Лайза Джуэлл "Опасные соседи"

grade 4,2 - Рейтинг книги по мнению 1270+ читателей Рунета

Гипнотизирующий, мрачный и совершенно гениальный роман от признанного британского автора Лайзы Джуэлл. Роман попал в список бестселлеров авторитетного издания Publishers Weekly и был отмечен критиками как «динамичный и загадочный». Лайза Джуэлл – один из самых известных авторов Великобритании. Ее произведения – признанные бестселлеры, в которых органично сочетаются лучшие качества романтической, психологической и городской прозы, написанной с присущим англичанам тонким юмором и умением закрутить сюжет не хуже Агаты Кристи. «Смерть светской львицы и ее мужа в результате группового самоубийства. Дети-подростки пропали без вести. Маленький ребенок найден живым. Боже правый, что произошло?» – такой загадкой открывается новый психологический роман Лайзы Джуэлл, одной из известнейших писательниц Великобритании. «Захватывающее, атмосферное произведение, от которого невозможно оторваться». – Меган Миранда, автор бестселлера «Фрагменты прошлого» «У Джуэлл отличный темп повествования. История поражает сюжетными витками и ложными ходами, которые только разогревают интерес». – Booklist «Леденящий душу отличный психологический роман». – Washington Post «Увлекательно и непредсказуемо – до последней страницы!» – Bustle

date_range Год издания :

foundation Издательство :Эксмо

person Автор :

workspaces ISBN :978-5-04-159239-4

child_care Возрастное ограничение : 16

update Дата обновления : 14.06.2023

Она оставляет дерьмо на месте.

12

В субботу Либби была приглашена на барбекю к подруге. Она с нетерпением ждала этого дня. Ее подруга Эйприл сказала ей, что она пригласит «крутого парня со своей работы. Думаю, он тебе понравится. Его зовут Дэнни».

Но когда наступает суббота, очередной жаркий день, когда на небе ни единого облачка, а окна, когда Либби открывает их, уже раскалены и обжигают руку, она не думает ни о крутом парне Дэнни, ни о коронном салате Эйприл с кускусом и специями, ни о бокале коктейля «апероль-шприц», ни о надувном бассейне, на бортике которого она сидит, опустив в него ноги. Все ее мысли сосредоточены на загадочном деле Серенити Лэм и кроличьей лапке.

Она отправляет Эйприл эсэмэску.

Мне очень-очень-очень жаль. Хорошего тебе дня. Дай мне знать, если ты все еще будешь в силах этим вечером, и я загляну ближе к ночи.

Затем она принимает душ, надевает комбинезон с тропическим принтом и сандалии из золотистой кожи, втирает в руки и плечи солнцезащитный крем, пристраивает на макушку солнцезащитные очки, проверяет, положила ли в сумочку ключи от дома, и садится в поезд, следующий в Лондон.

Либби вставляет ключ в навесной замок на деревянном щите и поворачивает. Замок открывается, и она вставляет в замочную скважину передней двери еще один ключ. Ей все время кажется, что ей на плечо вот-вот ляжет чья-то рука, что кто-то спросит ее, что она здесь делает и есть ли у нее разрешение открывать эту дверь.

И вот она в доме. В своем собственном доме. И она одна.

Либби закрывает за собой дверь. Утренний уличный шум мгновенно стихает, обожженная солнцем шея саднит меньше.

На пару секунд она застывает на месте, представляя, как здесь, где она сейчас стоит, топчутся полицейские. На головах у них старомодные шлемы. Она знает, как они выглядят, потому что в статье в «Гардиан» были их фотографии. Констебли Али Шах и Джон Роббин. Они приехали сюда в ответ на анонимный звонок, поступивший от «неравнодушного соседа». Этот загадочный сосед так никогда больше и не объявился.

Она идет по незримым следам Шаха и Роббина в кухню. Ей кажется, что запах усиливается.

