Я хочу подчеркнуть это закатывающим глаза эмодзи, но телефон бесцеремонно выхватывают у меня из рук.
– Эй, отдай, – протестую я, но Конор только дьявольски ухмыляется и читает мою переписку с Сашей вслух своим соседям.
– У тебя есть постер Арианы Гранде с автографом? – спрашивает Алек. Вроде Алек. Я до сих пор не могу запомнить их имена.
– Ты целуешь его перед сном? – осведомляется Мэтт, отчего все взрываются смехом.
Я таращусь на Конора.
– Предатель.
Он подмигивает.
– Как часто грозила мисс Диллард, моя учительница географии в старшей школе, если она заметит, что кто-то пишет записки на уроке, она зачитает их всему классу.
– Мисс Диллард – похоже, садистка. И ты тоже. – Я драматично закатываю глаза. – А вдруг я бы жаловалась подруге на невыносимые менструальные боли?
Гэвин рядом с Алеком бледнеет.
– Отдай ей телефон, Кон. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Серые глаза Конора вновь вперяются в экран.
– Но подруга Ти не верит, что мы тусуемся вместе. Стойте, давайте предоставим доказательства. Улыбку, парни.
И ему хватает наглости сделать снимок. У меня отвисает челюсть, когда все четыре соседа напрягают на камеру свои бицепсы.
– Вот так, – говорит Конор с довольным кивком. – «Отправить».
Я насильно вырываю телефон из его наглой руки. Ну конечно, он отправил эту фотку Саше. И она тут же отвечает.
ОНА:Черт меня побери. Я хочу вылизать ямочки на щеках у Мэтта Андерсона.
ОНА:А потом отсосать ему.
Я хохочу, а Конор вновь пытается отобрать у меня телефон. В этот раз я побеждаю в борьбе и уверенно запихиваю айфон в сумку, пока никто не добрался до него своими грязными руками.
– Видите? – говорю я, обращаясь к находящимся в комнате, и поднимаю кожаную сумочку. – Это священное место. Любого мужчину, который попытается порыться в женской сумке, убьет во сне Сумочный Мясник.
Конор хихикает.
– Черт, детка. Серийный убийца в тебе вырывается наружу.
Я отвечаю ему сладкой улыбкой. И наконец снимаю свой кардиган, потому что от всех этих накачанных мужских тел становится жарко.
Как только ткань соскальзывает с моих плеч, я чувствую, как множество взглядов устремляется на мою грудь. На моих щеках вспыхивает румянец, но я не обращаю на него внимания и поджимаю губы.
– Все в порядке? – уточняю я у Гэвина, карие глаза которого точно остекленели.
– Эм, да, все хорошо. Я… ты… эм… мне нравится твое платье.
Мэтт хихикает со своего нового места на одном из кресел.
– Подними челюсть, любовничек.
Это выводит Гэвина из ступора. И хоть вначале остальные парни и пялились, они снова начинают нормально себя вести, и я им за это благодарна. Я бы, конечно, не назвала их идеальными джентльменами, но они и не мудаки.
Как только привозят еду, парни включают «Глубинную звезду номер шесть». Я ем свой салат с курицей гриль, смотрю, как на подводную военно-морскую базу нападает гигантский краб-монстр, и все это время задаюсь вопросом, какой гипнотической силой меня заставили тусить с Конором Эдвардсом.
Не то чтобы я была против. Он интересный. Даже милый. Но я до сих пор не разгадала его намерений. Когда дело доходит до мужчин и дружбы с ними без видимой причины, я обычно становлюсь скептиком. В машине я спросила его, зачем он устроил то представление перед Абигейл и ее дружками, и он просто пожал плечами и сказал:
– Потому что шутить над кем-то из сообществ – весело.
Я верю, что ему было весело над ними шутить, но в то же время понимаю, что это не единственная причина. Просто я не могу спросить его об этом при соседях. Из-за чего у меня возникает вопрос, знает ли он об этом и использует ли их как прикрытие, чтобы мне не отвечать.
– Где тут вообще логика? – Джо, который велел мне называть его Фостером, курит кальян, откинувшись в кресле. – Разница в давлении между такими большими глубинами потребовала бы несколько часов декомпрессии перед подъемом.
– Приятель, их миниподлодку пытается съесть гигантский краб, – говорит Мэтт. – Ты слишком много думаешь.
– Не-а, чувак. Это абсурд. Если они хотят, чтобы я всерьез воспринимал их сюжет, то они должны соблюдать базовые законы физики. Ну сами подумайте. Где преданность сценарному делу?
