– А я друз. – Мужчина протянул Павлу руку. – Это национальность, не имя. А зовут меня Вагиз.
Стрельцов слегка замешкался и пожал руку полицейскому.
– Павел.
– Вот и хорошо, – ответил Вагиз. – Скучно ехать. А так можно поговорить о том о сем…
– Я эмигрант из СССР, только что приехал, – пояснил Павел, чтобы начать беседу.
– А по тебе и не скажешь – хорошо на иврите говоришь. – Вагиз достал из кармана пакет с финиками. – Будешь?
Павел не отказался.
– Мы, друзы, пустынники, – продолжил беседу полицейский. – Но нас в отличие от арабов приглашают служить в армии и полиции. Нам нравится жить в Израиле. Я служу в Вифлееме, там живут в основном палестинцы. А они относятся к друзам терпимее, чем к евреям, поэтому нас и посылают служить туда. Вот заеду в Хайфу по делам, а потом поеду дальше по месту службы – в Вифлеем.
Они разговаривали до самой Хайфы, где Вагиз сошел. В основном говорил он, а Павел лишь впитывал информацию о местных реалиях, слегка поддерживая разговор.
Сам он вышел на следующей остановке. Станция находилась в предместье Хайфы под названием Крайоты. Сойдя с перрона, Павел увидел такси, притулившееся неподалеку. Павел подошел к машине, прикинул, на каком языке разговаривать с водителем, и спросил по-арабски:
– Вы можете меня доставить… – Он назвал адрес.
– С удовольствием, – ответил водитель, действительно оказавшийся арабом.
Дом, где обитала Элис, стоял на побережье Хайфского залива. Между домом и морем проходила шоссейная дорога. Перешел ее и сразу оказался на берегу Средиземного моря. Слева – Хайфа, справа – Акко, а между ними – десятки километров непрерывного песчаного пляжа.
Найдя нужный номер квартиры, Павел позвонил. Дверь открылась, на пороге показалась Элис с широко раскрытыми от удивления глазами.
– Это ты?!
– Вопрос на засыпку, – сказал Павел и коротко поцеловал жену в губы.
Он зашел внутрь и сразу попал в гостиную – прихожей как таковой не имелось. Квартира была двухкомнатная, с большим чуланом, балконом и необычной планировкой, сильно отличавшейся от советских стандартов. Пол был покрыт не линолеумом и не крашеными досками, а каменными плитами. На подоконнике Павел заметил телефон, что его сильно обрадовало.
Он разулся и подошел к жене. В легком коротком платье и с разбросанными по плечам волнистыми волосами она выглядела обольстительно. Павел, ни слова не говоря, схватил жену в объятия и повалил на диван. Элис попыталась возразить, мол, сначала надо в душ, но Паша только буркнул: «Повременит», – и начал торопливо раздевать себя и ее. Одежда, как бабочки, летала по всей комнате.
Удовлетворив первый любовный голод, они вскоре сидели за кухонным столом и пили кофе. После принятия водных процедур Павел накинул на бедра банное полотенце. На Элис, кроме узкого купальника, тоже ничего не наблюдалось.
– Вот скажи, как меня вычисляют местные? Они сразу же признают меня русским. А я даже больше похож на еврея, чем ты. – Павел ткнул окурок в пепельницу и усмехнулся.
– Как вычисляют, не знаю, – немного подумав, ответила Элис. – Но здесь я тоже русская. Все, кто приехал из Союза, русские, будь ты трижды хоть грузин, хоть кто. Национальность не имеет значения – тут такое разномастье людей… Приезжают со всего мира. Население разделено по принципу «есть арабы, а есть все остальные».
– Понятно. Интернационал здесь весьма условный… Завари еще кофе.
Стрельцов сделал последний глоток и отодвинул чашку. Элис отошла к плите, а он задал очередной вопрос – его интересовало буквально все.
– А на какие шиши ты эту квартиру снимаешь? Она наверняка дорогая.
– Не очень. – Элис сняла с плиты турку с дымящимся кофе и поставила на стол. – Наливай… Деньги на квартиру дал дядя Меер.
– Он что, настолько щедр? – Павел изобразил на лице крайнее удивление.
– Да ну, – отмахнулась Элис. – В Израиле родственникам помогают не деньгами, а советами, хотя бывают такие советы, что они дороже денег. Но когда в кармане дыра, а в желудке пусто, то одними советами не насытишься. Папа кому-то дал рубли в Москве, а дядя Меер отдал мне шекели в Израиле – такой вот своеобразный перевод. А как иначе?
Родители Элис действительно были весьма небедные. Отец работал главным врачом в урологической больнице, и высокопоставленные партийные мужи щедро его вознаграждали за избавление от геморроя и уретрита. Мать возглавляла швейную мастерскую, где, кроме всего прочего, занималась подпольным изготовлением модных юбок плиссе-гофре. По словам Элис, у ее родителей даже мыслей не возникало об эмиграции – им и в Союзе жилось хорошо. Павел как-то спросил ее, почему она так рвется в Израиль, на что получил неопределенный ответ: «Душно здесь».