Констебль Шах говорил о жужжании мух. По его словам, ему показалось, будто кто-то оставил включенной машинку для стрижки волос или электрическую зубную щетку. По словам полицейских, трупы находились на самых ранних стадиях разложения. В них все еще можно было узнать тела привлекательной темноволосой женщины тридцати с лишним лет и мужчины постарше, с волосами с проседью. Они держались за руки. Рядом с ними лежал труп другого мужчины, лет сорока с лишним. Высокий. Темноволосый. Все они были одеты в черное: женщина – в тунике и легинсах, мужчины – в балахонах. Как выяснилось, все предметы одежды были самодельные. Позже в задней комнате нашли швейную машинку и обрезки черной ткани в мусорном ведре.

Не считая жужжания мух, в доме стояла оглушительная тишина, как в склепе. По словам полицейских, им бы и в голову не пришло искать ребенка, если бы не оставленная на обеденном столе записка. Они едва не пропустили гардеробную, расположенную рядом с главной спальней, но потом услышали какой-то звук или скорее вздох, рассказывал констебль Шах.

Вздох.

Либби медленно поднимается по лестнице в спальню и заглядывает за угол двери в гардеробную.

Она была там! Здоровая и цветущая! Именно так и сказал констебль Роббин. Здоровая и цветущая девочка!

При виде раскрашенной детской кроватки по ее спине пробегают мурашки. Но она преодолевает робость и смотрит на кроватку, пока к ней не возвращается самообладание. Через мгновение она находит в себе мужество прикоснуться к ней. Она представляет двух молодых полицейских, заглядывающих в кроватку. Она воображает себя в чистых белых ползунках и с отросшими волосиками, похожими на кудряшки Ширли Темпл, хотя ей всего десять месяцев. При виде двух дружелюбных лиц, глядящих на нее сверху вниз, она взволнованно дрыгает ножками.

– Она пыталась встать, – рассказывал Роббин. – Она подтягивалась, хватаясь за бортики кровати. Хотела, чтобы ее взяли на руки. Мы не знали, что делать. Она была «вещественным доказательством». Имели мы право прикасаться к ней? Или нам следовало звонить в участок? Мы находились в замешательстве.

Видимо, в конце концов они решили не вынимать дитя из кроватки. Пока они ждали указаний от начальства, констебль Шах пел ей песни. Как жаль, что она этого не помнит. Какие же песни он пел ей, этот добрый молодой полицейский? Ему нравилось петь ей? Или он чувствовал себя глупо? Согласно газетной статье, впоследствии у него было пятеро собственных детей, но когда он нашел Серенити Лэм в ее кроватке, у него не было опыта обращения с младенцами.

Вскоре в дом прибыла команда следователей, в том числе женщина-полицейский, которой поручили ребенка. Ее звали Фелисити Межерс. Ей был сорок один год.

Сейчас ей шестьдесят пять лет, недавно она вышла на пенсию и живет в Алгарве со своим третьим мужем. «Она была просто прелесть, – цитировала статья ее слова. – Золотые кудряшки, сытый ухоженный ребенок. Улыбчивый и милый. Что просто невероятно, если принять во внимание обстановку, в которой ее оставили. Обстановка же была просто готичной, честное слово. Да-да, совершенно готичной».

Либби толкает кроватку, и та жалобно скрипит, словно жалуясь на свой почтенный возраст. Для кого она была куплена? Неужели для нее? Или для нескольких поколений младенцев до нее? Потому что теперь ей известно, что в ее истории присутствуют и другие действующие лица. Не только Мартина и Генри Лэм и загадочный третий человек. Не только пропавшие дети. Соседи говорили не о двоих, а о «нескольких» детях, о других людях, «приходивших и уходивших». Дом был полон невидимых пятен крови и следов ДНК, волокон и выпавших волос, странных отметин и каракулей на стенах и тайных дверях. А ведь еще есть сад, где полно грядок с лекарственными растениями, часть которых была использована в совместном самоубийстве ее родителей.

