Однако это сегодня – а что будет завтра? Про доты, конечно, здорово звучит, и я не сомневаюсь, что, если погранцы до них благополучно доберутся, немцам они крови попьют. Но ведь в конечном итоге их все равно там перемелят! И меня вместе с ними, если пойду к обреченному узлу обороны…
Тогда что? Кинуть, предать товарищей по оружию? Да какие это товарищи?! Боты, просто игровые боты! Долбаной виртуальной игры, которая, походу, как-то заглючила. Весь вопрос в том, что будет, если я погибну здесь? То, что ничего хорошего, понятно и так – уж очень реальной была боль от ранения. Но что случится с моим сознанием в реальности, если меня убьют?! Может быть так, что игровой процесс, запущенный в моей же голове, в этом случае искалечит мозги? Не исключено – я же, блин, не знаю, как все в капсуле работает и какими могут быть последствия сбоя!
Ведь чуял же, что будет какая-то подстава с этой скидкой на капсулу, чуял!
Ладно, что теперь в прошлом копаться… Самое важное то, что я не должен дать себя убить. Ни при каких раскладах!
Тогда как быть? Бежать от погранцов на марше, благо что смеркается, а вокруг меня лес? Звучит неплохо – на первый взгляд. Но, блин, я в форме, при оружии… Даже если все стволы и гранаты скинуть, распознать во мне военного не составит труда. Поменять обмундирование у местных на гражданскую одежду, пересидеть где-нибудь в окрестностях? Да я, блин, даже не знаю, куда идти, где здесь ближайший населенный пункт. Заблужусь в лесу, закружив ночью, а утром выйду к заставе, где обозленные потерями немцы мне даже руки поднять не дадут… Ведь, судя по воспоминаниям из курса школьной истории и фильмов по ВОВ, никакого щепетильного отношения у фрицев к пленным не было. Стреляли себе на потеху, ни о чем не переживая… Засада, блин!
Плен отпадает – даже если мне удастся выйти к «добрым» фрицам и меня тут же не шлепнут, в концлагерях мои шансы выжить вряд ли выше, чем в бою. Об этом как раз читал красочную, подробную статью, и даже если она и приукрашена, проверять на собственной шкуре как-то неохота… Вместе с погранцами хотя бы посопротивляюсь напоследок, а в лагере ждут бесконечные мучения, к которым я просто не готов… Хотя, с другой стороны, есть шанс, что к тому моменту игра восстановится или капсулу починят – должны же родители спохватиться, когда я перестану отвечать на звонки?
Вот только в описании игры заранее же озвучили, что здесь время бежит в десять раз быстрее, чем в реальности. Тогда это казалось преимуществом… А по факту за последние четырнадцать часов пребывания в виртуальном мире «Великой Отечественной» за пределами капсулы прошло полтора часа. Родители забьют тревогу не ранее, чем завтра… Пока приедут, пока поймут, в чем дело, пока вызовут специалистов… Играть я начал в восемь, то есть настоящее время полдесятого. До понедельника – рассчитываю так, чтобы наверняка, чтобы достали специалиста с работы – нужно продержаться… Так-так… Да часов пятьдесят – или пятьсот здесь, на полях ВОВ. То есть как минимум двадцать дней.
Двадцать дней на войне… Когда-то казалось, что это совсем немного. Теперь же я понимаю, что этот отрезок времени – едва ли не вечность для сражающихся солдат. Тут ведь один день не каждый протянет…
А может, попробовать отбиться от погранцов, вернуться на заставу, добыть там по максимуму запасов еды – если, конечно, там что-то осталось! – да попытаться перекантоваться хоть бы в этом лесу? Конец июня, жара, ночью точно не замерзну. Наверняка здесь и речка поблизости какая протекает… А немцы, может, сюда и не сунутся?
Соблазнительная мысль, не лишенная логики. Однако, осмотревшись по сторонам, я понял, что не знаю даже, каких размеров этот лес. А если это и не лес вовсе, а так, лесок?
– Слушай, Василий, а тут лес-то большой?
Парторг, чистящий затвор СВТ, на секунду замер:
– Самсон, ты меня пугаешь! Ты что, вообще все позабыл?
