– Это не его машина, – бормочет мать, – он просто взял ее напрокат.
– Откуда ты знаешь?
– Просто знаю, и все.
Она ободряюще сжимает руку Стеллы. Стелла еще ни разу не видела отца Марко, но она прекрасно знает, какие чувства испытывает к нему ее мама. Они подходят к двери, и Люси нажимает на медный звонок. К дверям подходит горничная в белом комбинезоне и латексных перчатках. Она улыбается.
– Добрый день, мадам, – здоровается она по-французски.
– Мистер Риммер дома? – спрашивает Люси на безукоризненном английском.
– Oui, – говорит горничная. – Да. Он в саду. Подождите одну минуту. – Она достает из кармана комбинезона маленькую черную «Нокию», снимает перчатку и, не сводя глаз с Люси, набирает номер.
– Кто мне представить вас?
– Люси, – отвечает та. – И Марко.
– Сэр… мистер Риммер, здесь женщина по имени Люси. И мальчик по имени Марко. – Она кивает. – Хорошо. Да. Хорошо. О’кей.
Она выключает телефон и сует его обратно в карман.
– Мистер Риммер велел отвести вас к нему. Прошу вас.
Люси следует по коридору за этой низенькой женщиной.
Шагая, она старается не смотреть на то место у основания каменной лестницы, где она лежала со сломанной рукой и сломанным ребром. Майкл столкнул ее, когда она была на четвертом месяце беременности, нося под сердцем Марко. Она старается не смотреть на то место в коридоре, где Майкл несколько раз ударил ее головой об стену, потому что у него, видите ли, выдался на работе плохой день – по крайней мере, так он объяснил случившееся спустя час, когда пытался помешать ей уйти, заявив, что он так сильно ее любит, что не сможет без нее жить. О, ирония судьбы! А теперь он женат на другой женщине и жив-здоров!
Они подходят к черному ходу, и Люси чувствует, как дрожат ее руки. Как же хорошо она знает эти огромные деревянные двойные двери! Они открываются в тропическое великолепие сада, где бабочки-бражники кормятся цветочной пыльцой, где в тенистых углах растут банановые деревья, где журчит, падая вниз с декоративных каменных горок, маленький водопад, а в самой южной точке под полуденным солнцем поблескивает прямоугольник лазурно-голубой воды.
А вот и он сам, Майкл Риммер собственной персоной. Сидит за столиком возле бассейна, с беспроводным наушником в одном ухе, перед ним – открытый ноутбук и два мобильных телефона. Однако небольшая бутылка пива сводит к нулю впечатление делового человека, которого он, несомненно, изображает.
– Люси! – восклицает он, расплываясь в улыбке, и вскакивает на ноги, втягивая при этом загорелый живот, дабы скрыть тот факт, что в сорок восемь лет он вряд ли может похвастаться спортивным телосложением тридцативосьмилетнего мужчины, от которого она сбежала десять лет назад. Он достает из уха наушник и направляется к ней. – Люси! – повторяет он с фальшивой теплотой в голосе и протягивает ей навстречу руки.
Люси машинально пятится назад.
– Майкл, – отвечает она, с опаской отодвигаясь от него.
Видя это, он протягивает руки к Марко и обнимает его.
– Так ты ей все-таки сказал?
Марко кивает.
Майкл бросает на него будто бы укоризненный взгляд.
– А это кто? – спрашивает Майкл, обращая внимание на Стеллу, которая цепляется за ногу Люси.
– Это Стелла, – говорит та. – Моя дочь.
– Ого! – восклицает Майкл. – Какая красотуля! Приятно познакомиться, Стелла.
Он протягивает ей руку. Люси подавляет в себе искушение оттолкнуть Стеллу в сторону.
– А это кто? – он смотрит на собаку.
– Это Фицджеральд. Или Фитц для краткости.
– Как Ф. Скотт?
– Да, как Ф. Скотт. – Она чувствует легкий прилив адреналина. Она отлично помнит сеансы «вопрос-ответ», которым он когда-то безжалостно подвергал ее, чтобы показать ей, что она глупа и необразованна, недостойна его и вообще, должна радоваться тому, что он снизошел до нее. Но в глубине ее души всегда было нечто крошечное, твердое и непоколебимое, напоминавшее ей о том, что он неправ, что однажды она уйдет от него, и как только это случится, она больше никогда не оглянется назад. И вот теперь она нервно отвечает на его вопросы, собирается попросить у него денег, и, по сути, отброшена назад – туда, откуда начала.
– Привет, Фитц, – говорит он, почесывая пса под подбородком. – Какой славный песик! – Затем отступает назад и оценивающим взглядом окидывает Люси и ее маленькую семью.
