Несмотря на оживление, столица все еще казалась какой-то призрачной деревней. В воздухе висело предчувствие смерти. Лица вокруг были бледными, мрачными, а люди были поголовно одеты в белые одежды – цвет траура и скорби. Король умер. Столицу словно поцеловал смертельный зимний мороз. И только уличным мальчишкам, беззаботно снующим в толпе, это проклятие, похоже, было нипочем.
Мы выехали из крепости через Западные ворота. Дорога вилась сквозь деревеньку с соломенными крышами и выходила к пастбищам. Нам предстояло еще полпути до Инвана, но я уже не поспевала. Моя пони Гроза славилась весьма крутым нравом: она была своевольным, склочным, упертым маленьким чудовищем. И, наглядевшись на красавцев-братьев, шедших куда быстрее ее, она явно вознамерилась скинуть со спины замедляющий ее груз – то есть меня. Так что я судорожно хваталась за поводья и старалась не потерять в тумане других полицейских.
Я была так сосредоточена, что едва обращала внимание на окружающий нас пейзаж. Одним туманным слоем за другим показались далекие горы. Несколько шагов назад деревья в отдалении казались кроткими и тихими – и вдруг вокруг вырос высокий густой лес, а мы погрузились в темноту, словно в пещеру жестоких, безжалостных снов. Я пощипала себя за щеки, надеясь, что никто не обратит внимание на то, как кровь отлила у меня от лица.
– Ищем до удара гонга, потом возвращаемся сюда, – раздался голос инспектора Хана. – Всем рассредоточиться!
Факельщики уехали вперед, заводя нас глубже в лес у подножия горы. Мы медленно пробирались сквозь деревья, чистые ручейки, колючки, кусты. Вокруг, изредка спадая с отвесных скал, вился туман. У меня не раз перехватывало дыхание при виде этого зрелища, а один полицейский в ужасе даже схватился за стрелу.
Чем дальше мы расходились друг от друга, тем больше меня поглощало одиночество. То и дело мерещилось рычание – то в журчании воды, то в шуме крови в ушах.
Что могло привести служанку Сои в столь пугающее место? Что ей было прятать? Видимо, тигров она боялась меньше, чем пыток. Свидетелей – невинных людей, которым не повезло знать убитого или подозреваемого, – нередко заключали в тюрьму на много месяцев и избивали до смерти, лишь бы получить какие-нибудь показания.
– Наверняка в пещере где-нибудь прячется, – высказал догадку Кён.
Я подъехала к нему поближе. Когда я только встретила полицейского Кёна, он напомнил мне легендарных королевских следователей из историй, на которых я выросла. В них рассказывалось о молодых мужчинах, которых король тайно посылал в далекие деревни бороться с великой несправедливостью. Выглядел Кён точно похоже: длинные черные волосы в идеальном пучке, обнажающем точеное лицо, волевой подбородок, полные губы, атлетическая фигура, покрытая рябью сухих мышц, – прямо герой из сказок о храбрости и чести.
Сейчас-то я уже знала, что к чему. Если полицейский Кён меня хоть чему-то да научил, так это тому, что грубая сила не равна храбрости. Можно обладать стальными мускулами – но хребтом из материнского молока. А единственным, что занимало сердце Кёна, была лишь его любовь к самому себе.
Плавающий туман окрасился в темно-синий, под стать смеркающемуся небу. Мы поднимались по горному склону. Даже рядом с Кёном я не чувствовала себя в безопасности.
– Уже довольно поздно. – Я надеялась, что полицейский расслышит мой немой вопрос: «Разве нам не пора возвращаться?»
– Ты что, не слышала приказ инспектора? Ищем до удара гонга.
Однако время уже, вероятно, близилось к часу Крысы. Еще чуть-чуть – и мы застрянем снаружи и не сможем попасть внутрь запертой крепости.
– Но как мы…
Где-то неподалеку хрустнула ветка. На меня накатил страх. Я повернула голову в сторону звука.
– Вы слышали? – прошептала я.
Умом я понимала, что в подлеске может оказаться служанка Сои, но сердцем видела лишь притаившиеся в тени зубы и когти.
Полицейский Кён покрепче обхватил лук.
– Езжай вперед.