Я виновато пожал плечами.
– Ну ты даешь… Да пару километров всего в сторону Новоселок. И до Величковичей максимум километр. А тебе зачем?
Последний вопрос прозвучал уже с какими-то подозрительными нотками. Отвечаю максимально беспечно, стараясь не провоцировать товарища:
– Да просто подумал, сколько сумеем пройти под прикрытием деревьев.
– Полпути…
Два-три километра в длину, километр в ширину. Разве много? Не так и мало, но если кто-то типа полицаев будет его чистить, найти мои следы и любое укрытие, что оборудую – типа шалаша, – им не составит труда. Или какой-нибудь немецкий полковник решит устроить себе пикник… Твою же ж налево!
– Привал окончен, собираемся!
Так ничего и не решив, я поднялся от дерева, поспешно собирая самозарядку. Куда ни кинь, везде клин, как в поговорке про богатырей на распутье! Направо пойдешь – смерть, и налево пойдешь – тоже смерть… Но если разум так и не смог сделать выбора, то сердце определенно зовет пойти со своими…
Глава четвертая
23 июня 1941 года. Декретное время: 6 часов утра. 8-й опорный узел обороны 62-го Брестского укрепрайона
На рассвете от реки повеял легкий ветерок, хорошо освеживший лицо и приятно остудивший влажное от пота тело. Хоть и ненадолго, но он отогнал смрадный запах гари от сожженных дотов. И всего на несколько мгновений донес до меня запах полевых трав и цветов… Будто бы в аду распахнули окошко и дали всего один глоток чистого воздуха.
В аду… Я проклял решение остаться с группой. Уж лучше было бы скитаться по лесу и ждать, когда меня накроют тыловые части фрицев или полицаи, чем переться сюда! Но понял я это, только увидев опорный узел и обреченные взгляды его защитников в самые первые секунды прорыва к ним погранцов. Хотя вначале-то люди подумали, что пришло подкрепление, что они выполнили свою задачу по обороне вверенного им рубежа – и каким же счастьем засветились их лица! Но спустя всего несколько секунд, после того как они убедились, что к узлу обороны пробились чуть меньше сорока погранцов… их глаза просто потухли. Буквально, блин, потухли, я выражения подобной безнадеги никогда ранее в жизни не видел.
А ведь был у меня шанс уйти! Был!!!
Вскоре после выхода из леса наш отряд столкнулся с немецкой разведгруппой – или как там ее правильно называть? – короче, вступили в бой с фрицами. Правда, и было-то их не более отделения. К встречному бою оказались не готовы обе стороны, но сказалось численное и качественное превосходство бойцов-пограничников, вынесших с заставы восемь штатных пулеметов да прихвативших два трофейных МГ. В общем, немчуру буквально покрошили автоматическим огнем; я, например, только и успел упасть наземь – причем, как обычно, протормозив, – и испуганно, неловко потянуть самозарядку через плечо, как драка уже закончилась.
Оказалось, что фрицы преследовали двух выживших погранцов, чудом спасшихся в бою за те самые Новоселки, к коим мы шли, – это были бойцы второй заставы. Ее разгромили; кроме того, стало известно, что враг уже занял штаб-комендатуру отряда в Волчине. Однако же на узле обороны бой продолжался и вечером, судя по канонаде и частой пулеметной стрельбе. В этой ситуации старший лейтенант и штабной политрук, прибывший на заставу в ночь с 21 на 22 июня, решили разделить отряд.
Только на марше я узнал, что жены и дети командиров заставы жили вместе с мужьями в отдельно выделенном доме. В частности, у самого Михайлова – жена и двое детей, у его помощника, лейтенанта Перминова – молодая жена, студентка Галя. И судя по разговору бойцов, днем она сама сидела в окопах рядом с мужем и вроде бы даже во фрицев стреляла… Тащить их на убой никто не захотел, и штабной политрук Кадацкий, собрав отделение легкораненых бойцов, двинулся в сторону Беловежской пущи, сопровождая две повозки с семьями командиров и тяжелоранеными бойцами. С ними же отправили и медсестру Мещерякову, следящую за состоянием тяжелораненых.
Вот, собственно, это и был мой бездарно профуканный шанс.
