– Вот что, сынки, снимайте доспехи. Мечи за спину. На поясах только ножи и кошель с принадлежностями. Все остальное увязать в тюки и на дно лодки.
– А если половцы случатся на берегу? – усомнился Андрей.
– Значит, будем крутиться как детский волчок. Да быстрое течение нам в помощь. А вот если наша лодочка где зацепится за каменюку, тут-то ей и конец. А в железе не выплыть никому.
– Так крепкая вроде лодка, – поддержал друга Антон, которому не хотелось оставаться без защиты.
– Крепкая она на волне, а не против камня или топляка. И я ваше мнение не спрашивал. Долой броню, кому сказано.
Все. Больше прекословить ни у кого желания не возникло. А то ведь и по уху огрести можно. У Феодосия Дмитриевича это мигом.
Управившись с имуществом, налегли на весла. Лодка споро вышла на стремнину и благодаря четырем гребцам набрала быстрый ход. На берегу все еще кружили половцы. Но пускать в лодку стрелы не стали. Пограничники держались правого берега, и для лука это слишком далеко. Пустить стрелу еще получится, а вот попасть уже дудки. Только наудачу. А такое позволить могли себе только богатые русичи, обосновавшиеся при впадении Псёла в Славутич.
Вскоре пожарище осталось позади, а течение реки усилилось. В воздухе повис рокот воды, прорывающейся сквозь теснины порогов. Бойцы перестали грести, ускоряя бег лодки, и сосредоточились на маневрировании, четко выполняя команды десятника, сидевшего у руля.
На первом же перекате им пришлось еще и против течения выгребать, причем делать это на пределе сил. Стремясь держаться как можно дальше от левого берега, они слишком отдалились от основной стремнины. Теперь их несло на гранитные клыки, чего они всеми силами старались избежать.
А тут еще и десяток половецких всадников с заводными лошадьми, двинувшихся параллельно лодке. Стоят на бережку и поджидают, либо река заберет пограничников, либо они приблизятся на дистанцию уверенного выстрела. И ведь никакой возможности прикрыться щитами. Они у них пехотные, громоздкие настолько, что место им только на дне лодки. И свободных рук, чтобы прикрыть товарищей, также не имеется.
Лодку, усилиями гребцов удерживаемую относительно берега на одном месте, постепенно сносило к свободному проходу стремнины и половцам. Еще немного, и можно будет, развернувшись, скользнуть в ревущую впадину между двумя подводными скалами. Вот только кто же даст им это время. Кочевники уже вскинули луки. Наверняка еще и об заклад побились, кто и куда вгонит стрелу.
И в этот момент наблюдавший за ними краем глаза Андрей увидел, как весь десяток вдруг повалился на траву. В некоторых из них он еще успел рассмотреть торчащие стрелы. И что бы это значило? Выжил кто-то из слободчан? Или из нижних слобод подошла подмога?
Но ответ нашелся довольно скоро. Едва расстреляв противника, из кустов выбежали лохматые образины. Не знай парнишка о том, что подобные одеяния используют для маскировки заставские, из которых в основном и набирают разведчиков и бойцов особой сотни, то, глядишь, еще и испугался бы, приняв их за каких-нибудь лешаков.
Пока остальные лохматые проводили контроль, один подошел к самой кромке воды и начал призывно махать. При этом он указывал на берег ниже по течению. Там оно, конечно, тоже быстрое, но вода куда спокойнее, чем вот на этом перекате. Сжавший губы в тонкую линию и напряженно управляясь с рулевым веслом, десятник явственно кивнул, давая понять, что понял.
– Справа табань! – наконец отдал он приказ.
Андрей вогнал широкое весло в воду и начал грести в обратную сторону. Лодку развернуло на месте волчком.
– Всем грести! Быстрее, братцы! – вновь прозвучала команда.
Утлую посудину и так несло с большой скоростью, а тут еще и гребцы наддали. Так что над сходящимся и низвергающимся потоком они едва ли не взлетели, во всяком случае, прошли, едва касаясь днищем. А потом тяжелее погрузились в водный поток, на что лодка ответила угрожающим скрипом, но не развалилась и даже не выдала течь.