– Дядя Меер – человек здесь очень уважаемый, – продолжала Элис. – Он переехал в Израиль чуть ли не в момент его создания, был знаком с Бен-Гурионом, царствие ему небесное. По его рекомендации я быстро оформила гражданство, и меня взяли на работу в известную здесь клинику. Зарплату платят очень приличную по местным меркам.
– Значит, теперь я буду числиться у тебя в качестве альфонса? – ехидно заметил Павел.
Элис откровенно обиделась:
– Ты не просто дурак, Паша, а зловредный дурак. Врезать бы тебе по физиономии, да маникюр жалко.
– Ладно, ладно, без обид. – Павел поставил ладони щитом. «А то и вправду по морде даст, она может». – Тоже устроюсь на работу, как только оформлюсь. Не собираюсь сидеть ни на твоей шее, ни на шее дяди Меера.
– Не торопись. Сначала осмотрись, прикинь, что к чему. Дядя Меер поможет. Надо будет к нему съездить в Кейсарию, у него там особняк на побережье. – Элис на некоторое время задумалась, а потом в упор посмотрела на мужа. – Денег на достойную жизнь нам хватит, не уборщиком же тебе работать, с высшим-то образованием! Некоторые назад в Союз уезжают, им возвращают советское гражданство. Там он был каким-нибудь профессором филологии или истории или актером, а здесь? Кому он нужен в Израиле с историей Российского государства? Поработал мойщиком посуды в кафе и побежал обратно… Они привыкли к еврейской культуре, сформированной в Советском Союзе, а здесь другие ценности. У торговцев и ремесленников на языке и в уме одни числительные.
Павел накрыл руку Элис своей ладонью.
– Не волнуйся так. Мне это не грозит, у меня специальность востребованная, и иврит я знаю. И еще старший лейтенант запаса, артиллерист – если война начнется, я ох как пригожусь!
– Типун тебе на язык! – возмутилась Элис. – А проблемы с ивритом действительно осложняют поиск достойной работы. Наши эмигранты к этому относятся весьма легкомысленно, пока петух жареный не клюнет. Выучат язык на потребном уровне и на этом останавливаются, крутятся среди олимов и общаются между собой по-русски… Правда, и я такая же, чему в ульпане научили, то и осталось. Но чтобы зубы дергать и коронки ставить вполне хватает.
– Так, соловья баснями не кормят, – прервал ее эмоциональный монолог Павел. – Пожрать бы не мешало…
Элис всплеснула руками:
– Ты же голодный! Бедненький! А я так увлеклась – полгода ведь не виделись! Только у меня в холодильнике пустынная зима, как в той песне, – только хумус и хлеб. Я ведь не знала, когда ты приедешь, не готовилась. Пойдем в кафе, здесь недалеко.
Павел с Элис отправились в кафе, пристроенное то ли к мелкой фабрике, то ли к низкопробному офису. Зал был полупустым, поэтому обслужили их быстро: принесли дымящееся мясо, несколько тарелок с салатами и гранатовый сок.
– Я столько не съем, – сказала Элис, взглянув на огромную порцию.
– Я помогу, – успокоил ее Павел – его желудок уже давно выражал бурный протест, требуя пищи.
За столиком возле окна сидел мужчина средних лет и прихлебывал кофе из фарфоровой чашки. Допив последний глоток, он встал и направился к барной стойке. Внезапно ноги у него подкосились, он схватился за сердце и начал выписывать по полу кренделя, чтобы не упасть.
– Мужчине плохо, помоги ему! Смотришь на него, как на цирковой номер! – Элис укоризненно посмотрела на мужа.
– Сейчас.
Павел вскочил, подхватил мужчину под мышки, отвел к столику и усадил.
– Может быть, «Скорую помощь» вызвать?
– Нет, не надо, – отмахнулся мужчина. – Я сейчас… – Он в вынул из кармана пузырек с таблетками и засунул одну в рот. – Все нормально. У меня случается…
Павел пожал плечами и вернулся к жене.
Расправившись с едой, они жестами подозвали официанта, чтобы расплатиться. Павел сунул руку в задний карман брюк и обнаружил, что бумажника там нет. Он начал инстинктивно охлопывать себя, пока окончательно не поверил в пропажу. Под столом бумажника тоже не было. «На месте же был, когда мы сюда пришли!» Паша продолжал обшаривать глазами кафе. Мимоходом он заметил, что мужчина, которому он помог, уже ушел.
– Что случилось? – Элис испуганно смотрела на мужа.
– Бумажник пропал, – буркнул тот.
Подошел официант и вопросительно уставился на клиентов.
– У меня кошелек пропал.
Паша виновато взглянул на официанта в ожидании скандала. Но скандала не последовало.
– Ничего страшного, – успокоил его официант. – Оставьте документ и сходите за деньгами.
Неожиданно к ним за столик присел молодой парень и выложил на стол бумажник Павла.
– Ваше хозяйство? В туалете обронили.