«Мы освобождаемся от этих немощных тел, от этого презренного мира, от боли и разочарования. Нашего ребенка зовут Серенити Лэм. Ей десять месяцев. Пожалуйста, сделайте так, чтобы она попала к хорошим людям. Покой, навсегда, ГЛ, МЛ, ДТ», – говорилось в записке, лежавшей рядом с их разлагающимися телами.

Либби выходит из комнаты и медленно бродит по дому, выискивая странные вещи, найденные после смерти обитателей дома. В статье говорилось, что вечером, когда произошло самоубийство, в доме был кто-то еще и этот кто-то оставил распахнутыми двери шкафа, оставил продукты в холодильнике, полуоткрытые книги на полу. Со стен были содраны листы бумаги, и на их месте остались лишь приклеенные скотчем уголки.

Либби находит одну из таких полосок скотча на стене кухни. Она пожелтела и высохла до хруста. Либби вытаскивает из-под нее крошечный клочок бумаги и, положив себе на ладонь, разглядывает. Что было на листе бумаги, который люди, спасавшиеся с этого тонущего корабля, не рискнули оставить для посторонних глаз?

На кухне, обставленной в сельском стиле, есть холодильник, огромный ржавый холодильник американского образца, кремово-бежевый, что, вероятно, было довольно необычно для Англии восьмидесятых годов. Она открывает его и заглядывает внутрь. Пятна плесени, пара треснувших и сломанных пластиковых лотков для льда, и ничего более. В кухонных шкафчиках ее встречают лишь пустые эмалированные банки и пакет муки, настолько старый, что мука слежалась в кирпич. Есть набор белых чайных чашек, хромированный чайник, древние баночки с сухими травами и специями, подставка для тостов и большой черный поднос. Она царапает черную краску и обнаруживает под ним серебро. Интересно, зачем кому-то понадобилось покрасить серебряный поднос в черный цвет?

Внезапно она замирает на месте. Она что-то услышала. Какое-то движение наверху. Она ставит поднос обратно в шкаф и встает у подножия лестницы. Она вновь слышит звук, что-то вроде глухого удара. Ее пульс учащается. Она на цыпочках заходит на лестничную площадку. Звук раздается снова. И еще раз. Затем – при этом звуке ее сердце едва не выскакивает из груди – кто-то прочищает горло.

Мистер Ройл, думает она, это, должно быть, мистер Ройл, адвокат. Кто еще это может быть? Войдя сюда, она закрыла за собой дверь. Она это точно помнит.

– Привет! – кричит она. – Здравствуйте, мистер Ройл!

В ответ тишина. Мгновенное, демонстративное молчание.

– Привет! – снова кричит она. И вновь давящая тишина, как будто на крышу дома уселся медведь. Ей кажется, будто она слышит биение чужого пульса.

Она мысленно перебирает другие загадки, о которых узнала из статьи: покинувшие дом дети, загадочный некто, оставшийся, чтобы ухаживать за ней. Она вспоминает каракули на стенах, полоску ткани, свисающую с радиатора отопления, царапины на стенах, невнятную записку, оставленную ее родителями, голубые розы на скрипучей детской кроватке, листы бумаги, сорванные со стен, пятна крови и замки с наружной стороны дверей детских комнат.

Затем она снова вспоминает аккуратную лужайку у дома своей подруги Эйприл, ее пряный кускус, пронзительно-оранжевый «апероль» в бокалах, потные ноги в ледяной воде надувного бассейна. Она думает о красавчике Дэнни и о потенциальных детях, которые у них могут родиться, когда ей будет тридцать. Или раньше. Да, почему не раньше? Зачем откладывать? Ей ничто не мешает продать этот дом с его мрачным, ужасным прошлым, с заплесневелым холодильником и заглохшим садом, с человеком на чердаке, топающим по половицам и покашливающим. Она может продать его сейчас и стать богатой, выйти замуж за Дэнни и завести детей. Какая разница, что здесь произошло. Ей не интересно это знать.

