– Не тебе меня судить, сын шлюхи! Убирайся отсюда! – старик закашлялся, согнулся ещё ниже к земле.
– Отдай подвеску, которую сорвал с шеи моей матери, и я уеду. Я знаю, она у тебя, – Таир и сам бы рад уехать отсюда подальше, да ноги обратно не понесут. Он обещал матери и должен сдержать обещание.
– Нет у меня никакой подвески! А этой шлюхе скажи, чтобы ни её, ни её отпрысков поганых я здесь больше не видел! – злобный упырь захлопнул перед ним скрипучую калитку, а Таир, выдохнув, развернулся к машине. Не приставлять же ствол к виску старика. Хотя, честно говоря, за всё, что он сотворил с матерью, хотелось. Хотелось размазать его мозги по этому старому забору и под ним же похоронить долбаного фанатика.
Что-то заставило его остановиться. Застыть. Какое-то неясное ощущение, что за ним наблюдают.
На другой стороне испещрённой ямами старой дороги стояла мелкая девчонка. Из-под тяжёлого тёмно-серого покрывала выглядывала невинная мордашка. Совсем ребёнок ещё. Худосочная, перепуганная. Она смотрела ему прямо в глаза, при этом её рот смешно приоткрылся, а глаза расширились на пол-лица. Таир вспомнил, что линзы остались в гостинице, досадливо цокнул языком.
– Чего тебе? – видимо, слишком громко крикнул на неё, потому что девчонка вздрогнула и бросилась за свой забор, пытаясь там спрятаться. Дурная совсем. Нужна она ему сто лет…
Наверное, родители пригрозили ей сломать ноги, если ненароком посмотрит на мужчину. А может, глаз его испугалась. Да и плевать.
Сев в салон, с ненавистью посмотрел на ветхий домишко, где был в первый и последний раз ещё в раннем детстве. Тогда старик на его глазах сломал матери ногу большой кувалдой и вышвырнул её, вопящую от боли, вместе с сыном за порог. Таир тащил мать на себе до такси, а потом старенькая машина долго ехала до города. Отец же, увидев, что сотворил с мамой дед Таира, порывался убить старого ублюдка, но мать, как обычно, не позволила. Сильная всепрощающая женщина. Она любит даже тех, кто возвращает ей лишь боль.
Таир обязательно вернётся. Вернётся и заберёт подвеску, чего бы ему это ни стоило. Даже если придётся пристрелить старого подонка.
***
Я влюбилась в тот день. Отдала ему своё сердце в тот самый момент, когда он впервые посмотрел на меня своими глазами… Глазами, подобных которым не видела никогда ранее. Один глаз его был тёмно-карим, а второй – серым. Я подумала тогда, что он ангел, ведь таких красивых людей не бывает, да ещё и с таким необычным взглядом. Позже я узнаю, что он и правда ангел. Только падший…
Отчего-то он ругался с нашим соседом, но я плохо его понимала. Красивый мужчина говорил как городские, я слышала их говор, когда выезжала с отцом на рынок. Там всегда было очень чисто, красиво, и везде посажены цветы. Только девушки все сплошь шлюхи. Так говорил мой отец, качая головой и глядя на них с отвращением. Разумеется, шлюхами они не были, просто одевались и вели себя немного свободнее.
Я боялась их разглядывать в открытую, поэтому делала это исподтишка. Меня манили они, как и всё неизведанное, то, чего не знала и не понимала. Совершенно другие люди. Не такие, как мы… Я боялась греха, а они, похоже, нет. Потому что держали головы прямо, не склоняли их, как полагается девушкам. Некоторые даже разговаривали с мужчинами, стоя посреди улицы.
Иногда они подходили к нам на рынке и интересовались у отца, сколько стоят яблоки или персики. Отец всегда отвечал им сквозь зубы, с неприязнью, и поэтому фрукты они у нас не покупали. Тогда я думала, что дело в них, но на самом деле дело было в моём отце. Девушки же молча разворачивались и гордо уходили, всё также с высоко поднятыми лицами.