Мы поехали туда, откуда раздался звук, сквозь бесконечные деревья, а потом обогнули огромный камень, покрытый мхом. Грохочущее в груди сердце успокоилось: это оказался всего лишь олень. Животное стояло за кустами, смирное, как скала, и смотрело на нас.
– Вот черт, – прошипел Кён, рывком разворачивая коня. – Она не могла уйти далеко. Королевская стража всегда патрулирует эту гору. Она обязана быть где-то тут.
– Зачем инспектору так нужна служанка Сои?
– Она подозреваемая. Кое-кто видел, как она покидала поместье в то же время, что и госпожа О.
Я удивилась. Мне с трудом верилось, что кроткая Сои могла взять в руки кухонный нож и уж тем более отрезать своей госпоже нос.
– Я найду эту суку. Вот точно тебе говорю, найду. Я за свою службу уже больше пятидесяти этих гадов арестовал – почти столько же, сколько инспектор Хан.
Чтобы не скривить недовольное лицо, мне пришлось прикусить нижнюю губу.
– Ради чего ты живешь? – Кён явно развлекался, его голос прямо-таки звенел от смеха. – А я тебе расскажу. Ты выйдешь замуж, нарожаешь детей и будешь и дальше заниматься тем, что тебе удается лучше всего, – ты будешь служить. Служить хозяину, мужу, детям. – Он постучал себя по лбу. – Уж я-то знаю.
– Но я не хочу всего этого, господин.
– Однако ты будешь служить. Такова действительность, такова твоя судьба.
Судьба. Оковы твердые, как истина – неизменная, недвижимая. Когда я покидала родной дом, сестра рассказала, как долго мне придется служить в полиции по указке государства – вдалеке от дома, от семьи. «Одно поколение», – прошептала она.
Всю мою жизнь.
Свободна я буду только к сорока одному году – когда буду стара, как сама смерть.
Небо резко наполнил гул хлопающих крыльев, и над нашими головами взлетели птицы. Воздух пронзило далекое громкое ржание испуганного коня. Полицейский Кён припустил вперед, а вот мне понадобилось несколько судорожных мгновений, чтобы понять, что произошло. Я ударила каблуками по крупу Грозы и направила пони следом за полицейским через чащу, по выступавшим из-под земли корням и сквозь хлеставшие меня по лицу ветки.
Мы выехали к прогалине, и у меня замерло сердце. На другом берегу речки стоял инспектор Хан. Рукав у него был пропитан кровью, а сам он медленно тянулся за мечом, висевшим на боку. Всего в нескольких шагах от инспектора к земле прижимался тигр. У него были сильные лапы с острыми когтями, а из полосатой черно-белой грудной клетки доносилось утробное рычание. Чудовище выглядело никак не меньше инспектора Хана.
– Не двигаться, – приказал инспектор, правда, не нам. За гущей листвы извивался и тряс головой конь, из бока которого сочилась кровь, а прямо за животным пряталась служанка Сои.
Я не могла отвести глаз от происходящего.
– Стреляй! – прошипела я Кёну.
На скулах полицейского заиграли желваки. Его явно возмущала перспектива принимать приказы от девчонки, и все же он достал стрелу и вставил ее в лук. Когда он прицелился, я увидела, что металлический наконечник дрожит. Если до этого и была в Кёне какая-то решимость, то сейчас она рушилась на глазах.
– Сама выстрелю.
Я вырвала оружие у него из рук и выехала на прогалину, чтобы прицелиться. Тигр тут же меня заметил. Хорошо. Мой страх достиг пика, и на меня нахлынуло иное чувство – мощное желание, которое уже давно во мне кипело. Желание что-то значить.
«Не думай о цели слишком долго, – учил меня охотиться муж сестры. – Не ломай голову над тем, что может случиться. Сконцентрируйся на том, что хочешь, и стреляй».
Одним плавным движением я прицелилась и выстрелила.
Стрела просвистела в воздухе и громко вонзилась в бок животного. Тигр взревел. Я оцепенела от страха, но куда больше испугалась Гроза. Косматая пони взвилась, чуть меня не сбросив, и понеслась в лес. Тигр пустился следом, его яростный рык пробирал до костей. Рана, казалось, ничуть ему не мешала: ещё немного – и он нас нагонит. Я практически чувствовала, как в плечо вонзаются когти.