А ведь все начиналось неплохо! Я легкораненый, с провалами в памяти – подхожу по всем параметрам! Даже Василий, после недолгого колебания, отпустил меня со словами «удачи, Рома». Говорил он искренне, – и прощаться с парторгом мне было действительно жаль. Но когда я уже подходил к уходящей группе, то заметил, каким сальным взглядом мазнул по оттопыренной заднице медсестры Кадацкий – Оля как раз склонилась над одним из раненых. Зрелище действительно заслуживающее интереса, вот только не в то время и не в том месте. Как следствие, вспыхнувшую в душе неприязнь к политруку я не смог погасить сразу, не успел стереть раздражение с лица – и он это заметил.
– Товарищ политрук, разрешите пойти вместе с вами? Я легкораненый, как раз могу помочь.
Кадацкий откровенно неприязненно посмотрел уже на меня, после чего с этакой чванливой ленцой бросил в ответ:
– Группа сформирована, боец! Нам тунеядцы и трусы не нужны, вернись в строй!
– Товарищ политрук, – услышав мой голос и обратив внимание на наш разговор, в него попыталась было вклиниться Мещерякова, – Самсонов действительно ранен. Он может пойти с нами…
– Товарищ медсестра, – голос Кадацкого буквально источает лед, а должность Ольги он и вовсе выделил презрительной интонацией, демонстрируя свое превосходство в положении, – решение о том, кого из своих людей направить к нам, принимал начальник заставы. Боец, ты направлен сюда старшим лейтенантом Михайловым?
Вот что мне тогда стоило сказать «Так точно!»? Пусть я по глупости и из-за страха отказа не подошел к командиру с малодушной просьбой отпустить меня, но ведь не побежал бы тогда политрук лично у старлея спрашивать, он уже колонну погранцов уводил! Но я на секунду растерялся, а Кадацкий, не дав мне времени сообразить, что ответить, злобно рявкнул:
– В строй!!!
Его крик словно обжег меня; отступив назад и в ярости сжав зубы, я развернулся по направлению к уходящим погранцам… Тут-то у меня еще был шанс оторваться от заставы и попробовать пойти следом за группой политрука, держа их в зоне видимости. Собственно, когда это пришло мне в голову, я и затормозил – но, как назло, меня заметил лейтенант Перминов, замыкающий колонну. Может, он даже расслышал часть разговора – и, раздраженный расставанием с женой, буквально рыкнул на меня:
– Самсонов, в строй! Бегом!!!
Уж его-то, прекрасно осознающего, что вряд ли еще доведется встретиться с любимой, моя попытка спастись, прикрывшись легким ранением, наверняка разозлила. Так что летеха внимательно проследил за тем, чтобы я пристроился к погранцам, и только после этого повернулся к телегам, отчаянно замахав рукой своей Гале. Та это увидела, замахала в ответ, крикнула что-то вроде «я тебя дождусь»… Прозвучало искренне и в то же время с каким-то отчаянным надрывом. Даже меня, стороннего человека, сцена их расставания пробрала до печенок. А что чувствовал в этот миг сам лейтенант?! Он ведь не мог быть даже уверенным в том, что его жертва не будет напрасной, что возлюбленная спасется… Хотя, может, они все здесь еще верят в то, что могучая Красная армия за ближайшие пару дней крепким контрударом выбьет фрицев за Буг? Вполне вероятно – ведь это единственное, что держит сейчас людей, вступающих с врагом в неравный бой.
Только в отличие от них у меня-то как раз есть знание того, что случится на самом деле. А еще у меня есть что терять. По-настоящему терять.
…Выходя к узлу обороны, мы по дуге обошли Новоселки, потеряв время. И так получилось, что в тылу немецкого подразделения, занявшего позицию за дотами, мы оказались уже ближе к рассвету, где-то в половину четвертого. В то самое время, которое у местных называется «собачья вахта» – другими словами, когда самый крепкий сон у отдыхающих и самое сонное состояние у караульных. Плюс фрицы откровенно не ждали атаки с тыла.