Этим они меня и привлекали… От них пахло свободой, только я тогда ещё не знала значения этого слова. Так пахло и от этого мужчины. Он был такой большой, сильный, хоть и очень грозный с виду. Он был совсем не похож на мужа Фатихи или моего отца. Даже моим братьям не сравниться с ним. Я не чувствовала его запах – стояла слишком далеко, но была уверена, что от него пахло по-другому, не потом и навозом, а чем-то свежим, как кофе, который по утрам пила мать, или черешней, которую я любила собирать в нашем саду. Его одежда была идеально чистой и совсем не похожей на ту, которую носят у нас. А его машина походила на огромного, лоснящегося жеребца, бьющего копытом об землю.
Когда мужчина прикрикнул на меня, я испугалась, что сейчас он пойдёт к деду с бабкой и расскажет о том, какая недостойная у них внучка, что позволяет себе стоять и пялиться на незнакомца. Но он не пошёл, сел в машину, и я даже испытала разочарование, уколовшее прямо в сердце. Чёрный «жеребец» тронулся с места, а я, не помня себя от сумасшествия, неожиданно затуманившего голову, бросилась на дорогу и там стояла несколько минут, со слезами глядя вслед моему тёмному ангелу с разноцветными глазами…
ГЛАВА 7
Он долго не приезжал. Я ждала каждый день, то и дело находя себе работу недалеко от стареньких ворот, чтобы увидеть возлюбленного издалека, и когда слышался рёв мотора, как ошалелая бросалась к калитке, чтобы посмотреть, не он ли это.
Заметив моё странное поведение дедушка с бабушкой решили, что я так боюсь приезда своих родных. Я, конечно, боялась и вечерами, когда ложилась в постель, долго не могла уснуть, потому что в голову забирались пугающие мысли. Ведь родители меня совершенно точно искали. Отец ни за что не спустил бы мне побег.
Но внутри родилась ещё одна мука… Любовь. Я влюбилась в мужчину с разными глазами и больше не могла думать ни о чём и ни о ком, кроме него. Такого красивого, высокого, стройного и широкоплечего. Влюбилась в его чёрные, как смоль, волосы, в его короткую лоснящуюся бороду. И в те самые глаза, необычные и завораживающие.
Поначалу я думала о нём с улыбкой. Представляла, как приедет и снова посмотрит на меня. Мечтала, как вдруг влюбится и придёт к дедушке с бабушкой, чтобы попросить меня себе в жёны. Я тогда, наверное, задохнулась бы от счастья.
Но он всё не появлялся, и я начала плакать по ночам. В груди словно камень залёг, тяжёлый и раскалённый. Он жёг меня, душил, а я лишь тихо рыдала, накрыв голову подушкой, чтобы не разбудить дедушку с бабушкой.
Странно, я не скучала ни по матери, ни по братьям, ни даже по Фатихе – единственной, кто хорошо относился ко мне… Я скучала по тому, чьего имени даже не знала.
Вскоре он стал моей навязчивой, но несбыточной мечтой. Иногда даже казалось, что я его придумала или увидела во сне. Может, его вовсе не существует, и я больше никогда не увижу тех глаз… От подобной мысли становилось ещё больнее. Острым кинжалом пронзала сердце моя неразделённая, покинутая любовь.
Я панически боялась забыть его и в то же время вспоминала с болью в груди. Усиленно рисовала в сознании его прекрасное лицо, чтобы он приснился мне. Но он не приходил даже во сне. Будто смеялся надо мной, глупой дурочкой.
– Что же ты так плохо ешь? – сокрушалась бабушка. – Девочка? Посмотри на меня? Ты боишься отца? Не беспокойся. Если этот человек появится здесь, я помогу тебе бежать. У меня уже всё готово.
Я подняла на бабушку потерянный взгляд, и та восприняла мой молчаливый крик по-своему.
– Бедное дитя. Смотри, что сделали с ней, – обратилась она к деду, а тот задумчиво покачал головой.
– Они её родители. Что ж мы можем сделать?
– Да, ты так же говорил, когда дочку замуж за этого отдавал. И смотри, что из того стало? Даже внуков не видели ни разу, – в голосе бабушки послышался укор, а я подняла голову. Я никогда не спрашивала о них у матери, зная, что та отругает, не спрашивала и у них о том, почему они никогда не приезжали к нам в гости, а мы к ним. Но теперь мне стало интересно.
– Я хотел отдать её замуж за хорошего человека. Но вышло по-другому. Что мне теперь делать? – громыхнул на неё дед, осадив тяжёлым взглядом. Бабушка притихла, склонив голову, а я всё же осмелилась задать вопрос:
– А зачем вы тогда её отдали, если знали, что отец плохой человек?