– Ну, в-вы и рисковые! – не скрывая своего восхищения, произнес подошедший к ним парень с измазанным сажей лицом.
– Служба такая, – просто ответил десятник.
– Не признал, Феодосий Дмитриевич?
– Да как тебя узнать, коли ты как порося измазался.
– Лука, десятник с Гранитной.
– Ага. Теперь узнаю. Спасибо, Лука. Выручили.
– Да какие мелочи, Феодосий Дмитриевич. Вы с чем на пороги-то сунулись?
– Полусотник велел вызнать, что со Средней и Нижней слободками.
– То же, что и с Верхней. Боняк, чтобы ему пусто было, разом на три слободы обрушился. Так что нет волока. Если только на свой страх и риск да своими силами купцы захотят. Но то, что вас отправили, это хорошо.
– И чем же? – вздернул бровь десятник.
– Во-первых, у меня теперь голова не будет болеть, как передать весть воеводе. А во-вторых, мы с вами отправим нашу добычу. Страсть как не хочется терять добытое. Но и тащить с собой не с руки.
– И с чего ты взял, что нам это интересно?
– С того, что мне торговаться некогда. Сколько затребуете, столько и получите. Нам ведь или на ваши условия соглашаться, или все терять.
– Резонно. Но давай сначала ты скажешь, сколько готов уступить.
– Треть от всего, если доставите до заставы Немого.
– А чего же не половина?
– Того, что до Пограничного вы добычу все одно не доведете. Потому как ладья вас наверняка будет дожидаться на заставе. А Браин задарма приглядывать за чужим добром не станет.
– Чую, зубы сводит оттого, что приходится так-то щедро делиться.
– Ох, не дави на мозоль, Феодосий Дмитриевич. И так болит.
– Ладно. Уговорились. Ну чего встали, взяли лодочку и понесли, поди, казенная, за нее еще и ответ держать, – обращаясь уже к своим подчиненным, приказал десятник.
Глава 2
Как аукнется…
– Докладывай, – встретил Михаил появившегося словно ниоткуда Луку.
Десятнику особой сотни всего-то девятнадцать, но возраст в данном случае обманчив. Да, молодой. Вот только палец такому в рот не клади, оттяпает всю руку. В это подразделение входят самые отчаянные сорвиголовы. В основном из заставских, но случаются среди них и городские.
На срочную службу восемнадцатилетние парни приходили уже со школой новиков за плечами. В линейном полку им оставалось притереться и поднабраться опыта. Причем в куда более жесткой манере. Тут спуску не давали. Потому что одно слабое звено могло погубить весь десяток. А то и сотню. Вот и злобствовали господа командиры. И вообще процесс боевой подготовки бесконечен, потому как нет предела совершенству.
Но случаются и такие сорвиголовы, которые уже через год службы могут заткнуть за пояс ветеранов. В буквальном смысле слова фанаты воинской науки, готовые отдаваться этому сутки напролет. Такие мечтают только об одном – оказаться в особой сотне.
Этим в границах городских стен пресно и скучно. Выть на луну готовы. Едва вернутся из похода, как уже наутро начинают считать дни до выхода в степь. Обычно на наскоки половцев отвечали именно они. Провинится какой курень, и вокруг него начинает кружить сотня, то сходясь вместе, то действуя десятками по нескольким направлениям, нанося короткие жалящие удары.
Там прибрали охрану, присматривающую за стадом. Тут перебили охотников. Из ночи пустили стрелы, как говорится, на кого бог пошлет. Вырезали стражу на окраине стойбища. И даже лошади кочевников, которые по части сторожевой службы дадут фору собакам, пасуют перед их умением маскироваться и подкрадываться.
Однажды сотню все же зажали. На их счастье, случилось это в сушь середины лета. Ветер оказался благоприятным. С помощью зажигательных стрел пустили в сторону погони широкую огненную полосу пала. И сами спаслись, и показали половцам, что может быть и такая вот напасть. Тогда выгорела довольно большая площадь пастбищ. А при вдумчивом подходе можно ведь и куда больше бед наделать.