Старший лейтенант, обладающий задатками отличного тактика, очень толково подготовил прорыв. Вперед выдвинулись две группы с автоматами, причем первыми пошли бойцы с немецкими трофеями – ведь у них родной для фрицев «голос». Ну, то есть звук выстрелов. Второй волной отправились десять наиболее подготовленных погранцов с советскими ППД (еще пять автоматов и один ручной «дегтярев» выделили людям Кадацкого). Обе группы взяли с собой по максимуму гранат.
Штурмовики по-пластунски подползли к свежевырытым немецким окопам метров на тридцать-сорок, после чего и пустили в ход германские М-24 и отечественные эргэдэшки. С первыми разрывами на участке прорыва поднялась дикая суета, фрицы принялись беспорядочно, хаотично стрелять (причем дозоры поначалу били в сторону дотов) и пускать в воздух сигнальные ракеты. Вот в их свете по врагу и открыли кинжальный огонь из шестнадцати автоматов…
По сигналу старлея в атаку пошла и вторая часть заставы. Я бежал вместе со всеми, держась рядом с Нежельским (парторг удивился моему возвращению, но подумал, что это был душевный порыв; разубеждать его было как-то неудобно). Поначалу было страшно, а потом я уже просто бежал, буквально ни о чем не думая. Один раз, правда, чуть ли не рухнул в окоп, словно разверзшийся под ногами, но сумел все же удачно спрыгнуть, ничего не повредив. Живых немцев там не оказалось…
В общем, прорыв вышел удачным, фрицев застали врасплох, очень мощно ударив. Конечно, не обошлось и без потерь: немецкие пулеметчики развернули МГ на станках и также буквально в упор обстреляли пограничников, погибло шесть человек. Но один расчет тут же закидали гранатами, другой положили уже наши пулеметчики, прикрывая атаку заставы. А боевое охранение врага, выдавшее себя еще огнем по дотам, упокоил снайпер Гринев.
В свою очередь, гарнизон дотов, видя, что на фрицевских позициях идет настоящий бой, благоразумно не открыл по нам преждевременного огня, хотя Василий такую возможность на бегу озвучил. А действительно, может, немцы хитрость какую удумали, решили изобразить схватку и прорыв советского подразделения к укреплению, а на самом деле это штурмовая группа врага? Но обошлось. Свою роль сыграло то, что гарнизон ждал деблокирующего удара кадровых частей, а погранцы еще издали закричали: «Свои! Не стреляйте!» Ну и матюкались, конечно, на бегу, куда ж без этого. Зато никаких сомнений в том, что пробиваются реально свои, у защитников узла обороны не возникло.
В общем, первая часть плана старшего лейтенанта Михайлова – пробиться к хорошо оборудованным и защищенным долговременным огневым точкам, дабы продолжить бои с врагом на границе, – была воплощена в жизнь блестяще. Но, как мне кажется, старлей не мог себе даже представить, в каком бедственном положении окажется гарнизон этого куска укрепрайона на второй день войны.
Что такое дот? Увидев их вблизи и даже заглянув внутрь, теперь я могу на это ответить. Дот – это несколько десятков сантиметров армированного бетона, выдерживающего попадания гаубичных снарядов, вооруженный несколькими пулеметами и в отдельных случаях пушками. Каждый дот – это мини-крепость с собственным гарнизоном, запасом еды и воды и боеприпасов, защищенный мощными бронированными дверями и заслонками на каждой амбразуре… Еще доты должны быть обеспечены автономным электропитанием, вентиляцией воздуха и связью с другими дотами, каждый из которых имеет свои сектора обстрела и в то же время прикрывает соседей. А соседи прикрывают его.
Кажется, что доты просто невозможно победить…
Да, все это так.
Вот только, как выяснилось, доты восьмого узла обороны оказались банально не достроены: не в полной мере обеспечены бронезаслонками и дверьми, в них как следует не работает система вентилирования, не везде есть источники водоснабжения. Но самое страшное даже не это.
Самое страшное – то, что доты оказались не готовы к войне! Утром 22 июня их гарнизоны располагались в казарменном городке, за исключением караульного взвода. В дотах не было подготовлено запасов еды и патронов, кроме так называемого НЗ (неприкосновенного запаса), которого хватает в лучшем случае на несколько часов интенсивного боя. Как итог, бойцы и командиры добирались до своих мини-крепостей под вражеским огнем, потеряв где до половины, а где и до двух третей личного состава, а склад боеприпасов был уничтожен во время артналета.