Я отшвырнула лук и пришпорила Грозу.
«Быстрее. Пожалуйста, скачи быстрее».
Гроза резко встала на дыбы, и я, слетев с ее спины, покатилась по склону. Перед глазами пронесся зелено-коричневый вихрь. Я задела что-то острое и порезалась. Голову пронзила вспышка боли, когда я обо что-то сильно ударилась, и мир погрузился в темноту.
* * *
В голове роились тени.
Я плыла в лодке по черной воде под ночным небом. Руки чистые, волосы аккуратно заплетены и подвязаны желтой лентой. Я сидела на деревянной скамейке напротив брата и сестры.
– А когда мы будем дома? – я только и делала, что задавала вопросы. Окружающих всегда поражало терпение моего брата, спокойствие и серьезность, с которыми такой юный мальчик отвечал на вопросы младшей четырехлетней сестры.
– Когда пересечем море.
– А почему тут столько воды?
– Потому что сюда стекается десять тысяч рек.
– Это много! – я оглядела бескрайние просторы вокруг нас, но увидела лишь темноту, которую оттеняла одинокая луна.
– Прислушайся, – мой брат, мой орабони[18 - Орабони (кор. ????) – букв. старший брат, вежливое обращение девушки к родному или сводному брату.], наклонился над краем лодки. – Слышишь?
– Что слышу? – не поняла я.
– Сердцебиение моря.
Я вслушалась в шум волн, увидела, как плещется морская пена.
– Орабони, а что там, внизу?
– Черепахи, медузы, креветки. Много всяких существ.
– А они добрые?
– Да, добрые.
Я окунула пальцы в волны и спустя какое-то время смогла рассмотреть землю – такую близкую и вместе с тем такую далекую, освещенную луной и фонарями. Дом казался мне недостижимым краем, где живут волшебные существа. Но когда я повернулась к брату, чтобы рассказать ему об этом, его уже не было.
* * *
Меня разбудил легкий ветерок. Я открыла глаза и тут же заморгала, стряхивая с ресниц налипшую землю. Стояла ночь. Я лежала на спине, глядя в небо, а вокруг не было никого и ничего, кроме древних деревьев. Целых сотен деревьев. Я с трудом поднялась на ноги, и кости жалобно заныли. Голову пронзила острая, подобно ножу, боль. Пока она не утихнет, я решила осмотреться.
Справа, слева, спереди, сзади. Куда бы я ни глянула, вид везде был один и тот же: камни, ветки и шуршащая листва.
Надо было выбираться отсюда. Я, спотыкаясь, направилась к подножию горы. Низкие ветки и колючки цеплялись за юбку, а качающиеся на ветру тени деревьев тянули ко мне свои лапы. Я отчаянно карабкалась по склону и чувствовала себя крошечным ничтожным муравьишкой в мире гигантов.
Спуск привел меня к ледяной речке. Пришлось перебираться через огромные гранитные валуны, придерживая при этом юбку, чтобы не намочить. Тут я поскользнулась и, подняв вверх кучу ледяных брызг, приземлилась коленями и ладонями на скользкие камни. И пока я стояла на четвереньках, слишком ошеломленная, чтобы двигаться, вместе с холодом меня все больше и больше охватывало чувство беспомощности.
Неужели все, что я о себе думала, – что моя жизнь что-то да значит, – не более чем моя выдумка?
«Сейчас не время хандрить. Иди дальше, Соль». Это я умела.
Я сняла сандалии и принялась босыми ногами перепрыгивать с камня на камень, но слезы, обжигавшие мне щеки, застилали мой взор. Я прыгнула слишком далеко, нога соскользнула с края камня, и я снова упала вниз. Река вырвала сандалии у меня из рук.
– Нет! – закричала я, глядя, как черное течение уносит их все дальше и дальше. Эти сандалии сделала для меня сестра, и больше от нее у меня ничего не осталось.
«Иди дальше».