Этот молодой человек обедал через два столика от них. Его лицо сразу же показалось Павлу неуловимо знакомым. Сейчас же он не мог понять, зачем этот парнишка лжет – ни в какой туалет он не выходил. Они молча уставились друг на друга, а потом парень произнес:
– Ланжерон. Одесса.
И тут у Павла прорвало память:
– Миша!
В голове закрутились давние воспоминания.
На первом году службы в армии его послали на конференцию в Одессу. Начальство считало это мероприятие бестолковым, серьезный личный состав отвлекать на подобную ерунду не хотело, вот и послали лейтенанта Стрельцова. В то время он еще числился в части как «не пришей кобыле хвост».
Отсидев положенное время в зале и вполуха выслушав выступавших, Паша решил искупаться и отправился на ланжеронский пляж, благо, тот был недалеко. На обратном пути он наткнулся на пивной ларек. Очередь была небольшая, и Паша решил попить пивка.
Внезапно он услышал отчаянную матерную ругань и увидел, как возле кипарисовых деревьев трое взрослых мужиков остервенело пинают лежащего на земле парнишку. Один из экзекуторов бил его по голове так, что лицо у жертвы уже превратилось в кровавую маску. Парень пытался сопротивляться, вскакивал на ноги, но его неминуемо валили на землю и продолжали бить.
Паша, несмотря на все свои заскоки, был романтиком и альтруистом. Он считал, что калечить человека и тем более убивать – неправильно. В трусости он никогда замечен не был. Подойдя почти вплотную к раздухарившейся компании, он сказал:
– Хорош развлекаться, отпустите пацана!
Экзекуторы остановились и уставились на незнакомца. Офицерский мундир внушал уважение, поэтому Пашу не послали сразу на три буквы, а пустились в объяснения.
– Он лопатник сфиндюлил, шлимазл поганый, – произнес один из мужиков.
– Кошелек вернулся? – поинтересовался Паша.
– Вернулся.
– Вот и хорошо. Поучили его уму, и хватит. А то ведь убьете – в тюрьму сядете.
На удивление, экзекуторы как-то сразу охладели к драке – в тюрьму им точно не хотелось. Один из них еще разок для порядка пнул пацана, и они отправились восвояси.
Павел помог подняться несчастной жертве, и первое, что он услышал, было:
– Пивком угостишь?
– Это вместо «спасибо»?
– Спасибо. Пивком угостишь?
– Угощу, – сказал Паша после секундных раздумий.
– Я сейчас, только умоюсь. – Парень побежал в сторону моря.
Когда он вернулся, Павел успел взять две кружки пива.
– Пойдем туда. – Парнишка махнул рукой в глубь кипарисовой рощи. – Там лавочка есть… Меня зовут Миша.
– А я Паша.
До скамейки добрели молча. Уселись, хлебнули по глотку, а потом Павел спросил:
– Ну и зачем ты кошелек стырил?
– Так я ширмач, карманный вор – это моя профессия. Потомственный ширмач, отец у меня тоже ширмачом был, да помер на зоне от туберкулеза.
– Плохо тебя отец ремеслу учил, – с усмешкой проговорил Павел.
– Да не поймали бы меня, – начал объяснять Миша. – Это Варан меня сдал.
Паша не стал выяснять, кто такой Варан, а допил пиво, хлопнул парня по плечу и сказал:
– Аккуратнее живи.
– Постараюсь, – ответил тот…
– Точно! – ответил Миша. – А ты Паша… – Он на секунду замялся. – Запомни, Паша: задний карман брюк – это не твой карман, а чужой. Лучше за пояс затыкай, под рубашку, если других карманов нет.
– А ты как здесь оказался? – задал Павел глуповатый вопрос.
– Эмигрировал два года назад.
– И до сих пор занимаешься своим ремеслом?
– Нет, завязал, – сказал Миша. – Здесь я занимаюсь изготовлением могильных плит – клиентура никогда не иссякнет. Намного выгоднее и безопаснее. Дядька пристроил, он на три года раньше меня эмигрировал. Живу аккуратно – запомнил я тогда твое напутствие… Я тебе просто вернул давний должок. Этот кент тебе по ширмохе ударил, прикинулся больным, клоун хренов, – я подобные вещи сразу засекаю. Не успел тебя предупредить, пришлось идти за ним. Прикинулся слепым, когда тот дорогу переходил, обхватил его, как будто бы случайно, ну и так далее. Сырой он еще для таких дел. Шлимазл. – С минуту помолчали. – Ну, я пошел.
Миша улыбнулся, поднялся из-за стола и вышел на улицу, а Павел, поглядев ему вслед, подумал: «Жизнь не столь прекрасна, сколь удивительна».
Стрельцов все-таки отлучился в туалет. А когда вернулся, обнаружил двух молодых арабов, подсевших за столик к Элис. Один из них пытался завладеть ее рукой, она брезгливо отмахивалась. Павел, проведший детство в хулиганском районе Москвы, в подобных случаях не привык церемониться. Он подхватил первый попавшийся стул и приземлился между ухажерами. На их лицах блуждали похотливые улыбки. Посмотрев сначала на одного, потом на другого, он коротко бросил по-русски:
