Я принес Англии магию, бесценный дар,
Но англичане презрели его;
Магию напишут на небе косые струи дождя,
Но им ее не прочесть;
Магия будет начертана на каменных лицах холмов,
Но их разуму ее не вместить;
Облетевшие деревья зимой —
Черные письмена, которых им не постичь…
– Каждый англичанин должен иметь возможность обратиться к знающему и хорошо образованному волшебнику, – снова перебил мистер Норрелл. – А что предлагаешь ты? Мистический бред о камнях, дожде и деревьях! Так некогда и Годблесс призывал учиться магии у диких зверей в лесу. А почему тогда не у свиней в хлеву? Не у бродячих собак? В наши дни культурный человек просто не имеет права практиковать магию подобного сорта!
Мистер Норрелл метнул в Винкулюса гневный взгляд. Внезапно кое-что бросилось ему в глаза.
Уличный чародей явно не слишком заботился о своей одежде. На шее бродяги небрежно болтался грязный шейный платок, а между платком и рубашкой оставался просвет. И в просвете виднелась странная синяя закорючка, немного похожая на росчерк пера. Это мог быть шрам – память об уличной драке, однако куда больше было сходство с варварской росписью, которой покрывают свое тело островные туземцы Южных морей. Как ни странно, но Винкулюс, способный забраться в чужой дом и без стеснения поучать хозяина, смутился и прикрыл горло рукой, а затем потуже затянул шейный платок.
– Два чародея появятся в Англии…
У мистера Норрелла вырвался странный звук – то, что начиналось как крик, обратилось в едва различимый, горестный вздох.
– Первый будет страшиться меня, второй возжаждет узреть меня;
Первым будут управлять убийцы и воры;
Второй устремится к саморазрушению;
Первый похоронит сердце свое под снегом в темном лесу,
Но боль его не уймется;
Второй увидит сокровище свое в руках недруга…
– Теперь я понял: ты пришел сюда, чтобы ранить меня! Ты завидуешь моему успеху, лжечародей! Ты не можешь разрушить мою магию и поэтому собрался очернить мое имя и лишить меня покоя…
– Первый жизнь проведет в одиночестве, сам заточив себя
в тюрьму;
Второму уготовано бродить одинокими тропами,
В поисках темной башни на высоком склоне холма…
Открылась дверь, и вошли двое.
– Лукас! Дэйви! – истерически взвизгнул мистер Норрелл. – Куда вы пропали?
Лукас начал что-то говорить о шнурке.
– Что? Хватайте его! Живо!
Дэйви, кучер мистера Норрелла, малый крепкий, как и положено людям его рода занятий, закалил свою силу в ежедневном противостоянии с четверкой норовистых лошадей. Обеими руками он схватил Винкулюса поперек туловища и за горло. Бродяга яростно отбивался, не забывая при этом честить мистера Норрелла:
– Я восседаю на черном троне во тьме, но им не дано
увидеть меня.
Дождь отворит мне дверь, и я пройду сквозь нее;
Камни соорудят трон для меня, и я взойду на него…
Дэйви и Винкулюс задели столик, потревожив лежавшую на нем стопку книг.
– Ах! Осторожнее! – воскликнул мистер Норрелл. – Ради бога, осторожнее! Он опрокинет чернильницу! Он испортит мои книги!
Покуда Лукас помогал Дэйви скрутить Винкулюса, который размахивал руками, словно ветряная мельница, мистер Норрелл бегал по комнате с несвойственной ему живостью, выдергивал книги из-под рук Винкулюса и складывал их в безопасное место.
– Безымянный раб наденет серебряную корону, – хрипел Винкулюс – руки Дэйви все теснее сжимали его горло. Из последних сил Винкулюс вырвался из объятий Дэйви и просипел: – Безымянный раб воцарится в чужой земле…
И тут Лукас и Дэйви выволокли бродягу из комнаты.
Мистер Норрелл уселся в кресло у камина. Он снова открыл книгу, но обнаружил, что от волнения не может читать. Волшебник поерзал, погрыз ногти, походил по комнате, снова и снова возвращаясь к томам, которые мог повредить Винкулюс, – но нет, все обошлось. Однако чаще всего он подходил к окну и беспокойно выглядывал наружу, словно опасаясь, что за домом наблюдают. Около трех стало смеркаться. Вошел Лукас, чтобы зажечь свечи и пошевелить угли в камине, и сразу за ним появился Чилдермасс.