– Дядька Елисей… То есть сотник приказал передать, что охрану со стороны реки мы прибрали, – запнувшись, доложил Лука.
– Далеко еще? – уточнил Михаил.
– Километрах в двух этот подъем переламывается, а за ним сразу они и стоят, – указывая на угадывающийся в предрассветных сумерках склон, начал пояснять парень. – Если бы не скорый рассвет, так зарево от костров было бы видно. По реке дальше. Придется заложить большую петлю.
Налаживая производство в мастерских, Михаил ощутил необходимость в стандартных мерах длины и весов. Поэтому, не мудрствуя лукаво, ввел в Пограничном десятичную систему. Бог весть насколько его сантиметры и граммы соответствовали таковым в прежнем мире, но здесь он отталкивался от своих эталонов, которые хранились в соборе святой Марии.
Романов и не думал таить все технологии подряд. Ему ведь не объять необъятное. Кое-что, ясное дело, скрывает. Но в общем и целом делится довольно щедро. Потому в Пограничном хватает учеников, присланных великим князем. Как есть уже и вернувшиеся домой мастера. Кроме того, Михаил активно торгует своей продукцией, успешно расходящейся по Руси и не только. А потому и система мер постепенно проникает в обиход русичей.
Соответственно и в школе учат тому же. Поначалу-то учителям и самим было тяжко перестраиваться. Не обладая абсолютной памятью Михаила, они как-то умудрялись оперировать и не путаться в существовавшей чехарде различных мер. А вот стройную, по мнению Романова, систему постигли с трудом.
Кроме того, он еще и привычные ему цифры ввел в обиход. К слову, в математических расчетах они были куда как проще. Когда еще местные дойдут до того, чтобы перенять их у арабов. Михаил решил не ждать у моря погоды. Тем паче, что его здешнего века на это и не хватит. Зато жизнь упростил прямо здесь и сейчас. Относительно, конечно. Потому что для начала пришлось обучать учителей. Но результат уже был.
– Со стороны реки посты сняли? – поинтересовался Михаил у разведчика.
– Все сделали. Их место до поры заняли наши.
– Ясно. Вестовой.
– Я, воевода, – тут же отозвался один из сопровождавших его.
– Передай на корабли, чтобы поспешали, их уже встречают.
– Слушаюсь, – отворачивая коня круто вправо, ответил парень и пустился вскачь.
Михаил глянул влево на проезжающие колонны всадников. Вместе с линейным полком и заставскими семь сотен верхом на конях арабских кровей. Большая часть воев – призывники. Романов всегда предпочитал выкупать детей, вот они теперь и подрастали, пополняя ряды дружины.
Три года по призыву, а там на гражданку, поднимать, так сказать, народное хозяйство. Не всем это по нутру. Та же особая сотня сплошь из таких непосед. Но и среди воинов постоянного состава хватает лихих рубак. Иное дело, что не всех желающих оставляют служить. Хотеть мало, нужно еще и уметь.
На двух десятках колесных ладей находится шесть сотен ополчения при шестнадцати орудиях. Их собрали только для этого конкретного дела, практически оголив город. Нужно же показать великому хану Боняку, насколько он был неправ, решив пограбить три поселения на порогах Славутича.
Вообще-то там жили княжьи люди. Податей не платили. Мало того, в их поселениях еще и киевские дружинники стояли для обороны и охраны караванов. Начавший было хиреть торговый путь «из варяг в греки» за последние пару лет немного ожил. Слух пошел о том, что великий князь киевский Всеволод уговорился с половцами, поставил на реке укрепления и теперь путешествовать стало куда безопасней. Вот и потянулись купцы, приумножая киевскую казну.
Данное обстоятельство не понравилось новоявленному великому хану Боняку. Михаил так и не понял, чем была вызвана его стойкая ненависть к русичам. Но в набеги на Русь он хаживал чаще других. А в этот раз решил уничтожить поселения на волоке. Чем серьезно насолил великому князю.