Она копается в сумочке, достает ключи, запирает большую деревянную входную дверь на врезной и навесной замок и с облегчением выходит на горячий тротуар. Выйдя, достает из сумочки телефон.

13

В приглушенном свете мастерской по ремонту музыкальных инструментов Люси вертит свою скрипку и так и сяк. Затем прижимает ее подбородком и быстро играет трехоктавную мажорную гамму и арпеджио, проверяя звучание. Похоже, с ним все в порядке: она не услышала ни «волчьих нот», ни посвистывания.

Она с улыбкой поворачивается к месье Винсенту.

– Это потрясающе, – говорит она по-французски. – Даже лучше, чем было раньше.

Ее сердце успокаивается. Пока она спала на пляжах и под эстакадами автомагистрали, она даже не осознавала, сколь тяжело ей было расстаться со своим инструментом и сколько ненависти она носила в душе к пьяным придуркам, разбившим ее скрипку. Но, что самое главное, она не осознавала, как скучали ее пальцы по смычку и струнам.

Она отсчитывает купюры по двадцать евро и кладет их на прилавок. Мсье Винсент выписывает квитанцию, вырывает ее из блокнота и вручает ей. Затем берет с прилавка два леденца «Чупа-чупс» и вручает по одному каждому из детей.

– Береги свою маму, – говорит он Марко. – И свою сестру.

* * *

В прохладном вечернем воздухе, выйдя из мастерской, Люси снимает с леденца целлофановую обертку и вручает его Стелле. Затем они идут к туристическому центру. Дети сосут леденцы, собака бредет по раскаленному от зноя тротуара, вынюхивая выброшенные куриные косточки или выпавшее из чьих-то рук мороженое. У Люси до сих пор нет аппетита. Встреча с Майклом полностью отбила его.

В ресторанах и кафе уже появились первые вечерние посетители – пожилые пары или родители с маленькими детьми. Это более скупая публика, чем та, что заполнит улицы позже. Та, более поздняя, обычно бывает в состоянии подпития. Этот народ не стесняется подходить к особе в легкомысленной тюлевой юбке и топе на бретельках, с загорелыми мускулистыми руками, большой грудью, пирсингом в носу и цепочкой на лодыжке, с двумя красивыми, сонного вида детьми, сидящими на коврике для йоги позади нее в тени дерева. Рядом с ними, положив голову на лапы, лежит облезлый терьер породы джек-рассел. Эту публику не напрягают усталые малыши, которым давно пора спать. Они не задаются циничным вопросом о том, на что она потратит полученные деньги – на наркотики или алкоголь, и не служат ли дети и собака лишь для того, чтобы вызвать у окружающих жалость, и не побьет ли она их, когда они вернутся домой, если она не заработает достаточно денег. Она всякого наслушалась за эти годы. В чем ее только не обвиняли! Но теперь у нее очень толстая кожа.

Она достает из рюкзака шляпу. Раньше Марк называл ее «шляпой для денег». Теперь он называет ее «шляпой для попрошайничества». Он ненавидит эту шляпу.

Она кладет ее на землю перед собой, открывает футляр и вытаскивает скрипку. Затем оглядывается, проверяя, удобно ли устроились дети. У Марко есть книга для чтения. У Стеллы раскраска. Сын устало смотрит на нее.

– Мы долго здесь будем?

Ох уж эта подростковая нетерпеливость, а ведь ему еще нет и тринадцати. До его дня рождения еще много, много месяцев.

– Пока я не заработаю денег на неделю в «Голубом доме».

– И сколько это стоит?

– Пятнадцать евро за ночь.