Точно так же он оценивал Люси, когда думал, какое выбрать для нее наказание. То же острое лезвие минут, которые могли закончиться смехом и объятием или же сломанным пальцем или до красноты перекрученной кожей.
– Ну-ну, – говорит он, – вы только посмотрите на себя. Вы все просто прелесть. Принести вам что-нибудь? Может, сока? – Он смотрит на Люси. – Им можно пить сок?
Она кивает, и Майкл смотрит на горничную. Та стоит в тени террасы в задней части дома.
– Джой! Немного сока для детей! Спасибо! А ты, Люси, что будешь? Вино? Пиво?
Люси не пила уже несколько недель. Она бы отдала все на свете за глоток пива. Но лучше не стоит. В течение ближайшего получаса она должна сохранять ясность мыслей. Она отрицательно качает головой.
– Нет, спасибо. Меня вполне устроит сок.
– Три сока, Джой. Спасибо. А для меня еще одно пиво. Да, и немного картофельных чипсов. Тех, как их там называют, рифленых. Ну, вы поняли.
Он снова переводит взгляд на Люси – нарочито удивленный и по-мальчишески озорной.
– Садитесь, садитесь.
Он переставляет стулья, и они садятся.
– Итак, – говорит он, – Люси Лу, как, черт возьми, ты поживаешь?
Она пожимает плечами и улыбается.
– Сам знаешь. Потихоньку. Старею. Становлюсь мудрее.
– И ты все это время была здесь?
– Да.
– Так и не вернулась в Англию?
– Нет.
– И твоя дочь… кто ее отец? Ты замужем?
– Нет, – снова говорит она. – Мы жили вместе пару лет. А потом, около трех лет назад, он вернулся в Алжир, чтобы «навестить семью», и с тех пор мы о нем ничего не знаем. Ни слуху ни духу.
Майкл морщится, как будто в его глазах исчезновение отца Стеллы сродни физическому насилию по отношению к Люси. Как говорится, чья бы корова…
– Понятно, – говорит он. – Как все сложно. Значит, ты мать-одиночка?
– Именно. Она самая.
Джой возвращается, неся на подносе кувшин охлажденного апельсинового сока, три стакана на круглых картонных подставках, чипсы в маленьких серебряных мисочках, крошечные бумажные салфетки и пластмассовые соломинки. Майкл наливает сок, вручает каждому из них по стакану и предлагает рифленые чипсы. Дети жадно набрасываются на них.
– Помедленнее, – шипит на них Люси.
– Все в порядке, – говорит Майкл. – У меня их большой запас. Так где ты живешь?
– То здесь, то там.
– А ты все еще?.. – Он жестами изображает игру на скрипке.
Она криво улыбается.
– Да… играю. То есть играла. Пока какой-то пьяный придурок-англичанин на одном мальчишнике не решил выхватить ее у меня, а потом заставил в течение получаса бегать за ним и его дружками, чтобы вернуть инструмент… после чего разбил скрипку о стену. Сейчас она в ремонте. Или, возможно, ее уже отремонтировали. Но… – Во рту у нее пересыхает от страха. – У меня нет денег, чтобы заплатить за работу и забрать ее.
Он смотрит на нее, как бы говоря «бедная ты моя». Этим взглядом он удостаивал ее всякий раз после того, как делал ей больно.
– Сколько? – спрашивает он и уже ерзает на стуле, чтобы достать из заднего кармана бумажник.
– Сто десять евро, – говорит Люси, и ее голос слегка дрожит.
Она наблюдает, как Майкл отсчитывает банкноты. Он складывает их пополам и передает ей.
– Возьми, – говорит он. – Тут чуть больше. Может, останется на стрижку для моего мальчика. – Он снова взъерошивает волосы Марко. – А может, и на твою тоже. – Он смотрит на ее волосы, и на его лице появляется пугающее выражение мрачного разочарования. Ты опустилась, ты не следишь за собой. Ты не прикладываешь усилий. Как я могу любить тебя. Ты. Не. Делаешь. Никаких. Гребаных. Усилий.
Она берет из его руки сложенные банкноты и тотчас ощущает едва заметный рывок: он сжимает деньги крепче, как будто не хочет выпускать, как бы намекая, что она в его власти. Затем улыбается и ослабляет хватку. Люси прячет деньги в кошелек.
– Спасибо тебе. Ты меня выручил. Я верну тебе деньги через пару недель. Обещаю.
– Нет, – говорит он, откидываясь на спинку стула, слегка раздвигая ноги и мрачно улыбаясь. – Не надо их мне возвращать. Но…
По позвоночнику Люси пробегает холодок.
– Обещай мне одну вещь.
Ее улыбка как будто замерзает.
– Я хотел бы видеть вас. В смысле, чаще. Тебя и Марко. И тебя тоже, конечно. – Он хмуро смотрит на Стеллу и подмигивает ей. – Я здесь все лето. До середины сентября. Между работами. Ты знаешь.