Так вот. С одной стороны, не Романову спрашивать с хана за подобную выходку. Но с другой, наличие торгового маршрута – это путь к процветанию не только Руси в целом, но и его Пограничного в частности. Иными словами, задеты его жизненно важные интересы.
Даром, что ли, у впадения в Славутич реки Арель поставил заставу, где обосновался его верный друг Браин Иверсен, прозванный Немым. Располагается она также на острове и служит местом стоянки для проходящих купеческих караванов. В основном движущихся вверх по течению. Вниз от Пограничного до Верхней слободы получается пробежаться за один день. Если, конечно, нет желания поторговать с половцами из орды Тераккана: летом они как раз откочевывают к югу.
Понятно, с целой ордой Михаилу не бодаться. Но Борис, ведавший службой безопасности, доподлинно знал место стоянки куреня великого хана. И тут уж одними жалящими ударами особой сотни никак не обойтись. Давненько они не учили уму-разуму беспокойных соседей. Пришла пора опять ударить кувалдой от всей широкой души. Так, чтобы глаза повыскакивали.
В курене Боняка, или, если быть точным, Боняккана, полторы тысячи воинов. Общее число людей переваливает за шесть тысяч. И это при том, что каждая половецкая женщина и девушка умеет пользоваться луком. Серьезная сила. Но на стороне Михаила были внезапность и огневая мощь…
Реку окутала предрассветная дымка. Солнечный диск уже показался на восходе, но на то, чтобы разогнать ее, потребуется не менее получаса, которых у пограничников не было. Половецкий лагерь просыпался. Живущие скотом должны обихаживать животных, а иначе никак. Причем делать это следует спозаранку.
В сыром воздухе звук боевой трубы прозвучал особенно громко, предвещая беду. И тут же грохнул слитный залп из шестнадцати пушек. В небесах послышался нарастающий и грозный, свистящий шелест накатывающей тучи оперенной смерти.
– Целься! – сразу же после орудийного залпа послышалась команда полусотника. – Бей!
Андрей спустил тетиву, посылая стрелу по крутой траектории куда-то в белесое покрывало предрассветной дымки. В кого она попадет, он понятия не имел. Вскоре послышались болезненные вскрики, стенания, гневные и испуганные выкрики, женские завывания, полные боли и горя.
Массированный обстрел по площадям дело такое. Никогда не угадаешь, в кого прилетит пущенная тобою смерть: в воина, старика, женщину или ребенка. Парня успокаивало только одно, – была надежда, что именно его вестница попадет либо в воина либо никого не заденет. Узнать же это доподлинно ему не суждено: и в орудиях, и ополченцы, и их полусотня, которую уже не стали пересаживать на лошадей, использовали безликие стрелы из арсенала.
Четыре артиллерийских корабля вели огонь от левого берега, чтобы не оказаться под ударом половцев. Шестнадцать же судов с пехотой двинулись к правому. Все это время они пускали стрелы одну за другой. Посылали их в белый свет как в копейку, и что там с результатом – совершенно непонятно. Потому как над рекой Волчьей стоит один разноголосый ор, переходящий в нескончаемый разъяренный гул.
Наконец суда ткнулись в прибрежный песок, и пехота начала десантироваться. Их полусотня управилась куда быстрее остальных. Да оно и понятно. Они сейчас проходят срочную службу, и гоняют их, что говорится, в хвост и в гриву. Ополченцев же собирают на учебу лишь время от времени, чтобы совсем уж не позабыли воинскую науку. Нормальный курс боевой подготовки прошла только молодежь, взрослые же подобной выучки не имели. Но все одно, в сравнении с княжеским ополчением выглядели более чем достойно.
Пехота успела сойти на берег и выстроиться в четыре линии, когда из предрассветной дымки появились разъяренные кочевники, бросившиеся защищать свои жилища. Многие полуголые, с мечами и щитами наперевес. Ошалелые, все еще не осознающие, что, собственно говоря, происходит, они были полны решимости покарать тех, кто посмел убить и ранить их близких.