Дед недовольно цокнул, поднялся, стукнув рукой по деревянной столешнице, накрытой белой скатертью.
А когда он ушёл, бабушка с сочувствием посмотрела мне в глаза.
– Страшный он человек. Жестокий и безжалостный, – я не спрашивала, о ком она говорит, и так было ясно, что не о дедушке. – Нам сыновей Всевышний не дал. Свою единственную дочку воспитывали в строгости, но и в любви. Самой красивой была в деревне. Ходила всегда с открытым лицом, хоть отец и ругался… А парни с ума сходили. Как ей исполнилось столько, сколько тебе, сваты пошли. Только она замуж не хотела. Учиться хотела, в город поехать. Отец не разрешал, а теперь, наверное, жалеет… Говорил, стыдно это. Дочка тогда всех женихов отвергала. И красивые были, и богатые, никого не захотела. Только учёбой своей и бредила. А потом пришли сваты из другой деревни. Отец твой привёл. Мы с дедом сразу же заметили, что нехороший он… И отказали. Так он на следующий день поджёг нам дом и записку с камнем в окно бросил. Мол, если дочку за него не отдадим, обесчестит он её и убьёт. Нам пришлось отдать её, чтобы спасти от позора и гибели.
Я ахнула, закрыв рот ладонями. Тогда ещё плохо представляла, что значит обесчестить, но хорошо знала, что следует за этим. Девушки либо сами с собой кончают, либо их убивают родственники, чтобы смыть с семьи клеймо шлюхи её же кровью.
Я всегда знала, что отец жестокий человек. Но после рассказа бабушки возненавидела ещё больше. Казалось, если бы мне кто-то дал в руки нож и подтолкнул к отцу, я, не раздумывая, воткнула бы лезвие прямо в его гнилое сердце.
А моя мать? Ведь я знала её совершенно другой. Кто бы мог подумать, что раньше она хотела стать городской. Она хотела учиться! Я не раз слышала, как она называла городских девушек шлюхами за то, что ходили с открытыми лицами. А теперь, оказывается, она и сама такой была! Что же сотворил с ней мой отец, отчего мать забыла о своих мечтах, смирилась с несвободой и превратилась в забитую, злобную, измученную постоянным трудом старуху? В тридцать пять лет она выглядела чуть моложе бабушки, а отец называл её старой клячей и грозился взять вторую жену, если больше не сможет родить ему сыновей.
По словам бабушки, мать так и не простила их за то, что выдали замуж за изверга. Тут я, правда, её не винила, хоть и бабушку с дедом упрекнуть тоже не могла. Я знала своего отца. Он мог причинить ужасную боль.
После такого откровения я не могла воспринимать Акрама, как того, кто подарил мне жизнь. Теперь он представлялся мне мерзким стариком, вроде того, за которого меня хотели отдать. Я видела в своём воображении, как страдала моя мать и как он ломал её, превращая в бесправное животное. И ей некуда было бежать.
Теперь мне хотелось на свободу пуще прежнего. Хотелось учиться, хотелось жить. Отец не разрешил мне ходить в школу после десяти лет, и всё моё обучение закончилось тремя классами начальной школы. Я умела читать, считать и писать – этого, как он сказал, достаточно. Но теперь для меня этого было мало.
Я не осмелилась заявить о своих пожеланиях бабушке и деду, побоялась, что отругают или даже прогонят. Но покрывало носить перестала. Бабушка не заставляла меня, а вот дед смотрел с недовольством. Он будто видел во мне мать, и иногда я даже замечала в глазах старичка слёзы.
Он боялся за меня, это я тоже видела. Каждый раз, когда мимо двора проезжала машина, он прогонял меня в сад, откуда было легче сбежать. И однажды его опасения всё же сбылись…
Будто почуяв опасность, притих пёс, которого я подкармливала остатками еды; поджав хвост, заскулил и спрятался за старый забор. Я присела рядом, прижала руки к груди в надежде, что это едет мой возлюбленный. Вот только когда гул стал громче, я узнала по звуку отцовский автомобиль. Он был старый, часто ломался, а Фарид то и дело крутил на нём какие-то гайки. Красивая, блестящая машина моего любимого с разноцветными глазами работала почти беззвучно. Её бы я не услышала издалека. А у соседей не было транспорта, если только лошади.