– Не знаю, почему ты не попросила у моего отца больше денег. Он бы не обеднел, если бы дал тебе еще одну сотню. Без всяких проблем.

– Марко, ты знаешь почему. А теперь не мешай мне.

Марко фыркает себе под нос и поднимает брови. Затем опускает взгляд в книгу. Люси поднимает скрипку к подбородку, отводит правую ногу в сторону, закрывает глаза, делает глубокий вдох и начинает играть.

* * *

Сегодня хороший вечер. Вчерашний ливень принес прохладу. Сейчас не так жарко, как обычно, и люди более расслаблены. Сегодня вечером многие останавливаются поглазеть и послушать, как Люси играет на скрипке. Она исполняет каверы песен из репертуара групп Pogues и Dexys Midnight Runners. Во время исполнения одной только песни Come On Eileen, по ее прикидкам, ей в шляпу упало примерно пятнадцать евро. Люди танцуют и улыбаются. Одна пара лет за тридцать дает ей купюру в десять евро, потому что они только что обручились. Женщина средних лет дает ей пятерку, потому что ее отец играл на скрипке, и Люси своей игрой растрогала ее и напомнила о счастливом детстве.

К половине девятого Люси поиграла в трех местах и заработала почти семьдесят евро. Она собирает детей, собаку и сумки. У Стеллы уже слипаются глаза. Люси с грустью вспоминает те дни, когда можно было усадить Стеллу в коляску, отвезти домой, вынуть и сразу положить в кровать. Теперь же она должна разбудить ее, заставить идти, стараться не кричать на нее, когда она хнычет от того, что слишком устала.

От променада до «Голубого дома» десять минут ходьбы. Он стоит на полпути к холму, где раскинулся Замковый холм. Это длинное узкое здание, первоначально выкрашенное в небесно-голубой цвет, когда-то было элегантным особняком с видом на Средиземное море. Теперь же это облупившийся и серый, обветшавший от непогоды дом, со стеклами в трещинах, увитый цепляющимся за водосточные трубы плющом.

В 1960-х годах дом купил некто по имени Джузеппе. Он довел дом до ручки, после чего продал новому владельцу, который заселил его разного рода бродягами, по одной семье в одну комнату. Ванные комнаты были общими, в комнатах шныряли тараканы, удобств в доме не было, плата принималась только наличными. Новый хозяин разрешил Джузеппе остаться в однокомнатной квартире на первом этаже в обмен на небольшую арендную плату и помощь в присмотре за домом и поддержании в нем порядка.

Джузеппе любит Люси.

– Будь у меня дочь, – всегда говорит он, – она была бы такой, как ты. Я клянусь.

В течение нескольких недель после того, как ее скрипку разбили, Люси не платила за жилье и ждала, когда хозяин дома ее выгонит. Но один из жильцов сказал ей, что Джузеппе платит за нее. Она в тот же вечер собрала вещи и ушла, не попрощавшись.

Они доходят до поворота к «Голубому дому». Люси нервничает, а затем и вовсе впадает в панику. Что, если у Джузеппе нет для нее комнаты? Что, если он зол на нее за то, что она ушла, не попрощавшись, и захлопнет у нее перед носом дверь? Или вдруг он куда-то уехал? Или умер? Или дом сгорел?

Но нет, он подходит к двери, приоткрывает ее, не снимая цепочки, смотрит в щель и улыбается сквозь седоватые заросли бороды и усов, демонстрируя ряд коричневых зубов. Заметив ее скрипку, он улыбается еще шире.

– Моя девочка, – говорит он, снимая цепочку и открывая дверь. – Мои дети. Моя собака! Входите!

Пес сходит с ума от радости: прыгает в объятия Джузеппе и едва не сбивает его с ног. Стелла обнимает его за ноги, Марко прижимается к Джузеппе и позволяет ему поцеловать себя в макушку.

– У меня есть семьдесят евро, – говорит Люси. – Этого хватит на несколько ночей.