– А твоя жена?..
– Рейчел пришлось вернуться. У нее важные дела в Англии. – Он говорит это пренебрежительным тоном. Люси не в курсе, кто его жена. Она вполне может быть хирургом или политиком, в ее руках могут быть жизни сотен, а то и тысяч людей. Но что касается Майкла, все, что отвлекает внимание женщины от его персоны даже на мгновение, – не более чем жалкая шутка. Включая детей.
– Понятно, – говорит она, – как жаль.
– Я бы не сказал, – говорит он. – Мне нужно было немного пространства. Потому что угадай, чем я сейчас занимаюсь…
Люси бодро качает головой и улыбается.
– Я пишу книгу. Или, точнее, мемуары. Или, возможно, и то, и другое. Полуавтобиографическая вещь. Я сам пока толком не решил.
Боже, как же он самодоволен, думает Люси, словно ждет, чтобы я сказала: «Ух, ты, Майкл, это надо же! Какой ты умный!» Вместо этого она готова рассмеяться ему в лицо: «Ха, ты пишешь книгу? Ты это серьезно?»
– Здорово, – наконец произносит она. – Представляю, как это интересно.
– Это точно. Хотя пока что идет туго, чему не стоит удивляться. Так что было бы просто классно почаще видеться с вами. Потусоваться немного. Мы могли бы поплавать вместе в бассейне.
Люси вслед за ним поворачивает голову к бассейну. У нее тотчас перехватывает дыхание, легкие судорожно расширяются и сжимаются снова, сердце бешено колотится: она отлично помнит, как ее голова уходит под эту идеально голубую воду, а его руки давят ей на макушку. Как он толкает ее вниз, как не дает вынырнуть на поверхность, и так до тех пор, пока ее легкие едва не лопаются. Затем он внезапно отпускает ее, и она выныривает, задыхаясь и хрипя. Он же неторопливо выбрался из бассейна, взял с шезлонга полотенце, обмотался им и, не оглядываясь, вернулся обратно в дом.
– Я мог бы убить тебя, – сказал он позже. – Если бы захотел. Надеюсь, тебе это понятно? Я мог бы убить тебя.
– Тогда почему ты меня не убил? – спросила она.
– Потому что не захотел.
– Спасибо, – говорит она сейчас, – может, как-нибудь придем. Хотя этим летом мы довольно заняты.
– Нисколько не сомневаюсь, – снисходительно говорит он.
– Если честно, – говорит Люси, поворачиваясь и глядя на дом, – я всегда думала, что ты продал его. Я частенько видела, как здесь жили другие люди.
– Я сдаю его летом, – говорит он. В его голосе, голосе блестящего, невероятного, успешного, богатого Майкла Риммера слышится стыд – это надо же так низко пасть, чтобы летом сдавать свой дом на Лазурном берегу чужим людям! – Было бы обидно, – спешит добавить он, – если бы дом пустовал, когда в нем могут хорошо провести отпуск другие люди.
Она кивает. Пусть он цепляется за свою жалкую маленькую ложь. Он ненавидит «других людей». Он наверняка продезинфицировал дом сверху донизу, прежде чем вернулся в него.
– Вообще-то, – говорит она, поворачиваясь, чтобы улыбнуться детям, – думаю, нам пора.
– Нет, – говорит Майкл. – Побудьте еще немного! Почему бы нет? Я открою бутылку чего-нибудь. Дети могут поплескаться в бассейне. Будет весело.
– Музыкальный магазин скоро закроется, – объясняет Люси, стараясь не показать, что нервничает. – Мне действительно нужно забрать скрипку, чтобы я могла поработать сегодня вечером. Но спасибо. Огромное спасибо. Что нужно сказать, дети?
Дети благодарят, и Майкл расплывается в улыбке.
– Красивые дети, – говорит он, – очень красивые.
Он провожает их до входной двери. Похоже, он хочет обнять Люси, но та быстро опускается на колени, чтобы поправить на собаке ошейник. Стоя в дверном проеме, Майкл наблюдает за ними поверх капота своей нелепой машины. Его губы все еще растянуты в улыбке.
На миг Люси кажется, что ее вот-вот вырвет.
Она останавливается и хватает ртом воздух. Они уже собираются повернуть за угол, собака внезапно садится на задние лапы и откладывает возле стены дома Майкла, на солнышке, небольшую кучку дерьма.
Люси достает из сумки пластиковый пакет, чтобы убрать за псом. Однако останавливается. Через час дерьмо запузырится на солнцепеке, как сыр бри. Это будет первое, что он увидит в следующий раз, когда выйдет из дома. Он может даже вляпаться в эту кучку.