Тем не менее на своем участке фронта третья рота, занявшая в общей сложности семь дотов (один и вовсе недостроенный, не вооруженный ни пушками, ни пулеметами), отбила все атаки. Но! Амбразуры бетонных крепостей предполагают ведение фронтального и фланкирующего (то есть бокового) огня, однако в большинстве своем доты не сконструированы для круговой обороны (по злой иронии судьбы – все, кроме недостроенного). В лучшем случае с тыла у них есть одна-две пулеметные амбразуры – и те в большинстве своем находятся напротив дверей, защищая гарнизон от вторжения внутрь штурмовой группы. Однако, как оказалось, фрицы отлично умеют уничтожать долговременные огневые точки, не подставляя своих людей под кинжальный пулеметный огонь.
К вечеру первого дня войны они уничтожили два из семи дотов. Нет, несколько фронтальных, лобовых атак германцев было закономерно отбито. Но обойдя узел обороны с тыла, немецкие штурмовики, уже практически недосягаемые для огня гарнизона, прорвались к двум пулеметным дотам, находящимся позади остальных. Они забрались на обреченные «крепости», имеющие всего одну амбразуру, смотрящую в сторону реки (их задачей было прикрытие по фронту впереди стоящих укреплений), и подорвали бронезаслонки, закрывающие шахты перископов. После чего накидали сквозь них гранат, тротиловых шашек, залили бензином, подожгли – и уцелевшие защитники сами открыли броневые двери, спасаясь от забивающего легкие дыма. А на выходе их встретили тугие струи химического пламени немецких огнеметчиков… Жуткая смерть.
Поняв, что происходит, защитники остальных «крепостей» вышли наружу, сняв ручные пулеметы и разобрав имеющиеся винтовки. С большими потерями они отразили немецкий штурм. А потери были обусловлены тем, что полевых траншей вокруг дотов никто заранее не подготовил… Гарнизон копал стрелковые ячейки имеющимся шанцевым инструментом первую половину ночи, а расширяли и углубляли их уже мы, наскоро соединив ходами сообщений. Поспать мне не удалось – и что удивительно, как таковой сонливости и нет. Изматывающее напряжение, физическая усталость – сколько угодно, а вот сна ни в одном глазу.
Н-да… Еще вчера защитники укрепрайона особо не сомневались в том, что второй день войны станет для них последним: снарядов для орудий осталось по три-четыре штуки на ствол, гранат и винтовочных патронов в обрез. Правда, большинство их отчаянно надеялись (кто-то надеется и сейчас), что вот-вот подойдут кадровые части, подтянутся советские танки, а с неба на врага рухнут «красные соколы»… Возможно, только эта вера и не позволила многим сложить оружие, удержала их от сдачи в плен. Однако вместо армии к ним пробились тридцать семь погранцов – невелика сила. Но если вдуматься, благодаря нашей поддержке 8-й узел обороны, может, еще и протянет один день…
Порыв ветра из-за реки словно погладил кожу на лице, но тут же рассеялся; растворился и луговой аромат в смраде сгоревших дотов и быстро разлагающихся на жарком июньском солнце трупов. Справа раздался громкий, уверенный голос моего бывшего отделенного, младшего сержанта Артема Зиборова, поставленного старшим на нашей позиции:
– Боеприпас экономим, издалека не стреляем. Эти фрицы с нами еще не дрались, так что поступим как на заставе: подпустим поближе и ударим трофейными гранатами. После в бой сразу включается расчет Нежельского, поддерживаю я, открывают огонь остальные. Все понятно?
В ответ раздается нестройное «так точно». Погранцов распределили практически равномерно между каждым из пяти дотов, по семь бойцов. Кроме того, наши группы усилили красноармейцами из гарнизона, доведя численность каждой до размера стрелкового отделения – одиннадцати человек. Трофейные машингеверы поделили поровну, сформировав расчеты из наиболее подготовленных бойцов; парторг, кстати, получил второго номера из пехотинцев, так что я вновь стал рядовым стрелком, получив свой участок обороны.