Конор рядом со мной на диванчике трясет головой, явно сдерживая смех. Он такой привлекательный, что сложно сосредоточиться на чем-то, кроме его точеной челюсти и безупречно симметричного лица, точно у кинозвезды. Каждый раз, когда он на меня смотрит, мое сердце делает сальто, как счастливый дельфин, и мне приходится усилием воли сохранять видимое спокойствие.
– Мне кажется, ты немного перегибаешь, – отвечает он Фостеру.
– Все, о чем я прошу, – это немного достоверности в работе, ясно? Как можно снимать фильм про подводную базу и решить, что правила тут ни к чему? Вы вот стали бы снимать фильм про космос, где нет вакуума и все могут дышать снаружи без скафандра? Нет, потому что это охренеть как тупо.
– Сделай еще одну затяжку, – советует Гэвин с дивана и сует полную вилку еды в свой рот. – Ты ворчливый, когда трезвый.
– Да, я так и сделаю. – Фостер затягивается кальяном, выдыхает струю дыма и снова начинает дуться, гневно поедая киноа.
Он странный. Но горячий. И явно очень умный: до того, как начался фильм, мне сообщили, что Фостер учится на факультете молекулярной биофизики. Получается, он одновременно и задрот, и хоккеист, и наркоша – страннее комбинации не придумаешь.
– Вас разве не проверяют на наркотики? – спрашиваю я Конора.
– Да, но если принимать по минимуму и не часто, в анализе мочи этого видно не будет, – говорит он.
– Поверь мне, – мямлит Алек, навалившийся на подлокотник почти в бессознательном состоянии. Он заснул на диване рядом с Гэвином почти сразу после начала фильма. – Лучше не общаться с Фостером, если он не обдолбанный.
– Пошел в жопу, – рявкает Фостер в ответ.
– Может, вы, засранцы, хотя бы попытаетесь не позориться перед гостьей? – пристыжает их Конор. – Прости, с воспитанием у них не ахти.
Я ухмыляюсь.
– Мне они нравятся.
– Видишь, Кон, – отвечает Мэтт. – Мы ей нравимся.
– Да, поэтому иди на хрен, – весело говорит Гэвин.
Жаль, что жизнь в особняке Каппы не такая. Я надеялась на настоящее сестринство, а получила первый сезон «Королев крика» с собственной Шанель номер один. Не то чтобы все девочки были такими же невыносимыми, как Абигейл, но все равно с ними было сложно. Шум, постоянная суматоха. Да еще любая деталь твоей жизни тут же становится достоянием общественности.
Я единственный ребенок в семье, и какое-то время я тешила себя мыслью о том, что наличие братьев или сестер заполнило бы какие-то пробелы в моей жизни, о существовании которых я даже не знала. Но я быстро поняла, что одни люди созданы для того, чтобы делить с тобой ванную, а другие скорее бы справили нужду в лесу, чем провели еще одно утро, ожидая, пока десять других телок расчешут свои волосы.
Когда фильм заканчивается, парни собираются включить ужастик, но Конор говорит, что больше не хочет ничего смотреть, и поднимает меня с дивана.
– Пошли, – тянет он, и мое сердце делает еще пару сальто. – Поднимемся наверх.
7. Тейлор
Мы с Конором уходим к нему в комнату под свист и непристойное улюлюканье от парней. На эволюционной шкале они только в паре шагов от диких кур, но точно не скучные. Я знаю, им кажется, что мы идем наверх, чтобы заняться сексом, но у меня на уме другое.
– Раз уж мы наконец-то одни… – говорю я, когда Конор закрывает за нами дверь.
У него самая большая спальня, в которой хватает места для двуспальной кровати с каркасом из темного дерева, диванчика на другом конце комнаты и домашнего кинотеатра с еще одним огромным телевизором. Плюс у него отдельная ванная и большое окно, занимающее полстены и выходящее на небольшой задний двор, где наконец-то почти растаял снег.
– Да, детка, я в деле. – Конор стягивает галстук с воротника рубашки и бросает его через комнату.
Я закатываю глаза.
– Я не об этом.
– А ты любишь подразнить.
Я сажусь на его кровать у изголовья и выставляю одну из его подушек между нами, как сделал это он в последний раз, когда мы оказались в комнате одни. Голубое постельное белье в клетку – наверняка это матушка выбирала ему что-то «помужественнее» в «Нейман Маркус». Оно очень мягкое и пахнет, как он сам: сандаловым деревом с солоноватой ноткой океана.
– Я хочу знать: к чему на самом деле был тот цирк на банкете?
– Я тебе уже говорил.
– Да, и мне кажется, что это не все. Поэтому колись.