Когда я все-таки выбралась на берег, губы у меня уже посинели, а зубы стучали. Я снова углубилась в лес. Ветки и камни впивались в босые ступни, а сырость пробирала до самых костей. Нужно было развести костер. Я видела, как другие слуги высекают искры для костра из камней, однако сама так и не научилась. И все это время я не могла перестать думать о тигре. В бродящем меж деревьев ветре мне чудилось его дыхание, в хрусте земли под ногами – скрежет когтей, а русло реки громыхало его рычанием.
Вся гора была тигром – и голодным.
Я шла дальше, даже не зная толком, куда иду. Прошла целая вечность, прежде чем я увидела свет впереди. Мерцание факелов. Я остановилась и пригнулась, наблюдая за движущимися сквозь деревья фигурами. Следом за ними вол тянул груженную ящиками повозку. Мужчин с факелами было пятеро, и все они были быстрыми, высокими, худощавыми, одетыми в неопрятные хлопковые одежды. Между ними на коне ехал господин в шелковых одеждах и высокой черной шляпе с бусами. Такая шляпа свидетельствовала о высоком положении.
У каждого мужчины было по дубинке и мечу. «Стражники, – подумала я… – Или же разбойники».
Я медленно поднялась, чтобы убежать, но в этот момент под моей ногой хрустнула ветка. Затаив дыхание, я увидела, как один из мужчин повернулся на звук, а потом быстро указал рукой в моем направлении. От группы внезапно отделилась тень человека, которого я до этого не замечала; он бросился ко мне, грубо схватил за руку, впился пальцами так, что чуть не сломал кость. Он подтащил меня к остальным. Ноги не слушались, и, когда меня отпустили, я тут же распласталась на земле перед всадником.
– Пощадите, господин!
Мужчина спрыгнул с коня. Я не смела поднять голову, так что видела лишь кожаные сапоги возле моей руки.
– Поднимись.
Что-то в этом голосе заставило меня поднять взгляд. Под светом звезд я увидела вытянутое лицо, волевой подбородок и высокие скулы. Лицо женщины.
– А теперь скажи, – произнесла она, – что ты здесь делаешь совсем одна?
Я потеряла дар речи. А что здесь делает она, одетая в мужскую одежду?
– На этой горе не стоит гулять в одиночку. Пойдем, мы проводим тебя до дороги.
Я последовала за ними. Среди людей я чувствовала себя в куда большей безопасности, чем одна, а тем более рядом с женщиной. Женщиной!
– Ты так удивленно на меня смотришь. – Должно быть, она заметила, как я пялюсь на ее маскировку. – Когда мне предстоит долгая дорога, я предпочитаю притворяться мужчиной. Так гораздо безопаснее, да и непрошеного внимания меньше.
Мои губы округлились в безмолвном «о».
Мы доехали до дороги. Впереди в темноте меня ждала столица.
– Куда ты направляешься? – женщина остановилась в ожидании моего ответа, пока ее слуги уводили вола в сторону от Ханяна.
Долго думать не пришлось: я тотчас представила, где хочу оказаться. Дома. В причудливой хижинке, где я жила после побега от первого хозяина и его охваченного чумой дома. В хижинке, где мы с сестрой и ее мужем впоследствии провели почти десять лет в качестве напкон ноби – крепостных, живших вдали от хозяев. Мы обладали относительной свободой, не считая того, что наш второй хозяин требовал с нас ежегодной выплаты дани, и большую часть дней я действительно была свободна. С какой любовью я вспоминаю эти яркие дни: голубое небо, чистый стрекот цикад… Я могла спокойно спать в тени старшей сестры, не боясь, что меня грубо разбудят. Иногда, когда зимой выпадал снег, сестра незаметно подтыкала мне соломенную циновку. А в Ханяне я чувствовала себя рабом, причем легко заменимым. Никому я была не нужна. Они просто бросили меня умирать на горе с тиграми.
– Ты в бегах, да?
Меня пробрал мороз.
– Нет, госпожа, я бы не посмела!
– Чуть ранее на горе мы проезжали мимо группы полицейских. Сейчас они наверняка уже уехали. Они сказали, что одна из их тамо пропала. Судя по твоей форме и отметке на лице, ты как раз она и есть.
Я дотронулась до шрама на щеке, и меня обожгло воспоминание о красном металле и шипении кожи.
– Иди. Беги отсюда, – продолжила женщина. – Не возвращайся против своей воли.
Я опешила.