– Наконец-то! – воскликнул мистер Норрелл. – Вы слышали, что случилось? Все вокруг меня предали! Другие волшебники плетут против меня заговоры! Мои ленивые слуги забыли о своих обязанностях! Они не пошевелятся, пока мне горло не перережут! А вы, злодей, вы хуже всех! Этот человек появился в комнате так внезапно, словно по волшебству, а когда я стал звонить, никто не откликнулся! Отныне вашей главной задачей станет выяснить, каким заклинанием он воспользовался, чтобы пробраться в дом! Где он обучался колдовству? Откуда знает заклинания?
Чилдермасс иронически посмотрел на хозяина:
– Что ж, если это моя главная задача, считайте, она уже выполнена. Никакой магии не было. Служанка оставила открытым окно кладовки, и через это окно бродяга пробрался в дом. Вот и все объяснение. А никто не пришел на ваши крики, потому что он обрезал шнур звонка. Когда слуги услышали его вопли, они тут же явились, верно, Лукас?
Лукас, стоявший на коленях перед очагом с кочергой в руке, подтвердил, что так оно и было.
– Я пытался объяснить, сэр, но вы не стали слушать.
Однако мистер Норрелл успел так распалить себя думами о предполагаемой магической силе Винкулюса, что простое объяснение его не устроило.
– Все равно, – сказал он, – я уверен, он хотел мне навредить. Он и так нанес немалый ущерб.
– Еще какой! – согласился Чилдермасс. – В кладовой он успел съесть целых три мясных пирога.
– И два круга сыра, – добавил Лукас.
Мистер Норрелл с неохотой признался себе, что подобные подвиги вряд ли мог свершить великий волшебник, но успокоился он только после того, как излил свое раздражение на окружающих. Под рукой оказались Чилдермасс и Лукас, поэтому волшебник обратил свою гневную речь именно к ним, начав с того, что Винкулюс, без сомнения, величайший злодей на свете, а закончив намеками на то, что дерзкие и нерадивые слуги плохо кончают.
Чилдермасс и Лукас, которым к такому было не привыкать – они выслушивали подобное чуть ли не каждую неделю, – просто дождались, когда хозяин закончит выражать свое неудовольствие, затем Чилдермасс спросил:
– Если забыть о пирогах и сыре, то зачем этот человек так рисковал? За то, что он забрался в чужой дом, его вполне могли повесить. Чего он хотел?
– Чего хотел? Доставить послание от Короля-ворона! Нашел чем удивить! Ума не приложу, откуда берутся подобные глупости? Он плел что-то о полях сражений, тронах, серебряной короне, но в основном хвастливые сплетни о другом волшебнике, коим, очевидно, мнит себя самого.
Осознав, что Винкулюс не подходит для роли грозного соперника, мистер Норрелл пожалел, что вступил с ним в спор. Куда лучше, рассуждал он, было бы встретить все обвинения возвышенным и таинственным молчанием. Утешало одно: когда Лукас и Дэйви выводили Винкулюса под руки, бродяга выглядел весьма жалко. Затем мистер Норрелл вспомнил о своих выдающихся магических способностях и несравненно более обширных знаниях и окончательно успокоился. Увы, долго это не продлилось. Снова взявшись за «Язык птиц», волшебник сразу наткнулся на следующий пассаж:
Что есть волшебство, если не дикая мысль птицы, когда та устремляется ввысь? На земле нет других созданий, столь восприимчивых к волшебному. Самые ничтожные из них способны покидать пределы этого мира и проникать в Иные Края. Откуда дует ветер, что шевелит страницы вашей книги? Там, где беззаботная магия крошечных диких созданий встречается с магией человеческой, там, где становится понятным язык ветра, дождя и деревьев, там обретем мы Короля-ворона…[28 - Томас Ланчестер. Трактат «О языке птиц», гл. 6.]
В следующий раз, встретив лорда Портисхеда (случилось это через два дня после описываемых событий), мистер Норрелл обратился к его милости со следующей речью:
– Надеюсь, в одном из ближайших выпусков журнала вы упомянете парочкой резких слов Томаса Ланчестера. Долгие годы я считал «Язык птиц» отважной попыткой донести до читателя ясное и исчерпывающее описание магии ауреатов, однако при более тщательном изучении его работ я нашел там возмутительные вещи! Мистика, милорд, мистика!