– Может, лучше посидим тут и поцелуемся? – Он забирается на матрас рядом со мной, и внезапно кровать начинает казаться очень-очень крошечной. Она точно двуспальная? Потому что он прямо тут, и одна жалкая подушка не защитит меня от жара его спортивного тела и аромата лосьона после бритья.
Я старательно игнорирую его сексуальную ухмылку.
– Конор, – говорю я тем тоном, которым разговариваю с первоклассниками, когда кто-то из них не хочет делиться мелками.
Его кокетливая улыбка испаряется.
– Если я скажу, что тебе этого знать не стоит, ты поверишь мне и отстанешь?
– Нет. – Я решительно смотрю ему в глаза. – Скажи, зачем ты все это устроил тогда на банкете?
Глубоко вздыхая, он трет ладонями лицо и убирает волосы с глаз.
– Я не хочу тебя ранить, – едва слышно признается он. – Я взрослая девочка. Если ты меня уважаешь, то скажи правду.
– Черт, Ти. Прямо по больному, мать твою.
Он смотрит на меня такими мученическими глазами, что я невольно готовлюсь к худшему. Что, может быть, Абигейл его на все это подговорила, что они вместе это спланировали. Что тот первый вызов, любовная бомбардировка в Вулси-Холле… это все было лишь хитроумным планом, придуманным ради того, чтобы заставить меня на него запасть. И теперь он об этом сожалеет. Это унизительно, но Абигейл вытворяла и не такое.
– Ладно. Но не забывай: это их слова, а не мои.
Он рассказывает, как подслушал Абигейл и Джулс, говорящих со своими парнями о моем «перепихе» с Конором. Я вздрагиваю, когда он недовольным тоном объясняет, что в их беседу входило обсуждение моего потенциала как порноактрисы и другие вещи. Мило. Он прав. Я могла прожить без этих жестоких подробностей.
Еще до того, как он заканчивает говорить, меня начинает подташнивать. Желудок скручивает при мысли о том, что Конор слышал всю ту хрень, которую они обо мне говорили.
– До идеального веса порнозвезды мне еще десять килограммов, – шучу я сама над собой.
Чаще всего, если ты смеешься над собой первая, то это выбивает почву из-под ног у тех, кто хочет поиздеваться над твоей полнотой. Когда ты показываешь людям, что сама про себя все знаешь, они начинают относиться к тебе дружелюбнее. Потому что всем важно, чтобы мы – «пухляши» – знали свое место.
– Не надо так. – Конор садится, чтобы наши глаза были вровень. – В твоей внешности нет ничего постыдного.
– Все в порядке. Не обязательно меня утешать. У меня нет никаких иллюзий по поводу того, какой меня видят люди. – На меня постоянно сыплются насмешки, но я уже почти ничего не чувствую. По крайней мере, так я себе твержу. – Я была пухлым ребенком. Я была пухлым подростком. – Я пожимаю плечами. – Я боролась со своим весом всю жизнь. Но я такая, какая есть – и я это приняла.
– Нет, ты не понимаешь, Тейлор. – По его лицу пробегает тень негодования. – Тебе не надо оправдываться за свое тело. Я знаю, что уже это говорил, и, наверное, так и буду повторяться, пока ты мне не поверишь, но ты просто сногсшибательная. Я бы отымел тебя прямо сейчас, ни секунды не теряя, шестью разными способами, если бы ты мне позволила.
– Захлопни варежку. – Я смеюсь.
Он не смеется со мной, а встает с кровати и поворачивается ко мне спиной.
Вот блин. Он обиделся из-за того, что я велела ему заткнуться? Я думала, мы просто дурачились. Это же наша фишка, да? Стоп. Разве мы настолько хорошо друг друга знаем, что у нас есть фишки? Черт.
– Кон…
До того как я успеваю все исправить, Конор начинает расстегивать свою рубашку, а потом сбрасывает ее с плеч.
Я ошеломленно сижу и любуюсь его спиной. Рельефные, накачанные мускулы под загорелой кожей. Боже, как же хочется приникнуть губами к полоске кожи меж лопаток и исследовать ее языком. От мысли об этом по мне пробегает дрожь. Я закусываю губу, чтобы не начать издавать совершенно непристойные звуки.
Он бросает рубашку на пол и расстегивает брюки. Они падают на паркет, и он остается в одних черных носках и боксерах, обтягивающих самую тугую задницу, какую я только видела в жизни.
– Что ты делаешь? – спрашиваю я предательски хриплым голосом.
– Снимай свою одежду. – Он поворачивается и шагает к кровати с неумолимой решимостью.
– Что, прости? – Я быстро отодвигаюсь на коленях к дальнему краю матраса.