– За сарай иди! Быстро! – дедушка дёрнул меня за плечо, сам же продолжил ремонтировать покосившуюся калитку. – Если услышишь что, сразу же убегай, как договаривались!
Я бросилась за угол дома, и, как только исчезла из виду, залаял мой пёс. Машина остановилась у ворот, и я отчётливо услышала прокуренный, неприятный голос отца:
– Где она?!
Что отвечал ему дедушка, я уже не слышала, потому что неслась стремглав через сад к соседскому забору. Он был низенький, мне оставалось только перепрыгнуть и, пробежав по огороду бабушки Каримы, ускользнуть в лес. Я несколько раз тренировалась, хорошо изучив дорогу, и теперь эта задача казалась несложной. Но, как только подняла юбку, чтобы не зацепиться за острые колышки, меня вдруг схватили чьи-то руки и грубо поволокли назад во двор.
– Попалась, шлюха! – прошипел злобно старший брат, а я, дёрнувшись в его руках, закричала. – Опозорить нас вздумала? Да я сам тебя прибью!
– Отпусти! Отпусти! Не поеду с вами! Замуж за старика не пойду! Ни за что!
– Посмотрим, что ты скажешь, когда отец отходит тебя палкой! – Фарид оскалился своими сломанными спереди зубами и, вытащив меня из-за сарая, толкнул на землю.
Я упала прямо дедушке под ноги, подняла голову и жалобно заглянула ему в глаза. Бежать некуда – от ворот к нам приближался отец, а позади сложил руки на груди Фарид. Видимо, отец высадил его чуть дальше, и тот прокрался в сад. Той самой дорогой, которой я должна была сбежать…
– Ах ты ж, потаскуха! – зашипел на меня отец негромко, будто опасался, что его могут услышать. – Ну, погоди у меня!
Дедушка помог мне подняться с земли, и я сжалась в крошечный комочек, представляя, что сейчас сделает со мной Акрам. Но тут вдруг из-за его спины появился ещё кто-то, а я испуганно посмотрела на вторую машину, из которой и вышел этот кто-то… Толстый старик с маленькими, заплывшими жиром глазами и алчным большим ртом. Ему бы глаза побольше, и точь-в-точь как та лягушка, что встречает меня по утрам у колодца. Только лягушка не была такой мерзкой… Я поняла, что это мой жених, без пояснений. Поняла и упала перед дедушкой на колени, обнимая руками его ноги.
– Не отдавай меня! Не отдавай им! Этот мерзкий старик меня забрать хочет!
Губы дедушки затряслись, глаза повлажнели, а пальцы крепко сдавили мои запястья. Дедушка оторвал меня от себя, поставил на ноги и прижал к себе.
– Оставь девочку, Акрам. Ты уже забрал у меня дочку. Забрал всё, что у меня было. Оставь её нам. Я воспитаю её достойно, а потом и замуж отдашь. Смотри, она ребёнок совсем.
– Она моя дочь! Только я решаю, когда и за кого её отдавать! – клещи отца вырвали меня из тёплых рук дедушки, сильно потянув за волосы. От боли, страха и обиды я взвыла, хватаясь за воздух. – Этот уважаемый человек дал за неё выкуп, и мы обговорили свадьбу! Фарид! – прикрикнул на брата и швырнул меня ему в руки. Тот, видимо, вдохновившись, схватил меня за волосы, как делал отец, и, толкнув так, чтобы я упала на колени, потащил по земле к машине.
– Отпусти её! – прогремел вдруг голос, который я узнала бы из тысячи. И говор тот самый… Городской. Это же ангел мой, с разными глазами…
Превозмогая боль в затылке, я подняла голову и через слёзы улыбнулась. Он пришёл, чтобы спасти меня.
ГЛАВА 8
Вернувшись в ненавистное село, Таир остановился на площади, разглядев что-то вроде небольшого местного рынка. Делать подарки старому ублюдку, которого ненавидел всей душой, желания было мало, но по-другому ему не забрать подвеску. Если только прострелить старику его лохматую башку и вырвать подвеску из окоченевших пальцев.
Зло усмехнулся. Хотелось бы, да. Только тут не его территория. Он здесь чужак. Ни к чему лишние проблемы, ему бы домой скорее вернуться, вернуть матери подвеску, чтобы та, наконец, надела её на шею будущей невестки, и жениться.
О Малике он не мечтал с тех пор, когда впервые увидел её. Не было и влюблённости или притяжения. Таир вообще никогда не любил ни одну женщину, кроме матери, разумеется. Но чувствовал ответственность за Малику, ведь она была ему обещана с ранних лет.
Красивая, чистая девушка, будто сошедшая с обложки журнала, только поскромнее и понатуральнее – такой была Малика. Их отцы договорились о браке, выгодном для обеих семей в материальном плане. Выгодная сделка и уверенность в завтрашнем дне, не более. Для Таира же предстоящий брак с Маликой был неким гарантом, что его, наконец, примут партнёры отца, как равного себе, а не золотого мальчика. Мажором, кстати, Таир никогда не был. Он всю жизнь трудился не меньше родителей и никогда не ждал поблажек. Хорошо знал, откуда вышли отец и мать и как сложно им было строить заново свой новый мир. Они никогда не жаловались, но жертвовали многим. Таир это видел, понимал и ценил. И старался соответствовать им, сильным людям, подарившим ему жизнь, несмотря на фанатичные запреты и страх получить наказание за «грехи», на страхе, перед которыми здесь взращивали детей.
Они подарили ему другое детство, преисполненное радости и счастья, и Таир просто не мог разочаровать этих людей. Иногда приходилось идти родителям на уступки, как было и с Маликой. Отец поставил его перед фактом, Таир беспрекословно согласился. Так было нужно.
Что касается самой невесты, Малика была счастлива. Так, по крайней мере, казалось, когда он смотрел в её горящие озорством глаза и розовеющие от смущения щёки. Таир, конечно, не идеал, да и старше её прилично. Но девушке нравился, а значит, всё хорошо. Главное, что воспитана она не по законам фанатиков, хоть и в строгости. Этого было достаточно. В любовь он верил, конечно, видел, как отец обнимает мать, как смотрит она на него. Но себе такого не хотел. Они из-за своей любви пережили много бед. Любовь – это слабость и боль. Браки по расчёту поспокойнее.
Скрепя сердце купил старому упырю каких-то продуктов, тряпок – в общем, всё, что ему подсунули ожившие при виде денежного клиента торгаши. Вряд ли они знали, что обозначает слово «клиент», но деньги явно любили.
Припарковавшись у ворот, вздохнул, собираясь с духом, и на всякий случай, так, от греха подальше, спрятал ствол в бардачок.
Шагнув к багажнику с продуктами, протянул руку за пакетами, но так и застыл при виде жуткой картины, разворачивающейся прямо перед ним, в соседнем дворе. Какого вообще?.. Что это?!
Не поверив своим глазам, застыл. Какой-то сопляк тащил за волосы мелкую девчушку, волоча её ногами по земле и явно собираясь затолкать в старую развалюху, типа советского производства. Девчонка сопротивлялась и что-то кричала на их наречии. Таир прислушался. Кажется, она умоляет не отдавать её замуж. Да точно, это же та девчонка, которую он видел пару недель ранее, когда приезжал сюда впервые.
Поморщился, но отвернулся, не желая встревать в эти дела. Ему никогда не понять местных порядков, а фанатичным дикарям не понять его, человека из другого мира. Так стоит ли тратить время? А его между прочим дома ждёт мать и невеста. Хватит уже слоняться здесь, пора сделать дело и уехать.
Взялся за ручки пакетов и снова застыл, когда в спину прилетело: «Помоги! Прошу, помоги мне!» – умоляла она кого-то, но этот кто-то явно не торопился её спасать. А перед глазами всплыл образ матери. Её также хотели отдать замуж за местного пастуха. Она воспротивилась и сбежала с его, Таира, отцом. Когда вернулась домой с маленьким сыном, чтобы повидать свою мать, её отец сломал ей ногу и выбросил за порог. Таир так и не увидел свою бабушку, но запомнил оскал на звериной морде деда. И возненавидел того на всю свою жизнь. Позже родители уехали в Россию, начали новую жизнь, но жуткие воспоминания всё ещё жили в подсознании. Таир думал, что давно их похоронил, однако они воскресли в тот же миг, когда услышал надрывный плач девчонки.
Выругавшись вполголоса, швырнул пакеты обратно в багажник и твёрдым шагом направился к зверью, трепавшему ребёнка, словно пиранья.