14. Ферма «Разбитое сердце»
Январь 1808 года
Лет за тридцать за прибытия в Лондон мистера Норрелла, задумавшего поразить мир возрождением английской магии, джентльмен по имени Лоуренс Стрендж вступил в права наследования. Наследство его состояло из полуразрушенной усадьбы, пустынных земель, а также гор долговых обязательств и закладных. Испытание серьезное, что и говорить, однако, рассуждал Лоуренс Стрендж, не существует таких затруднений, которые нельзя разрешить при помощи значительной суммы денег. Поэтому, как множество представителей сильного пола до и после него, Лоуренс Стрендж начал присматриваться к наследницам больших состояний, а так как мужчина он был видный, с изящными манерами и хорошо подвешенным языком, то довольно скоро сумел пленить мисс Эрквистаун, шотландскую барышню с девятьюстами фунтами годовых.
На деньги мисс Эрквистаун Лоуренс Стрендж восстановил дом, улучшил состояние земель и выплатил долги. Он даже расширил поместье и начал ссужать деньги под пятнадцать процентов. Эти заботы отнимали у Стренджа все время, поэтому он совершенно забросил жену. Более того, Стрендж дал понять бедняжке, что ее общество и беседа ему докучны. Для миссис Стрендж настали тяжелые времена. Поместье Лоуренса Стренджа располагалось в Шропшире, в уединенной местности почти на границе с Уэльсом. Бедная женщина никого там не знала. Привычная к городской жизни, эдинбургским балам, модным лавкам и умным разговорам, она вынуждена была с утра до ночи созерцать высокие и мрачные холмы под бесконечным дождем. Так в одиночестве и тоске прошли пять лет, а затем, простудившись после одинокой прогулки в грозу по тем самым унылым холмам, несчастная умерла.
У мистера и миссис Стрендж был единственный сын, которому ко времени смерти матери исполнилось четыре года. Не прошло и недели после того, как тело миссис Стрендж предали земле, а мальчик уже стал предметом ожесточенного спора между Лоуренсом Стренджем и родственниками его жены. Эрквистауны настаивали, чтобы, по условиям брачного соглашения, бо?льшая часть приданого миссис Стрендж оставалась в неприкосновенности, пока ее сын не достигнет совершеннолетия и не вступит в права наследования. Лоуренс Стрендж, чему никто не удивился, напротив, считал, что волен по своему усмотрению распоряжаться каждым пенни, принадлежавшим миссис Стрендж. Обе стороны наняли адвокатов, и начались два процесса: один в лондонской коллегии юристов гражданского права, другой – в шотландском суде. Обе тяжбы, «Стрендж против Эквистауна» и «Эрквистаун против Стренджа», тянулись годами, и скоро один только вид сына начал вызывать у отца неприязнь. Мальчик казался Лоуренсу Стренджу заболоченным полем или рощицей с больными деревьями – на бумаге вещь стоящая, в действительности же никакого дохода, одни убытки. Если бы английские законы разрешили Лоуренсу Стренджу продать сына и купить другого, повыгоднее, он, несомненно, так бы и поступил[29 - Со временем оба процесса завершились в пользу сына Лоуренса Стренджа.].
Эрквистауны понимали, что Лоуренс Стрендж вполне способен сделать несчастным сына, как некогда сделал жену, поэтому брат покойной миссис Стрендж предложил Стренджу каждый год отпускать сына погостить в его эдинбургском доме. К немалому удивлению мистера Эрквистауна, мистер Стрендж не возражал[30 - Более того, Лоуренс Стрендж поздравил себя с тем, что ему удастся несколько месяцев в году экономить на питании и одежде для мальчика, что лишний раз доказывает, как непомерная любовь к деньгам способна сделать далеко не глупого человека мелочным и попросту смешным.].
