чего не можем сделать мы… Я понимаю это, Секенэф.
Владыка молча кивнул. Говорить дальше было всё сложнее, но Хатепер уже принял решение.
– Скажи хотя бы, какую роль во всём этом играет «чародей с двумя лицами»? Мы можем не знать всех союзников Саэлвэ на нашей земле, но этот колдун – точно один из них. История давностью в несколько поколений повторяется.
Взгляд Секенэфа был непроницаемым.
– Как раз его роль и должны выяснить те, кому ты это поручил. Твои Таэху, вынюхивающие след к храму в песках. А то, что я имел сказать тебе о Владыке Каэмит – я уже сказал.
Хатепер тяжело вздохнул.
– Я хочу верить тебе, мой брат и Император. Хочу верить тому, что ты видел: что он, этот клинок твоего справедливого возмездия, всё ещё Хэфер и останется им. Но Секенэф… я прошу тебя… не передавай трон Обеих Земель культу Сатеха, даже если ему суждено теперь возродиться. Ты призвал меня в прямую ветвь, чтобы я защитил твоих наследников. Доведи же то, что начал, до конца, мой Владыка.
Не было нужды объяснять всё, что стояло за этими словами. Несколько долгих мгновений Секенэф смотрел ему в глаза, потом взгляд скользнул выше, к золотому навершию рога, целостность которого он собственноручно восстановил в храме Ваэссира.
– Я знал, что мой двор поддержит тебя, – произнёс он наконец. – А теперь знаю, что поддерживает и царица.
– Прежде я полагал, что ей трудно будет смириться с тем твоим решением, но…
– Вы – опора моего трона, и ваше единодушие не может не радовать меня, – голос Императора оставался бесстрастным, не выражая никакой радости. – А не так давно я ведь уже призвал Джети Таэху в свидетели, что ты будешь моим преемником, если что-то случится со мной… Что ж, так тому и быть.
Потрясённый столь быстрым согласием, Хатепер изумлённо смотрел на брата.
И понял вдруг, что за этим решением стояло отнюдь не доверие… или, по крайней мере, не только оно.
– Я издам указ, – глядя ему в глаза, продолжал Секенэф, – но часть его, заключающая имя уже твоего преемника, будет открыта лишь после моей смерти.
Глава 45
Она пришла в себя в кромешной темноте и жуткой духоте, приоткрыла глаза, позволяя им немного привыкнуть, но свет, даже скудный, сюда не доходил. Внутри всё ещё жгло, саднило, но, конечно, со вспышкой боли, опалившей её так сильно, что она потеряла сознание, было не сравнить. Что ж, по крайней мере она жива – и то хорошо.
Лоза чуть пошевелилась. Руки и ноги затекли, и к тому же были связаны, хвост – примотан к левой ноге. Лоза не могла не оценить – связывали её умело. Высвободиться будет непросто.
Она экономила дыхание, да и не хотелось дышать глубоко – воздух был наполнен странным запахом, смутно знакомым. Ещё немного пошевелившись, она поняла, что заперта в каком-то длинном ящике… а потом осознала, что была здесь не одна.
И, презрев всякую осторожность, заорала во всю мощь лёгких.
Вдалеке вспыхнул свет – неяркий, но заставивший её зажмуриться. Оказалось, крышка была задвинута не до конца, давая доступ к воздуху. Лоза вжалась в стенку перед собой, спиной чувствуя своего тихого соседа, от которого хотелось оказаться как можно дальше. От страха и омерзения её трясло, но она постаралась взять себя в руки.
Деревянная крышка сдвинулась ещё немного, и сверху показалось знакомое лицо.
– Уже пришла в себя? – улыбнулся Колдун. – Чудненько.
Лоза крепко выругалась. Того, кто лежал рядом с ней, она боялась гораздо больше, чем мага – хотя следовало бы, наверное, наоборот. Но инстинктивный ужас перед мертвецами был с ней давно, очень давно – с тех пор, как она участвовала в нескольких грабительских вылазках в некрополи и навидалась там… такого, в общем, навидалась, что к некрополям потом не приближалась вообще.
– Вытащи меня отсюда, – прошипела она.
– Хорошо. Но развязывать, уж извини, пока не стану – вдруг опять накинешься?
Он отодвинул крышку целиком, и запоздало Лоза поняла, что ведь эта мумия, с которой она оказалась заперта в одном саркофаге, была здесь не единственной. И вот сейчас она выберется из ящика, а вокруг будут ещё десятки таких же молчаливых запелёнатых в погребальные полотна свидетелей её давних дел.
Колдун без особых усилий вытащил её из саркофага и усадил рядом. Заглядывать внутрь она не стала, дождалась, пока он захлопнет крышку и сядет напротив. Как женщина и ожидала, они были в гробнице. Выбитые в теле скал ниши хранили тела, и запах, царивший здесь, был застарелым запахом бальзамирующих составов. Особенный запах – такой она ни с чем не перепутает. Лоза поспешно сфокусировала взгляд на собеседнике. Тот выглядел невозмутимым и посвежевшим с их недавней встречи – даже одежду уже успел сменить. А взгляд его серо-стальных глаз был почти доброжелательным.
Она заставила свой голос звучать твёрдо:
– Что тебе нужно?
– Я уже говорил, но ты вздумала на меня накинуться. Не люблю такого, знаешь ли, – он прищёлкнул языком, словно речь шла не об угрозе его жизни, а о каком-то досадном промахе вроде разбитой чаши.
– Ты говорил… об охотнике. А теперь зачем-то притащил меня сюда.