И их было много. Очень много. При виде этой картины Андрей даже нервно сглотнул, покрепче перехватывая короткое копье и щит. Казалось, эта людская волна готова смести на своем пути любую преграду. Что их ничто не сможет остановить.
Парень почувствовал легкий толчок в плечо. Задрал наконечник копья вверх, сделал шаг вперед и вправо. В освободившийся проход тут же выскочил огнеметчик, приданный их полусотне. И такая картина повторилась по всей линии. Кочевники были уже шагах в двадцати, когда по ним ударили струи жидкого пламени, прочертившие огненную полосу слева направо.
Грекову еще никогда не доводилось слышать таких истошных воплей. Это было настолько жутко и завораживающе, что он невольно передернул плечами от пробежавшей неприятной волны озноба. Человек, сгорающий заживо, – это поистине впечатляющее зрелище.
Пока огнеметчики возвращались за стену воинов, а вышедшие из строя занимали свои места, из задних рядов ударили арбалеты десятка поддержки. Короткие росчерки болтов скрылись в стене огня и черного едкого дыма.
Некоторые кочевники с ошалелым видом перепрыгивали через эту стену огня. Но только для того, чтобы тут же пасть от копий своих врагов. Кому-то удавалось отбивать первые выпады пограничников перед ними, но атаковать уже не получалось. Так как они неизменно падали под ударами справа.
Разумеется, не обошлось без обстрела со стороны половцев. Но пехота пережила его без труда и потерь: прилетающие из белесой дымки и черного дыма стрелы с тупым стуком втыкались в большие прямоугольные щиты или тихим шорохом входили в прибрежный песок.
Кочевники попытались ударить во фланг, чтобы опрокинуть продолжающую стоять на берегу пехоту. Но и тут потерпели неудачу, так как, помимо всего, прочего еще и подставились под картечь. В конце концов они, похоже, сообразили, что их сила не в пешем бою, а в конном, и отхлынули обратно за все еще непроглядную завесу.
Наконец огонь практически прогорел, а пригревающее солнце сделало свое дело. Под его лучами дымка тумана начала расползаться, улучшая обзор. Пушкари внесли поправки в прицелы и теперь били по скапливающимся всадникам, готовящимся ударить по внезапно появившемуся врагу.
Раздался сигнал боевой трубы полковника Арсения. Вторя ей, пропели трубы сотников. Зазвучали команды полусотников. И строй пехоты монолитной стеной двинулся вперед, наваливаясь на стойбище неумолимым катком.
Проходя мимо все еще корчащегося обожженного воина, Андрей коротко ткнул его копьем, избавляя от мучений. Подобно ему действовали и другие. Милосердие? Ну, может, можно это назвать и так. Только пришли они сюда вовсе не с добром, а совсем даже наоборот.
– Разбиться на десятки! Арбалетчики, зачистка! Вперед не вырываться! Пошли!
Зазвучали команды полусотников. Вторя им, начали отдавать команды десятники. Пехота рассыпалась на группы и, держась довольно плотно, двинулась между юрт и кибиток. Внутрь не заглядывали, лишь неизменно добивали каждого оказавшегося на их пути, не делая никаких исключений.
Жилищами занимались арбалетчики. И нередко оттуда звучали умоляющие женские и даже детские крики. Уничтожался каждый способный держать в руках оружие, дабы никто не ударил в спину. Жестокая арифметика войны. Радовало только одно, – случалось это все же не так часто. Основная часть жителей ушла за пределы стойбища, спасаясь от массированного обстрела.
– Чего замер! – одернул десятник одного из ополченцев, остановившегося над убитым ребенком.
– Варежку закрой! – одергивает другой такого же слабонервного.
– Вперед! – понукает третий.
– Обходи кибитки, они не твоя забота! – командует четвертый…
Знал ли Михаил о том, что творится в стойбище? Да, знал. И ему было тошно от этого осознания. Но половцы так же брали на меч поселения, и там так же гибли мирные люди. Как аукнется, так и откликнется. Вот и весь сказ.
Он наблюдал за происходящим со стороны, вооружившись подзорной трубой и стараясь держаться отстраненно. Так, словно наблюдает все это в кино.