Так и случилось, что в детстве Джонатан Стрендж проводил половину года в доме мистера Эрквистауна на Шарлот-Сквер в Эдинбурге, где, как и следовало ожидать, ему привили не самые теплые чувства к отцу. Начальное образование юный Стрендж получил в компании кузин: Маргарет, Марии и Джорджианы Эрквистаун[31 - Биограф Стренджа Джон Сегундус несколько раз упоминает о том, что Стрендж всегда предпочитал общество образованных женщин мужскому обществу («Жизнеописание Джонатана Стренджа». Изд-во Джона Мюррея: Лондон, 1820).].
Эдинбург, несомненно, всегда был одним из самых культурных городов в мире, жители его славились своей образованностью не меньше лондонцев и не меньше их ценили развлечения. Мистер и миссис Эрквистаун изо всех сил старались сделать мальчика хоть немного счастливее, выполняя все его прихоти в надежде, что это поможет юному Стренджу позабыть ту холодность и пренебрежение, которые ждали его в родительском доме. Стоит ли удивляться, что он вырос немного избалованным, своевольным и с несколько завышенным мнением о собственной особе?
Тем временем Лоуренс Стрендж старел и богател, но отнюдь не становился добрее.
За несколько дней до того, как Винкулюс ворвался в библиотеку мистера Норрелла, в доме Лоуренса Стренджа появился новый слуга. Старые слуги встретили новичка радушно. Они поведали ему, что Лоуренс Стрендж горд и злобен и поэтому все его ненавидят, что хозяин больше всего на свете любит деньги, а за последние несколько лет едва ли перекинулся парой слов с собственным сыном. Они также добавили, что по характеру старый Стрендж – сущий дьявол и новый слуга должен ни при каких обстоятельствах не вызывать его гнева, иначе ему несдобровать.
Новый слуга поблагодарил коллег и пообещал придерживаться их советов. Однако старым слугам было невдомек, что характером новичок не уступал хозяину. Язвительный, а зачастую и грубый, новый слуга придерживался самого высокого мнения о собственной персоне, ни во что ни ставя других. Об этих своих недостатках новый слуга не упомянул, поскольку сам о них не ведал. То, что он слишком часто ссорился с друзьями и соседями, порой ставило его в тупик, однако он всегда приходил к заключению, что виноваты сами друзья и соседи. Чтобы читатель не подумал, будто в этой главе речь пойдет о героях исключительно неприятных и злобных, стоит заметить следующее. Злоба составляла альфу и омегу характера Лоуренса Стренджа, в то время как характеру нового слуги были не чужды светлые стороны. Он был не лишен здравого смысла и за других вступался с тем же пылом, с каким мстил за свои воображаемые обиды.
В старости Лоуренс Стрендж спал очень мало. Довольно часто ночью он был даже бодрее, чем днем. Тогда Лоуренс Стрендж мог до утра сидеть за письменным столом, занимаясь бумагами и письмами. Естественно, кто-нибудь из челядинцев вынужден был бодрствовать вместе с хозяином, и спустя несколько дней после прихода в дом нового слуги настала его очередь.
Все шло хорошо, пока около двух часов ночи мистер Стрендж не кликнул нового слугу и не потребовал бокальчик хереса. В подобном приказании не было ничего особенного, однако для нового слуги задача оказалась непростой. Не найдя вина в обычном месте, слуга разбудил сначала горничную, чтобы спросить, где спальня дворецкого, а затем и самого дворецкого, чтобы узнать, где хранится херес. Новый слуга потерял еще немного времени, выслушивая речь дворецкого: тот удивлялся, что мистер Стрендж попросил именно херес, чего обычно с ним не случалось. Сын старого мистера Стренджа, мистер Джонатан Стрендж, добавил дворецкий, чтобы дать новому слуге представление об укладе дома, напротив, неравнодушен к хересу и всегда держит бутылочку-другую в своей гардеробной.
В соответствии с полученными инструкциями новый слуга посреди ночи полез за хересом в подвал. Для этого пришлось зажечь свечу, долго идти с ней мрачными холодными коридорами, отряхивая с одежды старую паутину, биться головой о ржавые железки, свисавшие со старого заплесневелого потолка, а потом долго вытирать с лица кровь и грязь. Получив желаемое, мистер Стрендж, недолго думая, осушил бокал и потребовал еще.
Новый слуга решил, что одной прогулки в подвал за ночь вполне достаточно, и, вспомнив слова дворецкого, направился в гардеробную мистера Джонатана Стренджа.
Осторожно войдя внутрь, он обнаружил комнату пустой, однако свечи еще горели. Это не сильно удивило слугу, который всегда подозревал, что среди грехов, присущих богатым холостым джентльменам, значится также и отсутствие бережливости. Слуга начал открывать комоды и шкафы, заглянул в ночной горшок, под столы и кресла, а также обследовал цветочные вазы. (Если читателя удивили места, куда заглядывал новый слуга, замечу, что в отличие от читателя новый слуга был не понаслышке знаком с домашним укладом богатых холостых джентльменов, и впрямь отличавшимся некоторой эксцентричностью.) Бутылку с хересом он обнаружил, как и ожидал, в хозяйском сапоге, где она выполняла роль колодки.
Наливая вино в бокал, слуга случайно бросил взгляд на зеркало, висевшее на стене, и обнаружил, что комната отнюдь не пуста. Джонатан Стрендж сидел в кресле с высокой спинкой и изумленно наблюдал за действиями нового слуги. Тот не сказал в свое оправдание ничего – в отличие от собрата-слуги, который схватил бы все с полуслова, джентльмен попросту его не понял бы – и вышел из комнаты.
С первого дня в доме новый слуга питал надежды возвыситься над прочей челядью. Ему казалось, что незаурядный ум и жизненный опыт вскоре позволят ему стать незаменимым помощником обоих Стренджей. В воображении слуги хозяева уже обращались к нему с такой, например, речью: «Как ты понимаешь, Джереми, дело важное, и я не могу поручить его никому, кроме тебя». Не то чтобы после этого происшествия слуга оставил надежды на скорое возвышение, но даже он понимал, что вряд ли Джонатан Стрендж захочет иметь дело с человеком, который забрался в его комнату за вином.
Так и случилось, что, обманувшись в своих карьерных ожиданиях, слуга вошел в кабинет мистера Стренджа в самом раздраженном состоянии духа. Мистер Стрендж осушил бокал и заметил, что не прочь повторить. На это новый слуга издал глухой возглас, дернул себя за волосы и выкрикнул:
– Зачем же тогда, старый дуралей, не сказали сразу? Я бы принес бутылку!
Мистер Стрендж удивленно посмотрел на слугу и мягко промолвил, что раз тому так трудно, то не стоит беспокоиться.
Новый слуга вернулся на кухню (гадая, не грубовато ли ответил). Через несколько минут снова раздался звонок. Мистер Стрендж сидел за столом с письмом в руке, глядя в окно, за которым царил непроглядный мрак и хлестал дождь.
– По другую сторону холма живет человек, – сказал мистер Стрендж, – и это письмо, Джереми, должно попасть к нему до восхода солнца.
Ага, подумал слуга, началось! Срочное дело, которое необходимо решить не иначе как под покровом ночи. Как это понимать? Объяснение могло быть одно: хозяин предпочел доверить ответственное поручение именно ему. Весьма польщенный, новый слуга с жаром заявил, что отправится немедленно, и взял письмо, на котором значилось одно таинственное слово – «Виверн». Он спросил, есть ли у дома название, чтобы он мог в случае надобности узнать дорогу.
Мистер Стрендж начал объяснять, что у дома нет названия, но внезапно остановился и рассмеялся:
– Просто спроси Виверна с фермы «Разбитое сердце».
Мистер Стрендж велел слуге свернуть с дороги рядом со сломанной калиткой напротив таверны «Черный пень» – за калиткой он найдет тропу, которая и приведет его к ферме.
Слуга взял большой фонарь, оседлал коня и поскакал по дороге. Ночь выдалась ненастная. Дул сильный ветер, неистовый ливень хлестал в лицо, и скоро слуга промок до нитки и до смерти замерз.
Тропинка начиналась сразу за таверной и вела к заросшему холму. Хотя вряд ли справедливо назвать ее тропинкой – молодые деревца пробивались прямо посередине, а ветер так раскачивал ветки, что они хлестали слугу, словно плети. За полмили слуга устал, словно после потасовки с четырьмя здоровыми молодцами (что ему, по горячности характера частенько ввязывавшемуся в драки, было не в новинку). Он проклинал ленивца и неряху Виверна, который не озаботился привести свою изгородь в порядок. Прошло не меньше часа, прежде чем слуга добрался до чего-то, отдаленно напоминавшего поле, но вскоре опять пошли заросли колючих кустов и ежевики, и он жалел, что не захватил топор.
Он привязал лошадь к дереву и попытался пробиться сквозь заросли на своих двоих. Кустарник разросся так, что временами слуге казалось, будто колючки впились в него одновременно в нескольких местах и ему уже никогда не выбраться. Странно, что кто-то жил за такой высокой и колючей изгородью. Слуга не удивился бы, обнаружив, что мистер Виверн спит уже добрую сотню лет. Ладно, подумал он, лишь бы не пришлось этого Виверна целовать.
Когда хмурый серый рассвет окрасил небо над холмом, слуга добрался до разрушенного домишки, которому, казалось, не столько разбили сердце, сколько свернули шею.
Стена склонилась в земном поклоне, над ней нависла дымовая труба. Каменная черепица осыпалась, и в прорехах крыши проглядывали деревянные перекрытия, словно ребра. Кусты бузины и боярышника заполонили внутреннее пространство дома; в безудержном стремлении вырваться наружу они давно разбили стекла и сорвали двери с петель.
Новый слуга стоял под дождем, разглядывая мрачный пейзаж. Подняв голову, он заметил, что кто-то спускается с холма – сказочного вида фигура в огромной шляпе странной формы и с посохом в руке. Когда фигура приблизилась, стало понятно, что это обычный фермер, а сходство со сказочным существом ему придает кусок ткани на голове, намотанный для защиты от дождя.
Пришелец приветствовал слугу:
– Эй, парень! Что ты с собой сделал? Смотри, ты весь в крови, а одежда разодрана в клочья!
Новый слуга опустил глаза и убедился, что незнакомец прав. Он объяснил, что тропинка слишком заросла колючим кустарником.
Фермер в удивлении воззрился на него.
– Но ведь есть же хорошая дорога, – воскликнул он, – в четверти мили к западу, да и идти в два раза ближе! Кто посоветовал тебе старую тропинку?
Новый слуга не ответил, но спросил фермера, где ему найти мистера Виверна с фермы «Разбитое сердце»?
– Да, точно, это дом Виверна, но он уже пять лет как помер. Ферма «Разбитое сердце», говоришь? Кто тебе сказал, что это место так называется? Тебя точно разыграли. Ну еще бы, старая тропинка, «Разбитое сердце»! Хотя это название не хуже прочих. Здесь и вправду разбилось сердце бедного Виверна. Ему не повезло владеть землей, на которую положил глаз один джентльмен в долине, и когда Виверн отказался продать землю, джентльмен нанял негодяев, которые ночью выкопали все его бобы, морковь и капусту, а когда и это не сработало, он стал судиться с бедным Виверном. Конечно же, Виверн ничего не смыслил в судебном крючкотворстве и дело проиграл.
Новый слуга призадумался.
– Мне кажется, – наконец сказал он, – я знаю, как зовут этого джентльмена.
– Эх, – вздохнул фермер, – кто ж его не знает. – Он вгляделся в слугу. – Парень, да ты белый, как молочная запеканка, а трясешься так, что того и гляди развалишься на куски.
– Я продрог, – сказал новый слуга.
Фермер (которого звали Бульбридж) стал настойчиво уговаривать слугу пойти к нему домой, обогреться, поесть и выпить чего-нибудь, а то и полежать малость. Однако новый слуга, поблагодарив фермера, ответил, что не стоит беспокоиться, он просто замерз.
Другой тропинкой Бульбридж вывел его к дороге, и слуга поскакал обратно, к дому мистера Стренджа.
Покуда он скакал, безрадостное белесое солнце поднималось на безрадостное бледное небо, словно аллегория отчаяния. Новому слуге казалось, что солнце – злосчастный Виверн, а небо – ад и мистер Стрендж поместил Виверна на небо, чтобы тот мучился вечно.
По возвращении нового слуги прочая челядь собралась вокруг него.
– Эх, малый, – сочувственно восклицал дворецкий, – на кого ты похож! Это из-за хереса, а, Джереми? Он разозлился на тебя из-за хереса?
Новый слуга свалился с лошади на землю, затем схватил дворецкого за полу сюртука и стал умолять выдать ему удочку, чтобы он мог вытащить бедного Виверна из ада.