Лейтенанты же наши засели в тылу с «максимами». Крупные, громоздкие пулеметы, как оказалось, дают хорошую кучность и точность боя, позволяя вести плотный огонь без смены ствола – у «старичков» водяное охлаждение. В общем, всем хороши «максимы», только слишком они заметные. Но как бы то ни было, командиры, взяв себе вторых номеров из защитников узла обороны, окопались позади нас, поделив между собой сектора стрельбы. До поры до времени они будут молчать, но если возникнет опасность прорыва фрицев в окопы, то тут-то их и встретит кинжальный огонь «максимов». В общем, очень разумно и, можно сказать, даже надежно.
И почему только в сердце так настойчиво заползает страх при виде многочисленных серых фигурок, начавших к нам приближаться?!
Глава пятая
23 июня 1941 года. Декретное время: 6 часов утра. 8-й опорный узел обороны 62-го Брестского укрепрайона
Враг открывает огонь по нашей позиции. Пока редкий, но очень точный: пограничника Сережку Ветрова угодившая в лоб пуля отбросила на стенку окопа.
– Все спрятались! Не высовываемся! Ждем, когда подойдут ближе!
Зиборов командует злым, срывающимся голосом – его можно понять, бой только начался, а отделение уже потеряло одного бойца. Сам сержант продолжает следить за приближением противника сквозь небольшую амбразурку, проделанную внутри бруствера. Я же с радостью выполняю его команду, внутренне похолодев при мысли о снайперах.
Хоть я уже и не второй номер, но сумел занять место рядом с позицией расчета парторга. Сейчас же на полусогнутых переползаю к Нежельскому и Степану, бойцу из гарнизона.
– Ну что, Вась, видать, ты был прав насчет снайперов!
Оба пулеметчика обращают на меня встревоженные взгляды.
– Да не похоже это на звук выстрелов винтовок, Ром. Скорее на одиночные от МГ. Ты ночью видел их станки?
Я отрицательно мотаю головой.
– Я тоже нет, а вот Зайцев Олег и Прошин Валера – они расчет гранатами забросали – позже говорили, что на станке у немчуры был оптический прицел. У нас на станках к ДС тоже бывает, что монтируют. Так что выходит, что и не снайперы это вовсе, а пулеметчики их резвятся одиночным огнем.
В горле словно ком образовался. Нервно сглотнув, осторожно уточняю:
– И что, получается, с ними никак не сладить?
Василий удрученно покачал головой:
– Как?! Будь у всех дотов в ту сторону развернуты орудийные и пулеметные амбразуры да обеспечены оружием штатно, фрицы и станки бы не подтянули, да и окопаться бы не смогли. А так нам только на Гринева и надеяться. Он в недостроенном доте у амбразуры встал, своя оптика есть…
Свой снайпер – это, конечно, хорошо, особенно если Саша догадается, кто и откуда так точно по окопам бьет. Ну, будем надеяться, что догадается и сумеет кого из вояк вражеских заткнуть.
Вновь возвращаюсь на свою позицию. По примеру других, в своей стрелковой ячейке на уровне груди я сделал – неровно, но как смог – земляную полку для гранат. Осталось у меня всего две «колотушки» и одна эргэдэшка, остальные отдал ночью штурмовой группе. Запалы вложены во все, изготовить к бою и метнуть во врага – дело нескольких секунд. Что приятно, меня после вчерашнего боя похвалили за то, как уверенно я действовал гранатами. Мол, в боевой обстановке так сможет не каждый, некоторые бойцы реально теряются… Внизу справа на дне ячейки стоит пустая консервная банка из-под тушенки, уже, кстати, советской. Почему-то решил не выбрасывать ее после быстрого завтрака, а вместо этого набил землей и решил придержать. В голову пришла бредовая идея, что, если припрет, можно будет ее бросить с криком «граната» и, пока фрицы залягут, сделать ноги.
Вопрос лишь в том – куда? До дотов отступать здесь не так далеко, но если противник нас сомнет, укрепления после проживут считаные минуты. А ведь за ними уже начинается река и вовсе вражеская сторона.