– У тебя есть скрипка. Можешь оставаться здесь, сколько захочешь. Смотрю, ты похудела за это время. Вы все худые, кожа да кости. У меня есть только хлеб. И немного ветчины. Правда, ветчина не очень хорошая, зато у меня есть неплохое масло…

Они идут за ним в его квартирку на первом этаже. Пес тут же прыгает на диван, сворачивается клубком и смотрит на Люси, словно говоря: «Ну наконец-то». Джузеппе идет в свою крошечную кухню и возвращается с хлебом, ветчиной и тремя крошечными стеклянными бутылочками «Оранжины». Люси садится рядом с псом на диван, гладит его и вздыхает, чувствуя, как внутреннее напряжения постепенно оставляет ее. Затем сует руку в рюкзак и нащупывает телефон.

За ночь аккумулятор полностью разрядился. Она достает зарядное устройство.

– Можно я заряжу телефон? – спрашивает она у Джузеппе:

– Конечно, любовь моя. Здесь есть свободная розетка.

Она подключает телефон и удерживает кнопку включения, ожидая, когда он оживет.

Уведомление все еще там.

Малышке 25 лет.

Она сидит за кофейным столиком и смотрит, как дети уплетают хлеб с ветчиной. Унижения прошлой недели начинают отпускать ее и постепенно исчезают, как волны смывают следы на песке. У ее детей есть крыша над головой. У нее есть еда. У нее есть скрипка. У нее есть кровать, чтобы спать. У нее есть деньги в кошельке.

Джузеппе наблюдает за тем, как едят дети. Затем переводит взгляд на Люси и улыбается.

– Я так волновался за вас всех. Где вы были?

– О, – беззаботно отвечает она, – жили у знакомых.

– Но… – начинает Марко.

Она толкает его локтем в бок и поворачивается к Джузеппе.

– Маленькая птичка начирикала мне на ушко, что ты делал, старый греховодник. И я не могла этого вынести. Просто не могла. И я знала: скажи я тебе, что я ухожу, ты бы убедил меня остаться. Поэтому мне пришлось улизнуть, и, если честно, у нас все было хорошо. В полном порядке. Ты только посмотри на нас! У нас все хорошо.

Она кладет Фитца на колени и прижимает его к себе.

– А у тебя снова есть скрипка?

– Да, я вернула свою скрипку. Так скажи… у тебя есть свободная комната? Не обязательно наша обычная. Любая. Нас устроит любая.

– Комната есть. Правда, в задней части дома и без красивого вида из окон. И слегка темноватая. И еще душ сломан, есть один только кран. Если ты согласна, я уступлю ее тебе ее за двенадцать евро за ночь.

– Да, – говорит Люси, – я согласна! – Она опускает собаку, поднимается на ноги и обнимает Джузеппе. Он пахнет старостью и пылью, немного грязью и потом, но ей все равно. – Спасибо, – говорит она, – большое спасибо.

* * *

Этой ночью они спят на крошечной двуспальной кровати в темной комнате в задней части дома. Шуршание автомобильных шин по нагретому асфальту соперничает со скрипом дрянного пластикового вентилятора, гоняющего по комнате духоту, орущим в соседней комнате телевизором и жужжащей мухой, застрявшей между занавесками и окном. Спящая Стелла ткнула кулачком в лицо Люси, Марко тихонько стонет во сне, а собака храпит. Но Люси мгновенно проваливается в сон и впервые за целую неделю спит крепко, глубоко и долго.

14

Этот день, 8 сентября 1988 года, должен был стать моим вторым днем учебы в большой школе, но как вы, наверное, уже догадались, в этом году я так и не пошел в свою долгожданную большую школу, в школу, где я бы встретил родственные души, друзей и товарищей на всю жизнь. В то лето я все время спрашивал маму:

– Когда мы пойдем в «Хэрродс» и купим мне форму?

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом