Ах, эти струны, эти звуки,
лениво-сонная заря,
дождливых капель перестуки —
отображенье октября.
Наряды осени всё те же,
не надо слёз и лишних слов.
И лишь Москва всё реже, реже
осенний празднует Покров.
Всё меньше русичей в столице,
дохнуло смрадом из низин.
А молодёжи чаще снится
американский Хэллуин.
Мы не бывали холуями
перед Литвой и татарвой,
но Хэллуин отныне с нами,
с лужковской ссученной Москвой.
Порвались струны на гитаре,
и непохожесть октября
уже хрипит.
Уже в угаре
лениво-сонная заря…
Но раздаются снова песни!
Но радость хлещет из низин!
Ликуй, Россия!
Мир воскреснет
под православный Холуин!..
Засилье матерщины
Русский язык пополняется матом.
Наш удивительный русский язык
стал ненавистен ворам-дермократам.
Всякий из них выражаться привык
на конференциях, в теледебатах,
на ассамблеях научных кругов
самым простейшим мычаньем приматов,
очень похожим на пенье коров.
Дров наломали по целой России.
Скоро и дети поверят, что слал
матом отборным когда-то Мессия
весь фарисейско-еврейский кагал.
Маты в учебниках!
Маты в сортире!
Что за жидовско-масонская блажь?!
Люди, очнитесь!!!
Беда в нашем мире!
Не соглашайтесь на этот пассаж!..
«Москвабад – словно острая кость…»
Москвабад – словно острая кость,
это слово впивается в горло.
Каждый третий – не друг и не гость,
а разносчик прогорклого горя.
Позабыт и покой, и уют.
Суматоха. На улицах пробки.
На углу москвичи продают
первородство за миску похлёбки.
И на улицах драки за жизнь
под названьем «фанаты от спорта».
Русь не помнит таких дешевизн,
мир не видел таких натюрмортов.
Всюду царствуют ложь и хандра,
поклоненье жидовской Мамоне.
Что ж, покойнички, может, пора
на погост, поклонившись иконе?
Где ты, наша рассейская прыть:
собирать загодя и с запасом?
Не пора ли червей покормить
алкоголем пропитанным мясом?
В мире воздуха царствует князь.
Но, послушай, калека от века,
вспомни: ты человек или мразь,
не достойная быть человеком?
Баллада об отшельнике
Протоиерею Николаю Гурьянову,
Иеромонаху Сергию (Романову)
По-над озером скит
на крутом берегу,
как твердыня стоит
и в жару, и в пургу.
Там отшельник живёт,
Бога молит за нас:
не за смерть, за живот
каждый день, каждый час.
Он за церковь скорбит,
за державу в огне.
Русский дух не убит,
но потоплен в дерьме.
Патриарх-продавец
в церкви трон захватил.
Православью конец,
и молиться – нет сил.
Скоро будет Покров,
только, как ни крути,
на кремлёвских воров
где управу найти?
Тени красной звезды
бьют прицельно и влёт.
С патриархом жиды
опоили народ.
Покосились кресты,
разбуянилась гнусь,
старец молит святых
заступиться за Русь.
Всякий русский живёт
от тюрьмы до сумы.
Веселится народ —
пир во время чумы.
Скоро, скоро Покров…
но молиться нет сил.
Сколько надобно слов,
чтоб Господь нас простил?
А погода не спит,
холод сводит долги.
По-над озером скит
в клочьях белой пурги…
Диалог Владимира Высоцкого с Мариной Влади, или «Отцы и дети»
…И с меня, когда я взял, да умер,
живо маску посмертную сняли
расторопные члены семьи.
И не знаю, кто их надоумил,
только с гипса вчистую стесали
азиатские скулы мои.
Владимир Высоцкий.
– Слышишь, Маринка, дети мои
ненависть матери отображают,
как Зазеркалья чумного пути…
Кажется, будто бы всё понимают,
кажется, нет возражений у них.
Часто бывает: семья не сложилась,
но перед ними мой страх не утих
лишь за тебя…
Вот такая немилость!
Взвилось моё состоянье души —
дети родные… отца ненавидят…
Бога прошу, как отшельник в тиши,
счастья им дать…
Пусть их жизнь не обидит!
Я ли тебя не любил, не страдал
в наших разлуках – Совдепии скерцо.
Значит, мальчишкам я что-то не дал,
если у них только злоба на сердце.
– Полно, Володенька, дети мои
верят:
тебя не любить невозможно!
– Дети твои, что в лесу соловьи.
С песней любви им легко и несложно.
Ну а мои – безразличье совка —
самая страшная в жизни потеря.
Видит Никитка во мне дурака,
ты ж для него – наподобие зверя.
– Зверя Французской земли? О-ля-ля!
Кто же он сам?
– Нет, Марина, не надо!
Может, ему не хватило рубля
или другой пионерской награды.
Что я для мальчика сделать не смог?
Вряд ли он встретит свою Лорелею.
Только, надеюсь, простит его Бог,
я же, убогий, уже не успею…
«Неужели жизнь проходит…»
Неужели жизнь проходит,
неужели гаснет свет