Тягостно длится ожидание схватки… Перед атакой я хотел и себе сделать амбразурку в бруствере, но проходящий мимо младший сержант отсоветовал. Мол, для боя неудобно, так как ограниченный сектор стрельбы, да и опасно. Шанс, что пуля или осколок залетит именно в крохотную амбразурку, ничтожен, но все же есть. Так зачем ослаблять защиту, если о приближении противника все равно предупредят наблюдатели?
…– Гранаты к бою!
Ну, наконец-то! Уже ошалев от бездействия, от того, что над головой все гуще летят немецкие пули да сыплется на макушку земля, я едва ли не с радостью приподнимаюсь над бруствером, одновременно раскручивая колпачок «колотушки». Руки аж дрожат от адреналина, но даже охваченный возбуждением, я все же очень аккуратно высовываюсь, чтобы выбрать лучшую цель. Мое внимание тут же привлекает группа из трех фрицев, держащихся довольно близко друг к другу и как раз заканчивающих перебежку. А у меня для вас есть подарок, голубчики…
Резко дергаю шнурок и, всего на секунду распрямившись, с силой метаю гранату. Бицепс правой резануло острой болью, которую я перетерпел, сцепив зубы… Все же оттого, что с непривычки от копа устала раненая рука, а может, просто от лишней спешки, бросок выходит не слишком удачным – «колотушка» упала за спиной и заметно позади фрицев. Но! Броска они не увидели. И осколки достают одного из немцев, не успевшего еще лечь на землю.
Практически одновременно с моей взрываются гранаты других бойцов отделения. При этом больше всех преуспел Зиборов: младший сержант метнул эргэдэшку с секундной задержкой – в итоге она взорвалась не на земле, а над головами фрицев, уделав сразу двойку врагов. Один из них, кстати, сам привставал с гранатой… Комот перед боем объяснял нам этот прием, хотя и не советовал им пользоваться без должной практики – и вот я увидел его в действии.
Не удержавшись от соблазна, хватаюсь за РГД. Мгновение спустя флажок предохранителя уже сдвинут, и я крепко встряхиваю гранату. Четко произношу «двадцать два», как научил сержант, и вновь полностью встаю с одновременным броском. Эргэдэшка летит не так далеко и не так высоко, но, взорвавшись над землей, также, кажется, кого-то достала. Из-за дымного облачка в момент взрыва было не разглядеть в подробностях, но, по-моему, впереди кто-то упал.
Тем не менее сердце тут же сжалось от сожаления о бездумно потраченной гранате – все же ее можно было бы использовать более удачно! Однако сделанного не воротишь, и, буквально зарычав от боли – после второго броска бицепс заныл уже совсем сильно, а на гимнастерке над повязкой проступила свежая кровь, – хватаюсь за СВТ. Ну, сейчас я вам покажу, твари…
«Твари», правда, не очень хотят быть легкой мишенью, перемещаясь стремительно, коротки ми бросками, так и норовя уйти с линии прицеливания, а еще они очень плотно бьют в ответ. Пока, правда, не по мне, а по пулеметчикам нашего отделения, уже несколько секунд прижимающим врага плотным огнем «дегтярева» и трофейного МГ.
Неожиданно в поле зрения попадает немец, привставший для броска «колотушки». Он развернут ко мне лицом и залег всего метрах в пятидесяти от окопа. Чересчур поспешно, суетясь и от того теряя лишнее время, я направляю в его сторону самозарядку и прицеливаюсь. Но перед выстрелом делаю паузу – враг уже метнул гранату, уже практически распластался на земле… И в этот миг целик ровно сходится с мушкой, скрестившись на груди фрица.
Мягко тяну за спуск…
Выстрел прогремел одновременно со взрывом гранаты, которую немчура, кстати, бросал в мою ячейку. Она не долетела буквально метров пять до окопа, и я успел увидеть, как дернулся от попадания немец, прежде чем нырнул вниз, а по брустверу стегнули осколки.
Сердце бешено бьется в груди – то ли от страха, то ли от восторга. В любом случае я уложил выстрел в цель, сумел попасть во врага – а значит, что и того унтера (как назвал его Нежельский) я поразил сам, без всяких бонусов от игры.