– Отпусти её! – рявкнул на сопляка с садистским выражением неприятной морды. Они не люди, что ли, совсем? За этого уродца её отдают? Да он же по их обычаям даже касаться её не может до свадьбы. Или они уже женаты? Тогда хуже. Тогда Таиру ей не помочь, потому что брак заключён – жена принадлежит мужу. Он может даже убить её, и никто не посмеет перечить.
Все присутствующие застыли, девчонка со стоном подняла голову и глупо улыбнулась ему, а Таир, приблизившись, попытался определить, кто в этой своре старший.
– Кто отвечает за этот беспредел? Ты, отец? – обратился к старику, что замер неподалёку, приложив руку к груди. Позади него с немой мольбой в глазах стояла бабка и с надеждой взирала на гостя.
– Что тебе сынок? У нас тут дела семейные решаются… Шёл бы ты дальше, – старик покосился на стоящего рядом мужика, вздохнул. – Внучку замуж отдаём, – склонив голову, старик зарыдал, а Таир перевёл взгляд на мужика с презрительной миной. Этот, что ли, папаша?
– Замуж? Так она же ребёнок совсем. Сколько ей?
– Тебе-то что, – прохрюкал непонятно откуда взявшийся жирный боров. – Моя невеста, уже всё решено! А ты иди отсюда!
– Твоя невеста? – Таир усмехнулся, поначалу не поверив своим ушам и глазам. Ребёнка отдают за этого хрыча, похожего на старую, жирную жабу? Серьёзно? Идея, как спровадить завидного женишка, возникла стремительно и так же быстро слетела с языка. – Я не знаю, кто ты такой, но девушка мне обещана. Я жду её совершеннолетия, чтобы взять в жёны. Так что отпусти её, – повернулся к сопляку, а тот с перепугу разжал пальцы, и девчонка шмякнулась на землю.
– Ты кто такой? Я тебя даже не знаю! – завопил, краснея словно помидор, папаша. Что, собственно, и ожидалось. Но слова уже сказаны и назад их не забрать. Если он сейчас уйдёт, девчонку назовут шлюхой и убьют.
– Знаешь. Ты меня хорошо знаешь, – шагнул к горе-папаше, оттесняя того назад, загоняя в угол.
Таир ненавидел этих людей. Их и людьми-то назвать можно с большой натяжкой. Чисто с точки зрения биологии. Повадки же, словно в животном мире. Только взглянешь на эти рожи, необременённые излишками интеллекта, становится страшно за будущее человечества. Один зверёныш, тащивший девчонку за волосы, чего стоит. Всю эту отраву прививают детям с рождения. Они вырастают уже злобными ублюдками.
– Жених… Он мой жених. Не можете отдать другому… – скулила позади девчонка, ловко подхватив его сказку. Смышлёная. Как там говорят? В семье не без урода? Она точно не в узколобого отца пошла.
– Ты что несёшь?! – рявкнул на неё папаша и даже подался вперёд, но едва не врезался в грудь Таира и слабым умишком раньше положенного ему догнал, что не стоит.
– Что такое, тесть? Неужели мою невесту бить собрался? Так ты её для меня воспитываешь? – Таиру начинала нравиться эта игра. Во вкус, можно сказать, вошёл. Хотя, конечно, осознавал, что потом придётся выпутываться.
– Это правда? Ты обещал девочку другому?! – возмутился педофил, готовясь разразиться праведным гневом. Таир бы с удовольствием посмотрел, как эти ублюдки будут жрать друг друга, словно пауки в банке.
– Господин Асаф, что вы! Я не…
– Я дам много золота. Больше, чем дал он. Намного, – проговорил Таир негромко, подавляя рвущуюся наружу ухмылку. И не ошибся, потому что алчные глазёнки папаши вдруг загорелись.
– Прошу в дом, – широким жестом пригласил всех дед и зачем-то кивнул Таиру. Это он так обозначил, что не все в этой стае больные на голову? Что ж, радует. Хотя теперь, похоже, придётся раскошелиться.
ГЛАВА 9
Мне казалось, что я потеряла сознание и вижу какой-то абсолютно нереальный сон. Ведь невозможно, чтобы такой, как ОН и вдруг захотел такую, как я… Худую, маленькую, с вечно растрёпанными, остриженными волосами. Некрасивую деревенскую девушку, сейчас ещё и грязную, измазанную землёй, по которой меня таскал Фарид.
